– Ну вот, я думала ты мачо, а ты до сих пор польо?
Ну да, думала ты, как же, дешёвая обманщица. Больно-то как, не хочу быть чмом, фу ты, мачом, или мячом! И цыплёнком табака, то же не хочу. Хочу домой, к ком-пью-те-ру! В игрушки играть и с девками зажигать! Я обещаю, я пойду работать, работать куда угодно, хоть на стройку, хоть на завод, хоть в офис мерчанменеджером. Буду всем всё носить, кофе разливать, мусор убирать, программы устанавливать, антивирусные базы обновлять и прочеее.
Отпустите меня домой в Москвуууу! Я готов жениться, на первой ду…, красавице, и жить с ней долго и очень счастливо, правда, правда. Ааааа!
Мой крик долго бродил под куполом красивой церкви, пугая своим эхом, всех присутствующих. Где-то заплакала, судя по голосу молодая женщина, где-то зарыдал навзрыд ребёнок.
Донья Анна, облив меня холодным презрением, прошептала слова молитвы, провела несколько раз руками, и боль ушла, принося облегченье. Раны не зажили, нет, но они перестали сочиться сукровицей, а пузыри, нагло выставившие свои бельма наполненные жидкостью, несколько опали.
Боль притупилась и ушла, оставив вместо себя жгучий стыд.
– Стыдно, сыну моряка и обладателю магического «ядра» так себя вести! Стыдно! Посмотри, те, кто не имеют его, терпят боль, стойко перенося лишения. А ты, словно кусок собачьего дерьма, как трусливый петух, мычишь. Ты не дитё неразумное, ты прошёл инициацию и вправе отвечать за свои поступки, а также сдерживать свои эмоции. Разве тебя не учили этому. Ты ведёшь себя, как кусок гуано, стыдись!
И разозлённая донья, отошла от меня, взмахнув своей длинной юбкой, и направившись к очередному пациенту, которому требовалась её помощь. Судя по побледневшему лицу доброй женщины, имя которой, я так и не узнал, меня сейчас только что оскорбили, причём очень сильно. Но как ответить на это, я не знал. Да и ругаться с женщиной было стыдно и некрасиво, даже в моём времени это не приветствовалось, и было достаточно унизительно, не говоря уж о том, в которое я попал.
– Какой сегодня год, – спросил я у женщины, что продолжал сидеть возле меня.
– Тысяча шестьсот семьдесят первый от сотворения мира господом нашим.
Понятно, всё у них тут, как у не людей. Не от Рождества Христова, а от сотворения мира. И что, они ещё помнят, как этот мир творили, интересно?
Остался не выясненным последний вопрос. Что такое магическое «ядро» и кто такие магессы, а если есть магессы, то есть и маги, ведьмы и колдуны, или нет?
– А кто такие магессы, и что такое магическое ядро? – всё же решился я спросить, пожелав сделать этот вечер, вечером вопросов и ответов.
– Ты и это не помнишь малыш? Ужас, какой ужас, что же это делается… – запричитала женщина.
Что делается, история сейчас делается, причём кровавая и некрасивая, не такая, как в любовных романах и беллетристике о рыцарях-пиратах.
– Польо!
Блин, и эта туда же! Ну, гад, я забывчивый, гад. И носитель, который бывший, то же исчез и видимо навсегда, не хочет мне подсказывать ничего. До всего самому приходиться доходить, но я въедливый, за ночь в новой игрушке разбирался, да и в программе, которая небольшая по объёму, тоже мог.
– Донья Анна, целитель, она обладает магией исцеления, её даже пираты не тронули. У них на две тысячи человек, всего два целителя и те слабые. А донья Анна, очень сильная, очень.
Так, с этим всё понятно, попал в магический мир, что просто невероятно. Можно было бы не поверить, но и в то, что я вообще куда-то попал, нельзя верить, да ещё и заняв чужое тело. Ладно бы сам перенёсся сюда, ещё как-то объяснить можно, а так, никакого внятного объяснения произошедшему, я не имею. Всё это фантастика. А может здесь и Гарри Поттер существует. Вот было бы интересно с ним поболтать. Он мне палочкой взмах и это «круцио». А я раз и… обгадился… от боли.
