Ариадна Павликовская "Дети Вольного Бога. Последний Белый Волк. Книга вторая"

Ну что за цирк, честное слово? Вот ты полный идиот или притворяешься? Разжимаю пальцы и отпускаю ткань черного плаща, пожимаю плечами и отхожу от него во тьму всего на несколько шагов. Считаю. Раз. Два. Три.

– Ривер, ты где? – доносится слабый всхлип. Вот только не заплачь, истеричка.

– Ты же приказал не трогать тебя, – спокойно произношу в ответ.

– Во-первых, я твой король. Мы на ты не переходили, – шипит Элибер с явным раздражением. Я сдерживаю хохот и отступаю еще на несколько шагов. Считаю. Раз. Два. Три.

– Ривер? Ты меня бросишь что ли?

Ох, с огромным желанием именно это бы и сделал.

– Ты всегда можешь выйти из стены и пройти через город.

– Ты же понимаешь, что если я так сделаю, то казню тебя сразу же, как вернусь в Черный замок?

– Вот только ты так не сделаешь.

Еще пару шагов. Раз. Два. И вновь его голос разрывает тишину.

– Ладно! Ладно! Делай что хочешь, только верни меня обратно! Достал, мать твою!

Усмехаюсь. Издеваться над Эличкой дальше было бы уже перебором. Возвращаюсь к нему, хватаю за запястье и тащу за собой, считая шаги.

Дэви

Их голоса тянулись ко мне со звезд ночного небосвода, что куполом повис над весенним Лесом. Пряный запах жимолости кружил голову. Я уже и забыла, что нам надо куда-то идти, мы с Фаррисом совсем не торопились, спали на рассвете в высокой влажной траве, вдыхали аромат мха и купались в волшебных озерах, временами наблюдая за кострами чащобников. Я знала, что времени у нас теперь много, и пока линии на ладони не тянут покинуть лес, пока блеск золота не ослепляет глаза – можно не торопиться. Мы все успеем, и сил набраться – тоже.

И все равно, я всем своим существом ощущала небезопасность. Вспоминала слова Ари о Фаррисе и, несмотря на то что колдун-медведь уже выстелил свой путь по правую руку от меня, тревожилась. Боялась за него и его жизнь. Боялась однажды увидеть его кровь на своих руках.

Фарриса это совсем не тревожило. За эти длинные дни чародей открывался мне подобно цветку, что распускается на рассвете. Вкладывал свою душу в мои ладони. Делился пусть и совсем незначительными событиями своего детства, рассказывал, как однажды мечтал увидеть драконов и море, поведал, что будучи совсем мальчишкой, видел сны о том, как покоряет небо на спине золотистого волшебного создания. Как явственно он ощущал бархатную чешую под пальцами. Мы болтали о наших семьях, о матерях и отцах. Мы болтали обо всем на свете и старались сохранить хрупкий покой, повисший в воздухе. И мы понимали, что это ненадолго. Скоро судьба обрушится на нас, и путь продолжится.

Я поняла, что все, что лежит за пределами Заговоренного леса, ненастоящее, а потому и пропитано злом и ненавистью. Люди не заглядывали в истинную суть вещей, в логичный их порядок, а оттого рождались непонимание и страх.

А из страха – ненависть. Это ясно всем.

В один из наших вечеров, проведенный у Озера Слез, Фаррис спросил:

– Ты же понимаешь, что отрицать реальность долго не получится?

Мы сидели на берегу в кустах рогоза. В траве пели сверчки, звездная пыль путалась в лунном мареве и чем-то напоминала светлячков. Сегодня лес даже пах особенно – хвоей, севером и рябиной. Мне хотелось зажать ему рот ладонью, попросить замолчать, не разбивать безмятежность, которой нам так давно не хватало. Ведь если Фаррис спрашивает – значит, хрупкое стекло спокойствия вот-вот разобьется о рок богов.

Но я не зажала. Опустила голову на его крепкое плечо, вдохнула запах леса, чтобы навсегда запомнить его именно таким, и слабо улыбнулась. Разве хоть раз спокойствие задерживалось в моей жизни?

– Понимаю, – отвечаю, и слышу детский смех, ползущий из леса со всех сторон. Опять смеется этот проклятый ребенок, опять манит вернуться на Волчьи тропы, опять просит взять ответственность за его судьбу. – Но мне бы так хотелось, чтобы реальность больше никогда меня не коснулась.

Прикосновение Фарриса – теплое и нежное. Пальцы его перебирают мокрые пряди волос, аккуратно заправляют за ухо и гладят по макушке. Успокаивают.

