Ни к чему такое испытание ребёнку.
Однако разрешили взять на память что-нибудь из нянькиных вещей. Таша, не раздумывая, выбрала конус, раскрашенный под ёлку, которым нянька иногда тушила свечи, и смешную монетницу в виде свинки, тут же прицепила её за хвостик (там имелось специальное колечко) к поясу платья. С одного нажатия свинка раскрылась на две половинки, в одной из них ? гнёзда с пружинками, а под ними десятка два монет.
– О, сколько тут богатства! ? воскликнула Таша и вопросительно посмотрела на Мину Осиповну ? что мне с ним теперь делать?
Та совет дала:
– Вот пойдём в церковь, там и раздадите эти пятачки бедным людям, пусть помянут вашу нянюшку добрым словом.
Девочка согласно кивнула и отвернулась, чтобы не выдать нахлынувшей вдруг печали. Чтобы привыкнуть к тому, что няни с её ласковыми, не всегда правда ловкими руками, больше не будет, что в соседней тёмной комнатке спит теперь Мина Осиповна ? чужая, скучная (но хоть не злая), которая ворчать-то толком не умеет, чтобы с паузами и смешными словечками, как нянюшка, требовалось время.
Одну Ташу не оставляли. Ни днём, ни ночью. Если гувернантке нужно было отлучиться, за ней чаще всего приглядывал кто-нибудь из прислуги или экономка, реже Евгения Дмитриевна, ей, как обычно в это время года, нездоровилось. В эти дни девочка ещё больше к кукле привязалась, проводя подле неё всё свободное время.
– Какая глупость, право, с утра до вечера с игрушкой болтать, будто та живая, может, наша барышня не в себе? ? сказала как-то раз горничная Мине Осиповне, надеясь найти взаимопонимание или просто посплетничать, но этого не случилось: гувернантка, выразив вздёрнутым подбородок неодобрение, разговор не поддержала, сообщив, что ничьи привязанности обсуждать не собирается. Потом, правда, о резкости своей пожалела ? мягче надо быть, мягче, терпимей что ли, люди, они ведь разные. Но исправлять ничего не стала (хотя и корила себя за это), установив между собой и девицей вежливую дистанцию, чем вызвала в той, слишком просто устроенной в духовном плане, откровенный протест, что вылилось в бесконечное противостояние, мелочное по своей сути и страшно утомительное.
***
Переселение в новые комнаты всё откладывалось ? никак не везли из другого города специально заказанный Дареевым мебельный гарнитур. Всё какие-то мелкие недоделки обнаруживались.
Но Мина с Ташей всё равно к новоселью готовились.
Однажды, когда они разбирали игрушки, чтобы избавиться от совсем уж детских и сломанных, в комнату вдруг заглянула Раечка, как всегда, весёлая и энергичная.
– Бросайте, бросайте всё, едем кататься! С маменькой твоей, Тушканчик, я уже договорилась. Погода сегодня ? прелесть! Чуть морозно, но солнце просто ослепительное и на деревьях иней ещё не растаял! Так что одевайтесь, только потеплее, жду вас внизу.
Действительно, пейзаж за окном оказался сказочным: городок, не слишком опрятный в другие дни, просто утопал в сияющем белом, а по синему небу катился нестерпимо-яркий солнечный шар, щедро рассыпающий золотые искры, что отражались в каждой снежинке, в каждой крупинке инея, что плотно укутал деревья и кусты.
Таша, завёрнутая в тёплую меховую накидку и усаженная между дамами, повизгивала от удовольствия, когда на поворотах сани чуть заносило, а кучер, не оглядываясь, спрашивал:
– Боязно, барышня? Или ещё не очень?
– Ой, дяденька, совсем не боязно. Потешно!
Редко бывающая на улице, Мина с интересом посматривала по сторонам, удивляясь в который раз смешению в архитектуре разных стилей: тут и дома белокаменные, двухэтажные, чаще всего приспособленные под городские нужды, и жилые особняки, богато украшенные затейливой деревянной резьбой, и так себе домишки, косые, неухоженные, того гляди завалятся. Повернув возле мусульманской мечети, что стояла на углу Базарной площади, проехали Торговые ряды, часовенку в честь святого благоверного князя Александра Невского, миновали Нижний базар и опять оказались возле того красивого здания, что отделено от проезжей части ажурной решёткой кованной ограды.
