В поезде
Еще был случай, когда мы с мужем возвращались поездом из Крыма в Москву.
Ночью в наш вагон вошли украинские пограничники и начали проверку документов. Пограничников было трое, и проверяли они тщательно и дотошно, будили тех, кто спал, внимательно сличали фотографии с оригиналом. В соседнем отсеке одна верхняя полка пустовала, но смятое постельное белье указывало на то, что хозяин где-то рядом.
Парни в форме не успокоились, пока не отыскали «дезертира» в туалете.
И тут я вспомнила про случаи на складе и в бане. А не притвориться ли мне опять невидимкой? – подумала с озорством. Прокатит на этот раз или не прокатит?
Скрывать мне было нечего, бояться тоже, поэтому за результат я не переживала.
Андрей сверху знаками велел мне приготовить свой паспорт. Но я даже не стала его вынимать. Лежала на нижней полке и делала вид, что меня не существует в природе.
Пограничник вошел, проверил документы у мужа и его соседа. Взял паспорт пассажирки снизу, пробежался по нему глазами и развернулся ко мне. Он смотрел на меня полсекунды, может, меньше, после чего, не проронив ни слова, вышел и пошел дальше.
Я ликовала. Получилось! Ура!
Глава шестая
Травма
В детстве я мечтала о младшей сестренке или братике, чтобы вместе играть в прятки, догонялки, хали-хало. Увы, просьбы купить «лялечку» в магазине не помогали.
Мама не хотела больше детей. Так бы мне, наверно, и томиться в одиночестве дальше, но с отцом на заводе случилось несчастье. Из-за чьей-то халатности в папу брызнуло соляной кислотой, и он ослеп на один глаз.
Совпадение или нет, но много лет спустя я нашла в фотоальбоме бабы Дуси старую черно-белую фотографию, где папе полтора года. Снимок был разорван пополам, и линия разрыва приходилась точно на левый глаз малыша.
Папа переживал, что поврежденный глаз спасти не удастся, и он никогда больше не сможет им видеть. Но доктора уверяли: надежда вернуть зрение есть.
Глазные клиники, анализы, сложнейшие операции – на это ушел год.
Чуда не произошло, зрение не восстановилось.
Мама плакала, отец злился. В 27 лет тяжело смириться с внезапной инвалидностью.
Я же в силу возраста вообще не понимала, что произошло. В чем проблема? Внешне отец ни капли не изменился. Он носил искусно подобранную стеклянную вставку, и если не вглядываться, то было совсем незаметно, что глаз у него только один. Конечно, об отцовском увечье знали многие, слухи в маленьких городках разлетаются быстро, но я не помню, чтобы кто-то над ним насмехался или дразнил. Даже мои одноклассники, которые не упускали случая нелестно отозваться о чужих предках, и те помалкивали.
Изгой
В соседнем с нами дворе жил мальчик Денис, мой ровесник.
Почему-то ребята терпеть его не могли, считали изгоем, преследовали, обзывали, иногда даже поколачивали. У отца этого мальчика тоже не было глаза.
Как-то моя одноклассница Ленка мимоходом крикнула Денису что-то обидное.
Тот в долгу не остался, подобрал с земли горсть камней и швырнул в обидчицу.
– Ах ты! – разозлилась Ленка. – Ну я тебе покажу!
Она бросилась за ним вдогонку, но мальчишка со всех ног уже улепетывал домой.
– Психбольница номер пять, без трусов пошел гулять! – кричала Ленка ему вслед. – А папка твой вообще одноглазый! Циклоп!
И хотя слова эти предназначались не мне, меня словно током ударило. Как Ленке не стыдно так говорить! А если бы кто-то так отозвался о моем отце? Я схватила ее за руку:
– Замолчи! Ты что, забыла, ведь мой папа тоже…
Одноклассница смутилась, но быстро вывернулась из неловкой ситуации:
– Так твой папка другое дело, он хотя бы красивый.
