Вернувшись во двор, я увидел, что кроме двух милицейских машин и прокурорского «мерса» появился еще синий микроавтобус с надписью «Телевидение». Небольшая группа молодчиков с аппаратурой окружала невысокую шатенку с микрофоном, которая что-то вещала в камеру на фоне толпы яростно споривших друг с другом жильцов. Кто-то из них, возможно даже, что сам Митькин, в предвкушении громкого скандала (естественно, что о своей находке мы никому не распространялись, но слухами, как говорится, земля полнится) успел вызвать телевизионщиков.
Я попытался незаметно проскочить в подъезд, но сволочь Митькин, по пояс высунувшись из окна, закричал:
– Вот он, он главный!
Мгновенно наступила тишина. Лица обернувшихся ко мне женщин застыли в ожидании чего-то мерзкого и страшного. Я ничем не мог их утешить. Журналистка попыталась сунуть мне свой микрофон чуть ли не в самый рот, но я вовремя успел загородиться ладонью. Причем сделал это так неуклюже (пить, наверное, все-таки не стоило, но я не жалел), что микрофон отскочил назад и стукнул шатенку по челюсти. На секунду она опешила, но тут же сориентировалась и, отвернувшись от меня, продолжила запись:
– Перед нами представитель правоохранительных органов, который согласился раскрыть подробности страшной находки на Ланском шоссе. Напомним, что подобного случая массового убийства животных в Санкт-Петербурге еще не было. Это вопиющее происшествие стало очередным подтверждением того, что власти абсолютно не способны навести в городе порядок! Какие у вас есть версии?
Я оглянулся. Парень в джинсовой куртке уже держал меня в объективе своей камеры. Прижавшись одним глазом к окуляру и зажмурив второй, он равнодушно перекатывал зубами жевательную резинку. Шатенка нетерпеливо ждала, и в глубине ее глаз кроме профессионального интереса таилось что-то еще. На мгновение мне стало ее жалко. Но только на мгновение.
– У вас есть собака?
– Да, – растерянно пробормотала она.
– Мой вам совет – не выпускайте свою суку на улицу.
Она покраснела. Легко отодвинув ее одной рукой, я прошел в подъезд и увидел крутившего пальцем у виска прокурора.
Этот день, заполненный множеством скучных и неприятных дел, закончился для меня на удивление рано, – я вернулся домой не позднее восьми часов вечера. Обычно мой вечерний аперитив перед бутылкой пива составляет не более двух рюмок водки, но сегодня я отправил в преисподнюю своего желудка полбутылки, и даже этого мне показалось недостаточно. Вдвоем с Мурчем мы сидели на диване перед телевизором и делали вид, что наслаждаемся жизнью. Жирным после «вискаса» языком он вылизывал свою шерсть, а я, пытаясь отвлечься от невеселых мыслей, машинально переключал каналы.
Мурч был очень крупным беспородным котом рыже-белого окраса, который достался мне, словно младшему брату из сказки братьев Гримм, в качестве наследства после раздела имущества со своей бывшей женой. Развелись мы без суда, но по справедливости, – она, когда уходила от бесперспективного мента к вице-президенту какой-то фирмы, забрала все свои вещи, когда-то подаренные мной ювелирные украшения, оба сервиза и мою последнюю зарплату, а мне остались кот и квартира. Честно говоря, я даже получил некоторую выгоду, ведь квартира и так принадлежала мне, а точнее, моим покойным родителям, а вот Мурч был моим подарком жене на первую годовщину нашей свадьбы. Я купил его всего лишь за тридцатку еще котенком у бомжа на рынке, очевидно пожалев сразу обоих. Щедрый, конечно, подарок, ничего не скажешь, но тогда мы были молоды и не столь меркантильны как сейчас.
Из мрачной задумчивости меня вывела криминальная хроника в новостях на одном из каналов. Я узнал нашу машину, мелькнули знакомые лица оперативников, а через секунду появилась и моя физиономия. У маленькой журналистки хватило мозгов вырезать нашу с ней беседу, поэтому моя роль оказалась бессловесной. Когда стали показывать мертвых животных, я попытался прикрыть Мурчу морду ладонью.