Да, так, что там с моим ядром. Я его хоть метать то могу? Или там не его самое, а фаерболы там всякие, костяные иглы, мороз насылать на чудиков этих. Ой, мороз, мороооз, не мооорозь меня, моего кон…
Да, что это со мной, как после наркоза, отходняк словил. То ли ещё будет, то ли ещё буудет, ой-ой-ой! Да, потянуло попеть, наши русские, казачье-пугачёвские песни. Шлягеры, я бы даже так сказал. А ведь я староват для них, в смысле молодцеват. В смысле не моего поколения это песни, это мамкины и отцовские, а первая так и вовсе, дедовщинская, нет, я имею в виду дедовская песня.
Вот и армия вспомнилась. Эх, год, пролетел, ничего я не успел. Ни из автомата стрелять, ни мозгов набраться. Бац, и демобилизовался. То ли ещё будет ой-ё-ой… Блин, да что это со мной. Тут мои идиотские мысли, прервал дальнейший рассказ женщины.
– У тебя есть «ядро», Эрнандо! У всех дворян есть ядро, у кого оно сильное, у кого слабее, всё от крови зависит, и от этой, как её по церковному, от вариативности, – с трудом выговаривала трудное слово женщина.
Это «ядро», находится у тебя с правой стороны, оно, почти, как сердце, только если сердце можно остановить, то ядро умирает только вместе с мозгом. А когда ребёнку исполняется десять лет, его инициируют специальным обрядом. Оно начинает работать, сначала слабо, потом сильнее и даёт тебе, разные способности, которых нет у простых людей.
Конечно, и среди простых людей, рождаются «атомы». Заметив мой непонимающий взгляд, она пояснила.
– «Атомы», это не дворяне, которые постепенно выделились из общей массы людей, и у которых самопроизвольно рождается магическое ядро. Никто не знает, почему и как, но очевидно, что это подстраховка человеческой сущности творца. Потому как, если элита выродится и потеряет способность к магии, это приведёт человеческий род к гибели.
– Ведь нас тогда уничтожат катаклизмы и магические животные, которых не убить простым железом или пулей. Всё у нас сложно малыш. А каждый род обладает определёнными способностями, но даже в роду они разняться и никто не может предсказать, с каким именно даром, получится ребёнок.
Только у тех, кто связан с морем, они стабильны, но бывают, что и не предсказуемы. Мы так и не поняли, каким именно даром обладаешь ты, собираясь выяснить это в море. Но твой отец погиб, так и не сделав этого.
И женщина грустно замолчала, а потом, поднявшись, сказала.
– Спи малыш, завтра тебе понадобятся все твои силы и мужество, которое на время оставило тебя. Крепись, будь достойным своего отца, не оскорбляй его светлой памяти своей трусостью. И ушла.
Я остался один, в моей голове пылал пожар, а щёки нагрелись от стыда, жар которого я чувствовал всей кожей. Один раз я уже умер, неужели это придётся сделать во второй раз. Я не хочу, а ещё больше я не хочу, испытывать чувство стыда.
Но кто эти люди, я не чувствую к ним никаких эмоций, они чужие для меня. И что мне теперь делать? Как быть? Я живу среди них и не могу равнодушно относиться к ним, от них зависит, выживу ли я сам, и в то же время, не хочется брать на себя ответственность ни за кого, и корчить из себя крутого мачо.
Но и чмом, как-то неохота быть. Отец всегда говорил, что лучше сдохнуть человеком, чем жить, как свинья в помойной яме. Но тут уж есть варианты. Так ничего для себя, и, не решив, я попытался устроиться на куске тряпки поудобнее, и заснул. Благо, здесь всегда лето, а не так, как у нас, немного лета, а всё остальное зима.