Или всё было не так: сначала часовня, потом базар, ограда…
Ох! Совсем закружила голову Раечкина быстрая тройка!
Накатавшись вволю, вылезли из саней ноги размять, а рядом с аптекой новую кофейню увидели, оказывается, это купчиха Семыгина постаралась, чтобы было где горожанам отдохнуть, модного напитка попробовать, ну и самой прибыль, хоть и не великую, а получить.
– А не позволить ли нам, мои хорошие, немного баловства? ? лукаво поинтересовалась Раечка.
Смешно наморщив нос, Таша понюхала морозный воздух, в который сложным узором вплетались самые разные ароматы ? от кофейного до ванили с корицей, и радостно закивала головой:
– Позволить, позволить!
Небольшое, всего на пять столиков, помещение, выглядело чистенько и уютно. Раечка заказала себе и Мине по чашечке кофе, Таше ? её любимый цветочный чай, и кучу пирожных с разными вкусами.
Конечно, без разговоров не обошлось. Правда, всё больше Раечка беседу вела, словно игривый ветерок, легко перескакивая с темы на тему, стараясь, чтобы и Таша не скучала, и гувернантке было интересно, с которой она без всяких церемоний на «ты» перешла.
Поначалу странно-разные чувства от неловкой скованности до радостного осознания того, что она кому-то интересна, ввергли Мину в некоторый ступор, но боязнь упустить возможность столь редкого общения избавила от излишней стеснительности ? она разговорилась. Да с Раей иначе и быть не могло. Её искренний интерес к другим людям растапливал и не такой лёд.
– Так, так, милая моя дворяночка, ? узнав некоторые подробности из жизни гувернантки, Рая и о себе немного рассказала, ? а знаешь ли ты, что моя матушка тоже дворянского рода? Не сильно богатого, но и не бедного. Когда она замуж вышла за отца, единственного сына крупного хлебопромышленника, скандал был страшный. Потому что так не принято. Ладно бы бесприданница, тут бы посудачили и забыли. Так нет, кое-что за душой имела. А вот влюбилась в папеньку ? статный, красивый, с усами, наперекор всем пошла, но своего добилась. Ну и я, как видишь, по её стопам пошла, купчихой Дареевой заделалась, о чём ни на минутку не жалею. Кстати, а твоё сердечко уже занято?
– Пока нет, ? призналась Мина, ? может, мне и не дано…
Раечка с ней не согласилась:
– Нет, дорогая, тут только от тебя зависит. Ты ведь девушка привлекательная, хотя и скрываешь это, зачем?! Понимаю, понимаю, так для работы лучше. Но о себе тоже забывать не надо. Кстати, у меня в санях свёрток с книгами лежит, и письмецо. От Антон Марковича, ? она многозначительно улыбнулась, ? насколько я знаю, мужчина он холостой…
Мина, пожалев, что допустила столь вольный разговор, сделала вид, что намёка не поняла и, поблагодарив за чудесную прогулку, увела Ташу в дом.
9. Откинувшись в изнеможении на спинку стула, Анна Юрьевна минут пять сидела, не шевелясь, устала, что сил никаких уже нет. С утра в лавке накрутилась, в пекарню несколько раз бегала, на кухне ревизию провела да сама лично проследила, чтобы кухарка не забыла в готовые щи мозги для вкуса положить, и горшок хорошенько тестом замазала перед тем, как томиться ставить. А то прошлый раз не запечатала должным образом, так Лаврентий неудовольствие имел ? после первой ложки сдвинул свои кустистые брови, насупился:
– Зови, ? говорит, ? эту бестию безрукую! Щи сварить и то не умеет. Рассчитаю в два счёта.