– Тебе нельзя на такое смотреть!
В отместку я моментально получил легкий укус. Характер у этого зверя был независимый и тяжелый. Иногда мне казалось, что это он позволяет мне сосуществовать с ним на одной жилплощади, в качестве арендной платы принимая ежедневную банку с кошачьим кормом.
Через полчаса после окончания передачи, когда я по-прежнему сидел на диване, пытаясь разобраться, отчего же мне так хреново, – то ли от выпитого, то ли от пережитого за день, раздался телефонный звонок. Трубка лежала со мной рядом, так что для начала разговора мне не потребовалось делать лишних движений.
– Не спишь? – в мембране сипел голос моего шефа. – В новостях только что…
– Я видел, – перебил я его.
– А я нет! – заорал он. – Зато наслушался столько дерьма, что хватит вымазать с ног до головы не только тебя, но и все управление! Ты хоть понимаешь, кто мне сейчас звонил?! Что за цирк ты сегодня устроил? Славы захотелось?!
Я сумрачно слушал его, соображая, когда его лучше послать, – сейчас, или все-таки дать выговориться. Особым чинопочитанием я никогда не отличался, к тому же был абсолютно уверен, что переживать за свою карьеру у меня нет никаких оснований. Я уже давно перестал надеяться, что у кого-нибудь хватит ума выгнать меня на улицу. Лучшего разгребальщика дерьма им все равно не найти.
– Все сказал? – вставил я, уловив в потоке брани паузу. – Ты прекрасно знаешь, что от меня ничего не зависело. Или, может, надо было достать пистолет и расстрелять этих телевизионщиков прямо на месте?
– По крайней мере, пользы было бы больше, – буркнул шеф, успокаиваясь. – Ты хоть понимаешь, что нам придется теперь возиться с этим делом? Мэрия взяла его на контроль.
– У них депутатов стреляют чаще, чем собак!
– К сожалению, не всех. Я думаю, в наших интересах спустить все на тормозах. Проявим поначалу активность, а через месяц все уже об этом забудут. Выборы на носу. Когда вся страна будет следить за тем, чья задница сядет в президентское кресло, уже никому не будет дела до дохлых зверюшек.
Я понимал, что он прав. Как понимал и то, что от текущих моих дел меня никто освобождать не будет. Я попытался насколько можно более тактично об этом намекнуть.
– А за меня работать кто будет? Ты же первый и спросишь за раскрываемость.
– А ты как думал? Крутись! Будет день, будет и пища. Думай, Мальцев, думай!
Положив трубку, я попытался подумать, но сил уже никаких не было. Спихнув кота на пол, я вытянул ноги и заснул прямо на диване.
* * *
Дело о мертвых животных действительно было во всех смыслах «дохлым». Не потому, что зацепиться мне было не за что. А потому, что интерес оно представляло только с точки зрения общественности. Под давлением обстоятельств мы были вынуждены возбудить уголовное дело по факту жестокого обращения с животными, прекрасно понимая, что найти преступников будет практически невозможно. К тому же, имея в активе пять ограблений, убийство и два изнасилования, я понимал, что заниматься зверьми мне придется только в свободное от основной работы время.
Прежде всего, я выписал в блокноте перечень неоспоримых фактов, от которых мне и следовало оттолкнуться. В результате получасовых усилий, этот перечень выглядел так:
– наличие на полу пятен крови неустановленного происхождения (засохшей жидкости бурого цвета, поправил я себя, так как результатов экспертизы еще не было);
– словесный портрет и особые приметы постояльцев квартиры № 72 (за те несколько месяцев, что они прожили в этом доме, даже несмотря на их затворнический образ жизни, многие жильцы видели их и наверняка хорошо запомнили);
– исчезновение (пока еще не доказанное) Сосновской;
– отсутствие каких бы то ни было отпечатков пальцев (нигде в квартире или на входной двери не нашли ни одного отпечатка; я распорядился взять на экспертизу сломанный замок с чердачного люка, но и здесь не надеялся добиться каких-либо результатов);
– обломок странного лезвия, обнаруженный в теле болонки;
– 48 трупов собак разной степени разложения.