– Не нужно бороться с тем, что тебе предначертано. К тому же у тебя столько планов! Кто будет менять мир, если не ты?

– Думаю, они справятся без меня, – вру нещадно, пытаюсь в который раз обмануть себя и улыбаюсь. Конечно, нет. Скорее глотки друг другу перегрызут. Без меня они как огонь и лед – нещадно калечатся и убиваются. Им не хватает моего равновесия и осознанности.

– Тогда давай останемся здесь навсегда. Вот только ты сама понимаешь, что это невозможно. Твое колесо вращается с бешеной скоростью и катится не по тропам Заговоренного леса, а по Волчьим. И это также неизбежно, как моя судьба – сопровождать тебя. Понимаешь?

– Так ты мой проводник, получается? – мой звонкий смех разносится в чаще и затихает в густом кустарнике. Пусть голоса их тянут, зовут, помощи просят – я ведь всегда помогаю. Включаюсь, как бы мне ни хотелось. Фаррис прав – дела нужно довести до конца, а уж потом, если выпадет шанс и боги решат вознаградить за мой труд – покинуть Фелабелль и уйти на границу.

– Может, и так, хотя лично для меня – ты моя проводница. В жизнь, какой я никогда ее не видел, – колдун поднимается на ноги и протягивает открытую, большую ладонь. Я хватаюсь за нее и встаю следом. С плаща капает вода, соленая, как море, а может, в тысячу раз соленей самого Великого океана.

– Ты уверен, что время пришло?

– Веди. Я буду рядом.

Киваю. И пусть мне того не хочется, опускаю взгляд на руку. Прикладываю к сердцу, и, честное слово, линии вспыхивают золотом.

– Тогда отправляемся.

Я сжимаю его ладонь и тяну за собой, уже знакомыми, родными тропами.

Они звали. С каждым шагом, с каждым пересеченным кустом и перелеском я чувствовала себя ближе, ярче, целостнее. Почти собранной. Сотни битых фрагментов витражей собирались в один и блестели в звездном свете.

Имболк приближался. Лес пел об уходящей зиме и февральском ветре. Я чувствовала весеннее тепло в запахе, в прикосновениях к земле и во вкусе ягод дикого крыжовника. Так ведь и до лета не далеко, верно?

Фаррис стал трепетней относиться к нечисти. Зачарованно глядел на утопленников и чащобников, протягивал ладони к анчуткам и нежно усаживал на макушку.

Чем дальше в чащи мы заходили – тем меньше я узнавала Лес. Там, куда вели линии на ладони, я никогда не была. Кажется, мы уже перешагнули привычную реальность и путешествовали по ее невидимой изнаночной стороне, и воздух там был соткан то ли из капелек тумана, то ли из самого волшебства.

В одну из лунных ночей Фаррис рассказал про волшебные деревья, что высятся в Фаирусе. Поговаривали, что раньше чародеи использовали их как способ перехода из одного места в другое. Они прикладывали ладони к нагретой солнцем коре и словно растворялись в ней, в мгновение ока оказываясь совсем в другом месте. То была забытая драконья магия, и память о ней хранилась лишь в сказках да древних свитках, хранящихся на дне магических сундуков, под ворохом цветастых юбок, шелковых лент и полынных скруток.

Лес был таким местом. Это я понимала. И фаирусовские деревья наверняка связаны с Лесом. А Лес – с самим миром. Возможно, здесь крылась его душа.

Под полной луной мы остановились посреди чащи, пораженные тем, что разглядели наши глаза в ночной тьме.

– Это что, мост? – спросил зачарованный колдун-медведь охрипшим голосом.

Над призрачной гладью тихой лесной реки, что простиралась где-то далеко внизу, действительно раскачивался на ветру подвесной мост.

– Главное, чтоб не Деарила.

– Нет. Если бы по такому бежал Иеримот – давно бы с него улетел. Хотя мы запросто можем оказаться на другой стороне, если будем аккуратны.

Я с интересом прикоснулась к натянутым перилам и тут же отдернула руку. Мост пел. Мост был живым.

– Фаррис, мне кажется, или это корни? Сам мост – из корней. И он растет. – Я оглянулась на колдуна и заметила легкую улыбку, застывшую на его губах. На плечо его слетелись анчутки и устроили целое представление, толкая друг друга огненными лапками и отстаивая место на Фаррисовском плаще. Свет, что исходил от них, мягко окаймлял щеки колдуна, подсвечивал взгляд ореховых глаз и сочился теплом. Картина умилительная.