Глава 2. Пираты
Утром, дверь в церковь распахнулась, и в неё вошли бородатые, одетые в разноцветные тряпки люди, увешанные с ног до головы холодным и огнестрельным оружием, которое выглядело раритетом из музея истории развития оружия.
Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, освещая внутренности церкви со сбившимися в кучу людьми. Всё пространство перед кафедрой было заполнено ими. Здесь были только женщины и дети. Мужчин видимо не осталось, либо они были в другом месте.
Зычный голос одного из пиратов, огласил пространство церкви святой Анны. Гулкий злой бас, метнулся вверх и в стороны, охватив съёжившихся от грубого голоса женщин и детей, и заставив меня поморщиться. Вот же животное, сразу на нервы давит.
– Губернатор Панамы, не торопится платить за вас выкуп, сеньоры и сеньориты. И даже почтенная дуэнья Анна, продолжит оставаться с вами, – кричал пират.
– Но! Адмирал Генри Морган, добрейший души человек, и сердце его не камень. Он готов терпеть поношения от вашего губернатора и продолжает терпеливо ждать назначенный для вас выкуп. Но дела не медлят, и он торопится домой. Мы все торопимся домой, – добавил он уже от себя, – собирайтесь, у вас немного времени.
Толпа женщин и детей потрясённо молчала, переваривая то, что они услышали. Заметив, что они не шевелятся. Главный из этой разряженной кодлы проорал.
– Шевелитесь твари, последняя, кто выйдет из церкви, попадёт для развлечения десятка самых любвеобильных из нас, а последний из детей, ляжет навеки возле ограды в назидание остальным! И я не шучу. Живо, – выплёвывая изо рта слова напополам с площадной бранью, заорал он.
Испугавшиеся женщины, кинулись кто куда, собирая разбросанные тут и там платья, узелки с жалким скарбом, одевая детей и забирая их с собой. Я тоже, впрочем, испугался, но не знаю, что на меня нашло, и я не сильно торопился выбегать из церкви, спасая свою пока ещё толстую шкуру, видимо это было из-за духа противоречия.
Первые женщины уже побежали на выход, отталкивая друг друга и мешая себе же своими узелками. С трудом поднявшись и встав на жутко болевшие ноги, я стал искать ботинки или что-нибудь похожее на них. Не знаю, может быть, чувство стыда, испытанное мною вчера от слов дуэньи, повлияло на меня, а может проснувшееся чувство личного достоинства, но я долго искал себе обувь, не обращая внимание на остальных, спешащих на выход.
Так ничего и не найдя, я обул, брошенные кем-то из женщин деревянные сандалии, которые были мне несколько велики. Но зато мои обожжённые ступни, чувствовали в них более-менее комфортно. В итоге к выходу я добрался в числе последних.
Рядом с выходом стояла, высоко подняв подбородок, дуэнья Анна и терпеливо ждала, когда церковь покинут последние из плачущих женщин. Судя по её виду, дальнейшая её судьба не страшила её, а может она была готова принять её, или не верила, что пираты осмелятся её изнасиловать.
Неожиданно в моей голове промелькнула мысль, что целители умеют останавливать своё сердце и если свершится обещанное, то эта гордая женщина, воистину сумевшая вызвать уважение даже у меня, не склонного уважать кого-либо, сделает это, и пиратам достанется только её труп.
Глядя на неё, я поневоле замедлил шаг. Может быть, и мне не стоит держаться за эту жизнь! Ради чего я здесь, этот мир мне чужой, а умерев на глазах у всех, да ещё защищая других, а также веру того подростка, в чём теле я оказался, чем не достойное завершение моей в принципе до этого никчёмной жизни.
Одна из последних выбегавших из церкви женщин с залитым слезами лицом, обернулась на меня. Она была матерью двух дочерей, одна из которых сидела у неё на руках, онемев в ужасе, а другая, споткнувшись, упала на пороге и теперь ревела чуть позади меня.