Отец и вправду был мужчина хоть куда, он привык нравиться женщинам, быть в центре внимания. Но он так стеснялся своего мнимого уродства, так боялся, что мама от него уйдет, что чуть ли не силой настоял на втором ребенке, посчитав, что только в этом случае жена от него никуда не денется.
Так в нашей семье появилась Танька.
Три шестерки
– Ой, какая маленькая, как с ней играть? – протянула я разочарованно, мельком взглянув в роддоме на розовый сверток. И тут же потеряла к новорожденной всякий интерес.
Сестра родилась шестого числа, шестого месяца, в четыре часа утра.
– Хорошо, что не в шесть, – перекрестилась баба Люда. – Три шестерки – знак антихриста.
– Да это же день рождения Пушкина! – смеялась мама. – У нее вон и кудряшки такие же.
Мама хотела назвать новорожденную Мариной, в честь своей лучшей подруги, но я заупрямилась: Таня!
Вопреки бабушкиным прогнозам, Таня оказалась необычайно тихим младенцем.
Со мной, вспоминала мама, она глаз сомкнуть не могла: пеленка мокрая, я в крик, от груди отняли – ор на всю ивановскую. А Танька знай себе сопит в две дырочки в кроватке. Голодная молчит, животик заболит – ни звука, описается, обкакается, все молчком, даже не покряхтит для приличия. Никаких хлопот. Не ребенок, а золото. Всем бы так!
Случай в ванной
Мне три с половиной года, Таньке три месяца. Мама купает нас в ванной.
Выскочила буквально на минутку, проверить, как там каша на плите, а я осталась присматривать за сестренкой. И надо же такому случиться: едва за мамой захлопнулась дверь, как Танька поскользнулась на ровном месте и ушла с головой под воду.
Эта картина до сих пор стоит перед глазами: из крана с шумом льется вода, маленькая Танька судорожно цепляется ручонками за шланг от душа, а я с любопытством и страхом взираю на нее сверху: выберется – не выберется?
Танька барахталась молча, не сводя с меня испуганных глаз. В ее взгляде читалась такая мольба, такое отчаянье – ну что же ты смотришь, скорей помоги мне!
Но мне и в голову не приходило протянуть сестре руку или позвать на помощь маму. Вероятно, услышь я Танькин крик, это выбило бы меня из ступора, а так я лишь стояла столбом и заворожено глазела, как сестра погружается на дно.
Мне было страшно даже дотронуться до нее, а вдруг уже поздно и она утонула?
И только когда Танька начала пускать пузыри, во мне что-то щелкнуло: она живая! Ее еще можно спасти! И я крикнула маму.
Ох и влетело же мне! Перепуганная мама решила, что я нарочно хотела Таньку утопить – из ревности. Меня же больше занимал другой вопрос – почему сестра не издала в момент опасности ни звука? Не закричала, не заплакала. Даже не пикнула.
Может, она у нас немая?
Наша Таня громко плачет
Все изменилось в одночасье. Как-то ночью наша молчунья Татьяна разбудила всех громким ревом. Зажгли свет – ребенок мечется в горячке. Измерили температуру – сорок.
Папа побежал будить соседа инвалида дядю Женю, у него единственного на этаже имелся домашний телефон. Приехала скорая. «Зубки режутся, – пожала плечами докторша. – Если к утру температура не спадет, вызывайте участкового педиатра».
Скорая уехала. Но папа не стал дожидаться утра.
Где-то на улице Толстого у него жил знакомый врач по фамилии Марков. Невзирая на поздний час, отец решил идти за ним. Я увязалась следом. Приключение!
На улице темень и дождь, в подворотнях завывает ветер, а мы с отцом быстрым шагом идем куда-то дворами, переулками, утопая в грязи, перепрыгивая через огромные лужи.
С трудом отыскав нужный подъезд и квартиру, звоним в дверь. Щелкает замок.
На пороге стоит крупный человек в трусах и майке, щурясь от яркого света.