– Кажется, что тебе не кажется. С каждым шагом все больше чудес, верно? Идем. В лесу мы точно не умрем.

– Мы никогда не умрем, – в словах моих прозвучала уверенность. Истинность. И правда, разве мы можем погибнуть, когда мир стягивают волшебные нити, а сам он искрится светом? Как смерть может существовать рядом со всем этим, сказочным и невероятным? Честное слово, все, что было здесь, никак с ней не сочеталось.

Я подхватила его руку. Привычно. Мы только и делали, что держались за руки, и теперь ладонь колдуна казалась продолжением моей собственной. Ступила на мост босыми ногами и почувствовала, как он дышит. Как ему нравятся чужие прикосновения, как нежно поглаживает его северный ветер, как любит он речные воды, как тянется к ним всем своим существом, как мечтает поцеловать темную гладь и подставить пальцы-корни под плавное течение.

– Этот мост влюблен в свою реку. Чувствуешь?

– Да. Влюблен и оттого страдает. Они слишком далеки друг от друга.

– Мне кажется, в его чувствах нет страданий. Он уважает реку. Любит ее неспешное течение, а оттого не хочет становиться плотиной. Может, мы понимаем любовь по-своему. По-человечески. А на самом деле, любовь – это смотреть, стремиться, но быть на расстоянии. Чтобы никому не сделать больно.

Фаррис с сомнением хмурится. Анчутки радостно спрыгивают с его плеча и бегут по лианам, что стягивают перила моста. Подсвечивают нам путь, и я с интересом разглядываю корни, причудливыми узорами сплетающиеся под ногами. Подобно зеленым лозам, тянутся они друг к другу и сплетаются меж собой в запутанный клубок нитей. Уж не знаю, как дела у тех двоих, связанных со мной, но мне-то хорошо. Я ощущаю этот мир так чутко, как никогда не ощущала.

– Я не знаю, как пережить реальность. То, что происходит за границами Леса, – шепчет колдун-медведь и аккуратно обходит меня, возникает перед глазами, и я замечаю морщинку на его крепком лбу.

Заглядываю в его серьезные глаза и внезапно смеюсь.

– Фаррис, истинная реальность здесь. А там – границы перед Лесом. Понимаешь? Вот где честность. Вот где мир тебя по-настоящему слышит и говорит с тобой. Здесь, а не там.

Фаррис слабо кивает. Прикрывает веки, и по его лицу я вижу, как вслушивается он в музыку Леса, моста и реки.

– Я хочу вернуться сюда, когда все закончится. Я хочу быть здесь.

– Мы всегда здесь будем. Никогда отсюда не уйдем. Он запомнил нас и обязательно будет ждать. Как только ступишь в чащу – поймешь, что дома. И пока тебя не было, даже очаг остыть не успел.

Мы идем дальше. Мост медленно раскачивается в такт нашим шагам. А я все думаю, из чего состоит наш мир. Что кроется под травой от чужих глаз, что прячется под нашими ногами глубоко в почве? И почему чародеи жертвуют свою кровь земле?

Ответа на эти вопросы мне не досталось. Никому из нынешнего поколения. Чему учили драконы первых чародеев? Почему подарили свое знание и зачем?

Хотела бы я спросить у Фарриса, вдруг и эту тайну он мог мне открыть, но колдун-медведь был так сильно увлечен волшебством Леса, что отвлекать его было бы несправедливо. Нечестно.

«А ты как думаешь?» – задаю вопрос Луне, замечая запах золотой пыли, мелиссы и мха.

«Может, раньше мы были хорошими», – отвечает Он слишком тихо. Далеко.

«Мы и сейчас хорошие. Просто ты этого признать не хочешь. Все делали ошибки. Никогда не поверю, что первые люди совершали их меньше. В конце концов, на то они и первые».

«Первые – значит, не тронутые тем, из чего сейчас состоим мы».

«А из чего мы состоим, если не из любви?» – спрашиваю я, а Он замолкает. Прячется от меня за каменными стенами и словно обрезает нити. Я почти не чувствую Его присутствия и сержусь. Наверняка Он хотел поведать мне о гадостях человеческого бытия, о ненависти, что пожирает Его драконьим пламенем, о злости и зависти, но не стал. Потому что в любом случае я была бы права, а свою неправоту признавать ему пока что тяжеловато. А может, больно и сравнимо с предательством.

Мы с Фаррисом замираем на другой стороне моста. Спрыгиваем с корней на землю и еще чуть-чуть слушаем пение. Анчутки пляшут на лиановых перилах, вскинув лапки к небу, а затем возвращаются к Фаррису на плечи.