Еле отстояла тогда Анна Юрьевна кухарку. Теперь вот каждый её шаг проверяет, чтобы самой возле плиты не оказаться. Так-то, конечно, пищу лучше своими руками готовить, только где столько свободного времени найти, когда за всеми глаз да глаз нужен. Чуть зазевалась, так сразу убыток: то в лавке скрадут чего, то на кухне недостача. Дочери вон подрастают, тоже задача, как не упустить, воспитать правильно, чтоб глупостей в голове не держали. Обуть-одеть надо. Здесь тоже своими силами обходится, портновскому ремеслу ещё в ремесленной школе обучилась, и дело это любит, поэтому и Лизонька, и Катюшка не хуже других одеты, а то и поинтересней некоторых ? с вышивкой и тесьмой.
Лаврентий, хоть и не родной им отец, а заботу о девчонках проявляет, грех жаловаться. Одно плохо: вспыльчив, не сдержан бывает супруг. И часто. Чуть что не по его, за бороду левой рукой хватается, словно вырвать хочет, а правой по столу стучит, и шумит-рычит своим басом.
Вот откуда в этом тщедушном теле такой густой звук?!
Анна Юрьевна, обладая природной опрятностью натуры как в духовном плане, так и в физическом, поначалу от скандалов этих терялась, а потом ничего ? привыкла, где промолчит, где уступит, а где и на своём настоит. Потихоньку, незаметно, а забрала домашнюю власть в свои руки, оставив Лаврентию одну видимость, что хозяин.
Пусть себе грохочет, палит словесами…
Недавно завела Анна разговор об учёбе дочерей, что, мол, неплохо бы старшую из приходской школы перевести в женскую гимназию, а Лаврентий ни в какую:
– Это ещё зачем? Крамол набираться? Вольнодумства?
– Помилуй, Лавруша, ну какого вольнодумства, Лиза ? спокойная девочка, ты же знаешь. Всё ж гимназия побольше-то знаний даёт. Кто знает, как в жизни сложится, вдруг своим трудом жить придётся. Сейчас без должного образования никак нельзя. Не зря же братья твои сыновей учиться заставляют, понимают что к чему. Да и Таше немку-гувернантку выписали, чтоб потом тоже в какое-нибудь хорошее заведение определить.
– А-а-а! ? завёлся сразу Лаврентий, ? хочешь, чтоб я с оглядкой на братьев жил, обезьянничал?! Не бывать тому, своим умом привык пользоваться!
Тут Анна Юрьевна и отступилась ? знать не время ещё для подобных разговоров, переждать придётся, но главное, мысль свою в мужнину голову засунула, пусть теперь её теребит, обдумывает. Глядишь, и созреет, чтоб старшую девочку в гимназию устроить. А там и младшей черёд подойдёт.
Своими преждевременными словами разбередила Анна Юрьевна старую болячку мужа. Потаённую и редко кому видную. Лаврентий, хотя сам был среди братьев старшим, давно уже на них оглядывался, без конца себя с ними сравнивал, то с обеими сразу, а то по отдельности к каждому примеривался.
Так получилось, что он, получив от предков в наследство недостаток инициатив, вялость воли да упрямство в характере (всё лучшее ? предприимчивость, азарт, ясный ум ? Гришке досталось, ну и Ивану, правда, в меньшей степени) учиться не пожелал. Зачем ему какое-то специальное образование, когда все расчёты и так может в уме вести, без единой ошибки. Главное, считал он, это опыт. А то что не попал в купцы первостатейные, так ему этого и не надо, пекарни с лавкой достаточно.
Хотя попытки были.
Когда отец, уходя от дел, выдал каждому капитал для самостоятельной торговли, решил Лаврентий, чтобы как-то выделиться, жилку коммерческую показать, магазин открыть с заморскими товарами, изысканными и редкими, каких ни у кого нету.
Братья отговорить пытались, мол, для уездного города такой магазин не нужен, знатоков тонких заграничных вин и прочих излишеств раз-два и обчёлся. Не рискуй, говорили они, торгуй лучше тем, что всем нужно ? сахаром, мукой или солью.