Трупы я распорядился отправить на экспертизу, в результате чего насмерть разругался с патологоанатомом. Я догадывался, что делать вскрытие пролежавшим несколько недель на чердаке тушкам не очень-то веселое занятие, но другого выхода у меня не было. Животных перед смертью могли отравить, опоить каким-нибудь усыпляющим средством или ввести с помощью шприца сильнодействующий препарат. К тому же мне необходимо было абсолютно точно установить характер нанесенных ран. Наличие ожогов свидетельствовало, что многих животных перед смертью пытали, причем с особо изощренной жестокостью. У многих обгоревшие участки кожи находились в районе паха и на животе, кое у кого были выжжены глазницы.
Две наиболее вероятные версии особого энтузиазма у меня не вызывали, поскольку факты свидетельствовали против них. Во-первых, безоговорочно подозревать подпольных скорняков, занимавшихся изготовлением зимних шапок, я не мог, поскольку ни одной шкуры содрано не было. По этой же причине у меня так же не было оснований считать, что мясо убитых использовали в качестве начинки для чебуреков или котлет. Тем не менее, первым, чем я собирался заняться, была проверка находившихся поблизости заведений общественного питания.
Минут сорок я изучал карту района, сверяя названия улиц и переулков с телефонным справочником, и, в конце концов, остановился на ресторане кавказской кухни, расположенном неподалеку от Ланского шоссе, ведомственной столовой какого-то министерства и Торжковском рынке, одном из самых крупных продовольственных рынков Санкт-Петербурга.
Набрав номер районной санэпидстанции, я попросил соединить меня с начальником, официально ему представился, в двух словах, не вдаваясь в подробности, объяснил ситуацию и вежливо попросил о помощи. В ответ я услышал такой же вежливый, но категоричный отказ. Вероятно, ни мое звание, ни моя должность впечатления не произвели. Вздохнув, я перезвонил шефу, тот немедленно связался с кем-то из мэрии и, не прошло и пятнадцати минут, как мне лично позвонил главный санитарный врач района. Договорившись с ним о том, что завтра под видом внеочередной проверки я вместе с выделенным в мое распоряжение специалистом смогу осмотреть подсобки и кухню ресторана «Долмама», я связался с экспертами.
– Что-нибудь есть, Миша?
Начальник лаборатории Михаил Смолин, почти двухметрового роста толстяк с поросшими рыжими волосами огромными ручищами, который никак не походил на ученого-умника или кандидата наук, кем он на самом деле являлся, в действительности был высококлассным специалистом.
– Ты по поводу трупа в Мойке?
– Ты же прекрасно знаешь, из-за чего у меня задница в мыле! Кого сейчас интересуют люди?
– Ты слишком торопишься. Нам с твоими мохнатыми любимцами придется возиться не меньше недели, так что не мешай нам продлевать удовольствие.
– Анализ по образцам из квартиры готов?
Смолин несколько секунд раздумывал.
– Заключение тебе принесут после обеда.
– Не тяни кота за хвост!
Он хмыкнул.
– Как раз этим мы сейчас и занимаемся по твоей милости! – он выдержал паузу. – Конечно, это кровь.
Он опять замолчал.
– Ну?
– Очень старая.
– Черт тебя возьми! Ты перестанешь меня дразнить?
– Ладно, ладно! – он засмеялся. – Предварительный анализ показал, что кровь не принадлежит представителю вида гомо сапиенс. Чтобы определиться конкретнее, мы должны еще немного поработать. Так что поздравляю, – одним убийством меньше.