– Любят они тебя очень. Ты для них магнит. Интересно, почему?

– Может, потому что я большой и надо мной смеются драконы.

– Или ты на самом деле гораздо более могучий, чем я, хотя сам этого не понимаешь. И магии в тебе больше. Отец анчуток.

Фаррис глухо смеется, сжимает мою ладонь и без страха ступает в сумрак чащи.

Глава вторая

Элибер

С таким позором я еще не сталкивался. Никто никогда так меня не унижал.

Я не мог бросить его в темницу или пыточную – удерживало то, что и там он мог открыть свой поганый рот и растрепать, как я умолял его не оставлять меня в темноте. Как я чуть не усцался от страха.

И чего я так о своей репутацией переживаю? Уж не боюсь ли я очередного восстания?

Мы побеждали, захватывали территории, а внутри страна медленно разрушалась. Я ожидал встречи с Циммерманом, чтобы выслушать информацию, которую мне подготовил лорд Белой Бухты. Между тем Имболк наступал на пятки, а Ривер бродил по правую руку, усмехался по-лисьи, взъерошивал непослушные черные волосы, всем своим видом показывал, что помнит темные потайные ходы за стенами замка, но притворяется, что этого не было. Вот только при любом моем срыве – обнажит острые белые зубы и вгрызется в шею. Уж не знаю, что это за тварь такая, раз рядом с ним я испытываю полнейшую беспомощность. А он мне и вино подливает, подмигивая, и тихо посмеивается за спиной, когда я провожу слушания.

Сигурд запер Кали, и названный «божок-оборотень» не оказал никакого сопротивления. Не понимал я, что за игру ведет он, да и вообще ничего я больше не понимал. Мир решил за меня. Судьба вила нити, а я оставался в стороне.

Ни одно мое решение больше не приносило плодов.

Я пялился в тактическую карту битый час. В кабинете пахло воском и уходящей зимой. Шахматные фигурки больше не расставлялись на выгодные позиции от одного моего взгляда. Я упускал власть везде. Во всем проклятом мире. Война с землями Вольного Бога теряла смысл на глазах, и, если честно, порядком начала мне надоедать, несмотря на победы, что мы одерживали на территориях врага. Я иду по лезвию ножа и вот-вот оступлюсь, свалюсь и разобьюсь о камни.

Уязвимо, вот как я себя чувствовал.

К такому отец меня не готовил. Вообще никто не готовил.

Мне нужна была почва под ногами. И почему я такой слабый? Почему мне нужно, чтобы меня схватили за руку и поддержали?

Впервые за все это время, я наконец признал, что без Дэви я не могу. Не выдерживаю. Она-то была важна. Без нее я теряюсь, путаюсь в своих мыслях и позволяю над собой измываться.

Злость и горе сжимают горло и глаза мои краснеют от слез. А я ведь клялся себе, что в жизни больше не захнычу.

Фигурка коня медленно перекатывается по карте. Замахиваюсь и сбиваю все шахматы со стола. Они со стуком разлетаются по комнате, ударяются в каменные стены и валятся на пол. Это несправедливо, что столько проблем выпало именно на мое правление. Почему отец с этим не сталкивался? Почему у предков все было спокойно, а у меня дикие Боги, проклятые драконы и предательства?

Луплю кулаками по карте. Хоть куда бы выместить злость. Хоть как-нибудь перестать бояться.

Дверь распахивается без стука. На пороге – мерзкий пажик с деревянным подносом, на котором графин рябинового вина.

– По вашему мнению, если дубасить кулаками изображение Либертаса, так он раньше падет? – спрашивает с насмешкой, и меня срывает. Я хватаю со стола все, что попадается под руку, и швыряю в него.

– А не пойти бы тебе куда подальше, кучерявый баран?! – истошно ору, срывая голос.

Ривер торопливо закрывает дверь за своей спиной, параллельно уворачиваясь от чернильниц, свитков с посланиями, свечей и подсвечников и умудряется даже не опрокинуть поганый графин. А жаль. От вина этого меня тошнит. В жизни больше в рот не возьму.

– Я просто уточнил, Светлейший! Что вы в меня свои принадлежности кабинетные бросаете? – в голосе его скользит заметная насмешка. Сколько можешь ты надо мной смеяться?! Что ты за животное?

– Исчезни! Умри! Не знаю, вон пшел! Честное слово, ты у меня следующую ночь в пыточной под замком проведешь, уродец проклятый!

Он непонимающе хлопает глазами и ловко перехватывает летящую в него кружку свободной рукой. Не моргая.