Я поднял глаза и встретил взгляд совершенно обезумевшей матери. Отчаянье, боль, мука, и безумная надежда горели в нём. Не в силах выдержать отчаянье матери, собиравшейся потерять своего ребёнка, я отступил назад и, подавшись минутному порыву слабости, подхватил на руки сопливую девчонку лет пяти, быстро протянул её матери, передав её через выход, а сам остался в церкви.
Внутри остались мы одни, все давно были наружи. Сбившись в кучу, они стояли в стороне от пиратов, которые с любопытством высших над низшими смотрели на нас. Неожиданно меня коснулась рука старой доньи, и я вздрогнул от неожиданности, погружённый в невесёлые мысли о близкой смерти.
– Вы позволите, благородный юноша, сопроводить меня на казнь?!
Я обернулся и посмотрел в глаза старой женщины. Её смеющиеся, несмотря ни на что, светлые глаза с уважением смотрели на меня. Помимо своей воли, я гордо выпрямил спину и, согнув руку в локте, позволил этой благородной и бесстрашной даме, взять себя под руку. Мы так и вышли из церкви, как будто молодожены, тринадцатилетний подросток, и дама бальзаковского возраста.
Мне было всё равно, чувство самоуважения охватило мою сущность, растворив в ней и боль от израненных и незаживших ног, и горечь потери, и ожидание неминуемой смерти. Когда на тебя смотрят с уважением люди, недавно обдававшие тебя своим презрением, а ты чувствуешь себя тем, кем всегда мечтал быть, то ты переходишь… не знаю, я не могу передать те чувства, которыми было наполнено моё сердце.
– Бац, сильный удар справа, опрокинул меня на землю, вырвав мою руку из руки дуэньи, отчего я почти потерял сознание. В голове зашумело, а из носа обильно закапала кровь.
– Как вы смеете, ландроны, поднимать руку на благородного юношу. Он выбрал свою судьбу, и он достоин почётной смерти, вы, лживые английские собаки!
– Заткнись старуха, иначе мы привяжем твои ноги и руки к колышкам, и войдём в твои райские кущи, даже не посмотрев на твой возраст. Вы целительницы, следите за собою и своим телом, так что, думаю, ещё порадуете всю нашу компанию.
И пираты, стали громко смеяться, разевая в восторге свои пасти с гнившими зубами, а то и обнажая голые дёсны с двумя-тремя опилками. Всё-таки цинга, не придаёт никому красоты.
– Вы не посмеете! Я нужна вам, как целитель.
– Ха, мы уже завершили здесь все свои дела, и ты нам больше не нужна, старая ведьма. Схватить её!
– Стойте, – дуэнья Анна, внезапно подобралась, её глаза потемнели и были похожи на глаза старой вороны, многое повидавшей на своём веку и давно склевавшей трупы тех, которые охотились за ней несколько поколений.
– Стойте животные, я всё равно не достанусь вам, ни при каких обстоятельствах и ты «Гнилой Билл», это прекрасно знаешь! Если вы сделаете ко мне хотя бы один только шаг, я прокляну вас и умру, отдав всю свою силу для исполнения своего проклятия. Вы лишитесь удачи! Несчастья и поражения будут преследовать вас везде, где бы вы ни были, а ваши души достанутся морскому дьяволу, Старому Роджеру, которого вы все так боитесь. Готовы ли вы?
Вся группа пиратов, глухо заворчала, и никто не шагнул в её направлении.
– Вы что оглохли, – схватить эту старую мразь, орал Гнилой Билл, – уничтожить её, распять на их кресте, пускай умрёт мученицей в назидание этим католическим собакам. Мерзкие испанцы, я ненавижу их. Вперёд, распять её! Но никто, так и не сдвинулся с места. А один из пиратов, ответил своему предводителю.
– Не перегибай палку Билл, она права. Если она проклянёт нас, мы это сразу почувствуем, и как только мы окажемся на корабле, ты подвергнешься килеванию, и не меньше трёх раз. Ты готов?