Я положил трубку. Радоваться пока мне было рано. С одной стороны, версия о том, что Сосновская была убита у себя дома, действительно не подтвердилась. Но с другой, если окажется, что кровь собачья или кошачья, значит постояльцы 72-й квартиры имели непосредственное отношение к трупам на чердаке. Возможно, именно на этой кухне или в ванной они пытали и убивали животных, и та влага, которая просачивалась к Митькину, была следствием того, что они слишком усердно пытались отмыть следы своих экзекуций. Меня передернуло, когда я представил, какие ужасные вещи могли происходить в этой квартире.
Я, конечно, понимал, что от Сосновской могли избавиться где угодно и когда угодно. Но утверждать это у меня никаких оснований не было. А пока формулировка «нет тела – нет дела» устраивала всех. Профессиональный долг обязывал меня завершить начатое лейтенантом Синицыным, а именно, – поехать в Ольгино, разыскать сестру Сосновской, которая, судя по всему, являлась единственной ныне здравствующей ее родственницей, и заставить написать заявление об исчезновении человека. Только в этом случае я мог официально приступить к розыскам пропавшей женщины. Но тогда дело о мертвых животных принимало совсем другой оборот. Если квартирную хозяйку убили те же люди, которые убивали животных, то тогда мы имеем дело не просто с бомжами или хулиганами-малолетками, а с представляющей реальную опасность хорошо организованной бандой психически неполноценных людей.
От таких выводов у меня мурашки поползли по спине. Захлопнув дело и стараясь не думать о сестре Сосновской, которая, возможно, была единственной ниточкой, которая могла мне помочь, я принял решение весь остаток рабочего дня посвятить более спокойным и обыденным вещам, то есть ограблениям и изнасилованиям.
* * *
Заведующий производством ресторана «Долмама» меньше всего походил на «лицо кавказской национальности». Высокий голубоглазый мужчина лет пятидесяти с абсолютно седой шевелюрой бабочкой порхал по пустому в это время залу, обслуживая меня и пожилую даму из санэпидстанции. Мы сидели за накрытым красной скатертью столом, на котором то появлялись, то исчезали тарелки с закусками, супом-харчо и национальными грузинскими приправами. Оркестр в одиннадцать часов утра, естественно, не играл, поэтому репертуар типа «Сулико» и песен Вахтанга Кикабидзе доносился из музыкального автомата. Вытирая салфеткой жирные губы, чтобы в очередной раз приложиться к бокалу с «Саперави», я успокаивал свою совесть тем, что ради интересов дела я меньше всего должен быть похож на мента, а напоминать наглого, жадного и пресыщенного санитарного врача, совершающего очередной рейд по борьбе с вредительством. Сидевшая напротив меня дама, прекрасно знавшая кто я такой, все время пыталась делать вид, что угощаться за чужой счет ей неприятно и непривычно. Хотя по тому, как она мялась и косилась на меня, когда перед началом инспекции нам предложили пообедать, я понял, что она этот ресторан посещала не в первый раз, и отказаться от такого предложения ей было нелегко. Когда же я, старательно улыбаясь, согласился, она вздохнула с явным облегчением.
Когда нам принесли горячий аппетитный шашлык, у меня вдруг пропал аппетит. С трудом сдерживая подступивший к горлу комок, я с ужасом смотрел на женщину, с удовольствием уплетавшую сочное мясо за обе щеки. Ее можно было понять. Ведь она не видела того, что видел я. Начальнику санэпидстанции я наврал, что один из наших генералов почувствовал себя плохо после ужина в «Долмаме», в связи с чем меня заставили негласно проверить это заведение.