– Умоляю, скорее! Дочь умирает! – выдыхает отец.
Не задавая лишних вопросов, доктор Марков быстро одевается и выскакивает под дождь.
– Вы правильно сделали, что не стали ждать утра, – скажет он позже. – Еще полчаса и было бы поздно. У вашей дочери двустороннее воспаление легких.
Больница
Борьба за Танину жизнь продолжалась несколько месяцев.
Я видела сестру пару раз сквозь стекло больничной палаты – маленькое тщедушное тельце, опутанное паутиной капельниц, утыканное катетерами и иголками.
Мама вспоминала: от уколов на попе сестренки не осталось живого места. Уколы были такими болезненными, что Танькины ручки и ножки сводило судорогой.
А тяжелый недуг все не отступал. Пришлось делать переливание крови. Кровь у Тани была редкой первой группы, поэтому донором для нее стала мама.
Потом была реабилитация в Ижевской больнице. Порядки там царили поистине тюремные – никаких свиданий, игрушек, передач. Врачи не пускали к Тане даже маму.
Маленькая дикарка
Когда спустя полгода сестра вернулась домой, это был совсем другой ребенок. Она не узнавала родных, всех дичилась, вела себя, как затравленный лесной зверек. Начала красть еду, таскала со стола и распихивала по карманам конфеты, прятала под подушку хлеб. Утром, перед детским садом, папа намажет бутерброд маслом, подмигнет:
– Кому корочку?
– Мне курочку, мне! – канючит Танька.
Думает, отец предлагает ее любимую куриную гузку.
А вот пельмени Таня не любила, требовала котлет. Мы с мамой хитрили, распотрошим пельменную начинку, тесто в сторону, фарш – на тарелку и уверяем, что это и есть котлетки, только маленькие, для малышей. Таня верит, уплетает за милую душу.
Неуемный аппетит младшей сестры не раз спасал меня от ремня.
Маму раздражало, что я не доедаю сосиски и суп. Поэтому я украдкой сваливала остатки еды в Танькину тарелку и со спокойной совестью выскальзывала из-за стола. Так что вскоре из больничного заморыша Таня превратилась в пышечку с ямочками на щеках.
– Ну чистый ангелочек! – умилялась баба Люда.
Рано радовалась.
Все против одной
К трем годам, словно в компенсацию за тихое младенчество Таня превратилась в настоящего сорванца. Ее ни на секунду нельзя было оставить одну без присмотра.
Чуть отвернешься, то лоб себе расшибет, то залепит жвачкой глаза или наглотается аскорбинок. Выстригла челку под корень. Взялась стричь ногти на ногах огромными портняжными ножницами и только чудом не осталась без пальцев.
К Новому году мамина сестра тетя Нина прислала из Шевченко посылку с дефицитным шоколадом. Шоколадки в хрустящих нарядных обертках поставили в сервант возле хрустальных фужеров – в качестве украшения, предупредили: съедим в Новый год.
Праздник наступил. В полночь сунулись в сервант, развернули фольгу, а шоколада-то внутри нет! Хитрюга Танька слопала лакомство тайком, аккуратно заклеила пустые фантики и вернула их на место, авось никто о ее проделках не догадается.
В четыре года эта маленькая хулиганка вырвалась из рук и чуть не угодила под колеса автомобиля. В пять забралась на крышу детского клуба «Ровесник» и на пару с младшим двоюродным братцем Сашкой принялась пулять камнями в прохожих.
Хорошо, какой-то дядечка не поленился залезть на крышу и надрать уши озорникам, а то натворили бы бед.
За Танькой прочно закрепился ярлык дурного ребенка, который не умеет себя вести – ворует, врет, влипает в скверные истории, вечно все ломает, портит, теряет.
Бабушка Дуся отказывалась брать сестру на лето в Тагил. Другие родственники, узнав, что мы собираемся приехать в гости, заявляли без обиняков: только без Тани!