– Трусливые псы, – проворчал Гнилой Билл, высокого роста моряк с грубым, просоленным морскими ветрами лицом и бешенными, словно на выкате глазами, и взмахнул абордажной саблей с зазубренным лезвием.
– А что будем делать с мальчишкой? Он так и не заплатил за себя выкуп, а я не бросаю своих слов на ветер. Я сказал, что убью последнего, значит убью. Или этот щенок, тоже пообещает мне, что проклянёт меня. Ха, ха, ха, – рассмеялся он своей грубой шутке.
Этот смех подхватили и остальные, я же не видел ничего смешного в этом. В этой шутке, юмора, пускай и чёрного, было также мало, как и в чёрной икре, собственно, самой чёрной икры.
Но я не собирался умереть, как пресловутый баран. Да было время моей инфантильности, но оно, как-то незаметно для меня, ушло. Мне довелось, послужить после института в армии год, отдав государству пресловутый гражданский долг.
Многому я там за год не научился, но вот держать в руках оружие, терпеть неудобства и некоторые лишения, я был научен. Мыть казарму и убирать от снега плац, вот собственно и все навыки, которые от нас требовали, давно махнув рукой, на неумех и жалобщиков.
Но сейчас, я лихорадочно вспоминал то, чему меня пытались научить и отчего я усиленно отпихивался, думая, что это никогда мне в жизни не пригодится. Всё это время, пока пираты препирались с доньей Анной, я рассматривал, чем они были вооружены.
Собственно, ничего необычного у них не было. Почти у всех были пистолеты, похожие на дуэльные. У некоторых были огромные ружья и рогульки, на которые их видимо, ставили для удобства стрельбы. Все поголовно имели короткие сабли, самого разнообразного вида, а также тесаки, ножи, кинжалы, даги, и прочее разнообразие холодного оружия, висевшее у них на поясах.
У одного виднелась перевязь с метательными ножами, а у Гнилого Билла на груди, красовалась кожаная жилетка с карманами под четыре пистоля, три из которых, сейчас торчали в ней, а один, изукрашенный серебреной насечкой, он держал в руке.
У меня же ничего не было. Только толстый живот и пухлые щёки, и неизвестно откуда взявшаяся храбрость. В карманах моей одежды, слабо напоминающей камзол, и в карманах свободных штанин, ничего не было. Единственно, я чувствовал кожей небольшую тяжесть за пазухой. Сунув туда руку, я нащупал холодный кругляш серебряной монеты.
Монета была тяжёлая, я вытащил руку с ней и начал рассматривать её. На аверсе был изображён неизвестный мне герб государства, а на реверсе испанский крест и цифра восемь. Монета была скорее не круглой, а продолговатой формы, с неровными краями плохо обрезанного серебра и плохим прочеканом рельефа. В голове всплыло название монеты – восемь испанских реалов или одно песо. И даже её вес – 28 грамм, недаром папа был купцом!
– У меня есть восемь реалов, – обратив на себя внимание пиратов, произнёс я.
– Что? Что он сказал, – воскликнул один из пиратов, – восемь реалов? Восемь реалов! И он, схватившись за бока, стал оглушительно смеяться, заразив своим весельем всех вокруг. По толпе пиратов, прошла волна смеха. Люди не склонные к юмору, корчились от смеха, катались по траве, падали на землю, дрыгая от восторга ногами, били себя по ляжкам, не в силах остановить свой смех.
Даже хмурая и угрюмая толпа женщин и детей, стала улыбаться сквозь слёзы.
– Восемь реалов?! Ты придурок, хоть знаешь, какой выкуп был за тебя назначен?
Я смог только похлопать в удивлении глазами. Откуда я знаю, какой за меня назначили выкуп. Я же никому не нужный сирота. Мать моя погибла, отец, сгинул в море. Денег нет, а эта монета, скорее всего, была последней и припрятана на всякий случай.