Плотно и с удовольствием пообедав, мы прошлись по подсобкам и отправились на кухню. Судя по тому, как уверенно и покровительственно по отношению ко мне вела себя врач, обед и, тем более, выпитые полбутылки вина пошли ей явно на пользу. Я ей не мешал. Скромно держась сзади, я прислушивался к умным вопросам о состоянии водяных фильтров, контрольных замерах взвешенных частиц в воздухе и тому подобной ерунде, а сам все больше склонялся к тому, что моя затея была полным идиотизмом с самого начала. Даже если при приготовлении мясных блюд в этом ресторане действительно использовали собачатину, никаких доказательств этому нам никогда не обнаружить. Судя по заметным невооруженному глазу признакам коррумпированности с контролирующей службой (улучив момент, заведующий производством на минуту уединился с врачом в подсобке, наверняка, чтобы сунуть ей в сумочку несколько купюр, а я сделал вид, что ничего не заметил), к нашему приходу все было вылизано и убрано. Теперь я понимал, почему начальник санэпидстанции попросил отсрочку проверки на сутки, мотивируя свою просьбу отсутствием квалифицированных специалистов.
Я с умным видом осмотрел холодильники, разделочную, в которой злой мужик, напоминавший, скорее, чеченца, чем грузина, остро отточенным топором рубил мясо на куски, сделал пару проб готовящегося плова и люля-кебаб и, в конце концов, заявил нагло улыбавшемуся заведующему производством и выглядывающей из-за его плеча врачу:
– По-моему, все в полном порядке. Только, Надежда Андреевна, я бы попросил вас взять несколько проб говядины, или что там у них, в варочном цехе и холодильнике.
Они недоуменно переглянулись, словно никогда раньше не слышали подобной ереси.
– Ну, вы же знаете наше начальство, – виновато улыбнулся я. – Анализы, письменное заключение и все такое. Если мы не отчитаемся, неизвестно, кого еще пришлют.
Заведующий производством пожал плечами, словно жалея зря потраченный на нас обед или то, что ограничился одной взяткой, а не двумя, и хмуро кивнул. И потому, как он легко согласился, я окончательно понял, что зря теряю здесь время.
Когда мы вышли в коридор, нас догнал пожилой повар в белой униформе. В одной руке он держал два шампура с дымящимся шашлыком, с которого на его круглый живот капал жир, а другой попытался схватить меня за плечо. Я резко вывернулся, мгновенно представив, какие последствия может вызвать прикосновение его толстых жирных пальцев к моему единственному плащу, и обернулся, с удивлением разглядывая его рассерженное лицо.
– Это тебе мой шашлык не нравится, да? – щеки повара, который, похоже, здесь был единственным грузином, тряслись от праведного гнева. – Слушай, дарагой! Что ты людям в сердце плюешь? То не ем, это не ем! Вино не нравится, боржом не нравится! Если грузин, так можно как с тварью поступать, да?! Я тебе что, кореец, да? Я тебе свежий овощ дал, я тебе молодого барашка дал, а не пса какого-нибудь!
Я сделал шаг вперед и, дыхнув повару в лицо вчерашним перегаром, замешанном на только что выпитом вине, сдавил пальцами ему плечо.
– Если это не так, я тебе своими руками этот шампур в жопу засуну!
Заведующий производством и врачиха смотрели на меня разинув рты. Я знаю, что меня многие не любят. Теперь же я понял, что путь в ресторан «Долмама» мне заказан до конца моих дней.
После плотного и вкусного, а, самое главное, дармового обеда, сразу возвращаться в управление особого желания у меня не было. Договорившись в санэпидстанции, что они нам пришлют не только заключение по результатам анализа проб, но и само мясо (не то, чтобы я им полностью не доверял, но для демонстрации активности мне бы не помешали результаты экспертизы нашей собственной лаборатории), я решил пройтись в сторону рынка. Я понимал, что занимаюсь сейчас абсолютно бесполезным и бесперспективным делом, но желание приносить своими поступками, которые никто никогда не оценит, пользу обществу у меня пропало уже давно.
Потолкавшись в шумной толпе, я нашел полтора десятка точек, в которых торговали кулинарной продукцией. Купив в киоске полиэтиленовый пакет, я по очереди складывал в него упакованные в кульки пирожки с мясом, котлеты в тесте и беляши. По крайне мере, если не работой, то приличной закуской Смолин и его бригада будут на сегодня обеспечены.
Рынок был вечерний, но даже сейчас, в двенадцать часов дня, все прилавки были заполнены, а мимо безостановочно двигался хоть и не очень плотный, но достаточно многочисленный поток покупателей. Я вклинился в него и не спеша побрел вдоль рядов, равнодушно рассматривая разноцветные пирамиды фруктов, выставленные в витринах головки сыра и ярко-розовые колбасы. В этот раз обильного слюноотделения они у меня не вызывали.
Возле контейнера с товарами для животных я задержался, наконец-то впервые за день почувствовав легкие угрызения совести. Демонстрируя резкий контраст моему сытому настроению, на земле, обернув лапы куцым хвостом, сидел облезлый кот, не сводивший гипнотического взгляда с заставленного мисками с сухим кормом прилавка. Тратить на него вещдоки, которыми был плотно забит мой пакет, я не собирался. К тому же уверенности в том, что он будет есть неизвестного качества мясо, у меня не было. Поэтому, нащупав в кармане несколько мятых рублей, я попросил взвесить грамм сто подушечек со вкусом рыбы.
– Не мало? – молодая продавщица с сомнением посмотрела на мое опухшее лицо.
– Это не мне, – усмехнулся я и кивнул в сторону кота. – Вон у вас клиент заждался.
Она улыбнулась.
– Можно подумать, его здесь не кормят!
Тем не менее, кот с жадностью набросился на угощение, которое я высыпал ему в стороне у столба. Пару раз оглянувшись, в глубине души надеясь хотя бы во взгляде животного уловить невысказанную благодарность, я пошел дальше. И буквально через несколько минут, как раз после того, как с Нарышкинского бастиона Петропавловской крепости ударила пушка, уже на выходе с территории рынка я оказался непосредственным участником происшествия, которое вместе с целым множеством других непредсказуемых и случайных событий повлекло глобальные изменения не только в моей судьбе, но и в судьбе одного из самых красивейших в мире городов и миллионов его несчастных жителей.
Отчаянные крики и дикий лай нескольких звериных глоток доносились со стороны небольшого пустыря, расположенного по пути к оптовым складам и холодильникам. У меня и так хватало своих проблем с животными, поэтому я, не обращая на крики внимания, собирался пройти мимо, когда раздался полный такого ужаса женский вопль, что проходившие мимо меня люди застыли на месте. Несколько мужчин, опомнившись, бросились, расталкивая толпу, за киоски. Напомнив себе, что у меня во внутреннем кармане пиджака лежит удостоверение офицера милиции, я чертыхнулся и побежал за ними.
Эту картину мне не забыть, наверно, до самой смерти. На противоположной стороне огороженного облупившимися стенами складов пустыря в пыли и клочьях дыма, клубившегося от медленно тлевшей кучи прелых листьев, бешеным хороводом кружилось около десятка бездомных собак. Пасти их были оскалены, с непрерывно щелкавших клыков слетали сгустки пены, и сочилась слюна, а из глоток рвался уже не лай, а какой-то хриплый протяжный рык, заставлявший цепенеть от страха перед бешенством доведенного до крайности зверя. В центре этого круговорота виднелось нечто, что вряд ли было собакой, но и на человека походило меньше всего. Только подбежав ближе, я понял, что скрюченная, повалившаяся ничком на землю фигура была девочкой, на вид лет десяти. Лицо ее, которое она пыталась прикрыть искусанными ладонями, превратилось в кровавую маску, с которой свисали клочки вырванной клыками кожи. Горло, за которое пытались ухватить собаки, было, скорее всего, машинально прикрыто судорожно сжатыми локтями. Тело, на котором уже почти не осталось одежды, проглядывало через окровавленные лохмотья где-то еще молочно-белым, но в основном багровыми рубцами от десятков полученных укусов.
Собаки рвали ребенка со странным, не поддающимся объяснению остервенением. Они хватали зубами незащищенные ноги и тянули за них, вырывая при этом целые куски мяса. Маленькая собачонка, которой к центру событий не давали пробиться более крупные сородичи, накинулась на соскочившую с девичьей ступни туфлю и трепала ее со злобным лаем.