Я не чувствовал в себе ни капли магии, пресловутое «ядро» не подавало никаких признаков жизни. Заблокировалась, наверное, а магия, магия бывает разной, и моя, к сожалению, не принадлежала к её боевым разновидностям.
Судя по тому, что мой отец был неплохим моряком, эта магия была связана с морем. А мало ли в чём она выражалась, но точно, не в управлении водной стихией. Никаких позывов к возмущению лужи, притаившейся в тени недалёкого дерева я не чувствовал.
Отсмеявшись, все успокоились.
– Ну что, кабальеро, ты неплохо владеешь магией смеха, признаюсь, я давно так не смеялся, пожалуй с той поры, когда был ещё ребёнком, – сказал Гнилой Билл.
– В награду за это, ты умрёшь не больно, обещаю! – Чик, и моя сабля проткнёт твоё сердце. Хотя постой, ты же дворянин, смерть от абордажной сабли не достойна тебя! Эй, вы! Дайте мне кто-нибудь дагу, – обратился он к толпе своих единомышленников. Один из них, протянул ему средней длины дагу, этакий кинжал-переросток.
– Ну, вот, все формальности соблюдены, и я чист перед тобой, о храбрый юноша! Ты умрёшь в честной схватке, как дворянин и маг, готовься, настал твой час! И Гнилой Билл, ехидно ухмыляясь, неспешно направился ко мне, вольно держа в одной своей руке дагу, а в другой, древний ударно-кремневый пистолет.
– Стойте! – престарелая донья, решила снова вмешаться в мою судьбу, – не убивайте его, он вам ещё пригодиться.
Ну да, невесёлые мысли, посетили мою голову. Вспомнилась сказка о колобке, не ешь меня волк, то бишь, не убивай меня злой пират, я тебе ещё пригожусь, я от лисицы ушёл, и от волка ушёл, а от тебя, старый урод, и подавно уйду! Дуэнья между тем продолжала уговаривать пиратов.
– За меня, вам заплатят приличный выкуп. О том, что я попала в плен, не знают ещё монахи-доминиканцы, как только им это станет известным, то меня выкупят. И я попрошу их, чтобы они выкупили и этого юношу.
– Да?! Вы серьёзно! Вы, целительница Анна, готовы заплатить тысячу реалов, за этого польо?
Гнилой Билл, откровенно насмехался над старой женщиной. Сумма в тысячу реалов была неподъёмна ни для неё, ни тем более, для меня. Но дуэнья, не собиралась сдаваться.
– Ладно, таких денег монахи не дадут за него, но он сын навигатора Хосе Гарсия, по прозвищу «Портулан», а это о чём-то, да говорит!
Гнилой Билл, переглянулся с одним из своих людей.
– Это не тот ли Гарсия, про которого говорили, что он живая карта и знает все течения Тихого океана.
– Да, – тихо прошептала дуэнья Анна, виновато смотря на меня. Её взгляд, говорил о том, что она сожалеет, что была вынуждена выдать мою тайну, дабы сохранить мне жизнь.
А вот я, кстати, совсем об этом не жалел и не понимал, что в этом важного. Все мои знания о море, укладывались на одну страницу учебника, и там не было ничего, окромя того, что вода в море солёная, а живут там акулы и дельфины. Ну, это я утрирую, но вот чтением морских карт, я вроде как, никогда не увлекался, так что, увы, мне, и ах, вот такой вот прибабах получился.
Портулан, портулан, что же это прозвище отца напоминает мне. О, наконец, я вспомнил, что оно означает. Портулан – это старая морская карта, к тому же предназначенная для узкого круга лиц. По ней ориентировались командиры эскадр, что вели их к берегам Испанского Мейна и другим колониям Нового Света. Ну а то, что эти карты здесь были, безусловно, магическими и читать их могли немногие, придавало остроту их изучению, и значительно снижала круг избранных лиц. А моя ценность, как потенциального знатока портуланов, сразу значительно повысилась.
Гнилой Билл, уже совсем с другим выражением лица, посмотрел на меня.