В нескольких метрах, не решаясь подойти ближе, криком исходили выбежавшие с какого-то склада женщины. Они размахивали метлами, кидали камни, но собаки не обращали на них внимание. Бежавшие передо мной мужчины, подобрав по пути разбросанные по земле булыжники, смело ринулись в самую свору, ударами и пинками отгоняя животных. К моему удивлению, собаки не разбежались, а, оставив в покое неподвижное детское тело, развернулись и единым фронтом бросились навстречу людям. Завязалась настоящая схватка. Большой черный пес, который, по всей видимости, возглавлял стаю, рвался вперед, в пылу сражения расталкивая остальных зверей корпусом. Цапнув одного из мужчин за лодыжку, он выскочил из круга, заметил меня и бросился мне навстречу.
В другой ситуации я бы, возможно, десять раз подумал, прежде чем выстрелить в животное. Более того, я был уверен, что в случившемся, как это обычно бывает, виной всему поступок не зверя, а человека. Но сейчас у меня не было выхода. Отшвырнув пакет, я одной рукой рванул на груди плащ, а другую сунул подмышку, где на кожаных ремешках была закреплена моя кобура. Выхватив пистолет, я, не раздумывая, сделал предупредительный выстрел в воздух, который произвел на всех абсолютно одинаковое впечатление. Мужчины, испуганно оглянувшись, отскочили в стороны, а собаки, поджав хвосты, шарахнулись прочь через выломанные в заборе дыры. И только черный пес в полном молчании несся на меня. Я слышал только его тяжелое дыхание, с хрипом вырывавшееся из ходивших ходуном легких.
Подняв оружие на уровне лица, я нажал на курок. Чтобы прицелиться, у меня были доли секунды, но и этого мне было достаточно. Пуля попала прямо в белое несимметричное пятно на мохнатой груди. С визгом пес ударился головой о землю, перевернулся через себя и пролетел, уже мертвый, в нескольких сантиметрах от меня. Только его хвост задел по моей левой ноге.
Не оглядываясь на убитого пса, я смотрел на девочку, к которой уже подбежали человек пять женщин. По-моему, она шевелилась. Вокруг начала собираться привлеченная шумом и выстрелами толпа. И тут я обратил внимание на тихое поскуливание. В глубине угла между двумя сараями, возле металлических мусорных баков стояла большая картонная коробка, из которой выглядывало несколько рыжих щенков. Их мать, небольшого размера сука с набухшими, свисающими почти до земли сосками стояла, загородив своим телом коробку, и молча наблюдала за нами. Глядя на ее жалкий, потерянный вид, я, кажется, начинал понимать, что здесь произошло на самом деле. Возможно, девочка, решив поиграть со щенками, повела себя чересчур неосторожно, а стая собак, возившаяся в мусоре в поисках отбросов, расценила это как нападение и встала на защиту самки.
Рыжую собаку заметили и остальные. Несколько обозленных мужчин, выкрикивая ругательства, стали швырять в нее камнями. Но собака не уходила. Даже когда один из камней попал ей в голову, и из раны над глазом потекла кровь, она лишь жалобно заскулила, но осталась на месте. Ободренные ее нежеланием сопротивляться, люди бросились вперед. У двух или трех в руках были сорванные с пожарного щита багры и лопаты. Я отвернулся. А когда сзади раздался визг убиваемых щенков, подобрал валявшийся в стороне пакет и пошел прочь.
Буквально через несколько шагов меня остановил милицейский патруль. Козырнув, молодой сержант попросил предъявить разрешение на ношение оружия, а после того как я протянул ему служебное удостоверение, и он несколько раз перечитал его, козырнул еще раз.
– Простите, товарищ подполковник. Сами понимаете, служба. Если бы не вы, они бы ее точно загрызли.
Я равнодушно пожал плечами и оглянулся.
Коробку с мертвыми щенками загораживали чьи-то спины. А истекающую кровью девочку, страшно искусанную, но живую, какой-то мужчина в сопровождении плачущих женщин нес на руках.