Но Лаврентий упёрся и большую часть средств вбухал в дорогой колониальный товар, явно переоценив спрос местного населения на подобные изыски. Прогорел быстро, даже года не продержался. Помощь ни от Гришки, ни от Ивана не принял, хотя они не раз предлагали, вместо этого на остатки от наследства небольшую пекарню завёл и лавку при ней. Тем и живёт. На лицо мрачно-горделивое выражение повесил, внутри обиду затаил. На всех сразу. И на жизнь тоже.
Всё сравнивает, сопоставляет, чужие изъяны себе в утешение выискивает. Но тайно.
Взять к примеру Ивана: тоже наукой и образованием себя не обременял, кое-как коммерческое училище осилил, а вот способности к ведению дел у него природные оказались. Нюхом чувствует, когда деньги стоит вложить или, наоборот, попридержать. И вот странно, вроде бы у мужика характер властно-спокойный, практичный, без выгоды шага не сделает, а своя погремушка в мозгах имеется. Чуть ли не каждый год, в конце февраля, случается с ним какое-то помрачнение рассудка. Всех от себя гонит. Закроется в кабинете и дня два не выходит, то ли пьёт, то ли так мучается, но выходит весь всклокоченный, бледный, ни с кем разговаривать не хочет. Потом, вроде, его отпускает.
Любопытно Лаврентию, что ж брата так грызёт? Неизвестно.
«Может, оступился где, или сподличал, ? рассуждал про себя Лаврентий, ? человек слаб на гадости».
И спросить-то не у кого. Люба сама в неведении пребывает, а Гришка лишь плечами пожимает, отмахивается, мол, все мы с причудами.
Это точно.
Младший братец тоже с бесами водится. В бога не верит. Посты не соблюдает. В церковь если только на Рождество или Пасху сходит. А всё от избытка ума. Папаша в своё время отправил его учиться в Москву, в академию коммерческих наук. Там и нахватался Гришенька взглядов вольных, купечеству чуждых, хорошо хоть в народники не подался, бомбы метать. Потом Раю-дворянку из Нижнего привёз и вовсе аристократом заделался. Костюмы, рубашки, шляпы с перчатками ? всё заграничное. Обувь носит только итальянскую. Это по нашей-то русской грязи! Да ещё на трёх языках, шельмец, изъяснятся умеет: по-немецки, по-английски, по-французски. Везучий невероятно! Куда глаз положит, там доходы начинают колоситься. Но подкаблучник. Все капризы Раечкины исполняет. И руины в саду выстроил (денег стоит немерено!), чудными картинами стены увешал, все курорты с ней объездил…
Перечислять, только настроение себе портить.
Несмотря на то что чванливости и важничанья в братьях не было, Лаврентий всё равно ощущал себя червяком ничтожным. Злился, но виду не показывал. Зависть, что пыталась наружу вылезти, прятал с таким старанием, что даже Анна Юрьевна не догадывалась, какие в нём бродят пакости.
И только в своей чадно-угарной пекарне и в лавке так орал на обслугу и работяг, что прозвали его за глаза Дурной Баранкой.
***
День оказался хмурый, слякотный. С самого утра рваные тучи состязались меж собой, какая из них самая серая, самая тяжёлая. Похоже, верх взяла та, в зловещей чёрной бахроме, что с речки приползла, напитавшись там ледяной влагой до полной неподвижности. Зависла посредине города и ни с места.
Иван Дмитриевич явился к обеду что та туча ? мрачный, недовольный, готовый в любой момент пролиться на домочадцев нудным бессмысленным раздражением. Но удержался, взглянув на детей, что уже сидели за столом, терпеливо ожидая главу дома. Митя при его появлении напустил на себя строгости, выпрямился на стуле, хотя по его горящим глазам Иван Дмитриевич сразу догадался, что тот хочет чем-то похвастаться, но держит паузу. Таша, наоборот, засуетилась, привстала, чтобы кинуться отцу на шею, но так и не решилась нарушить правила, поймав взгляд гувернантки, осталась на месте.
Любови Гавриловны за столом не оказалось, что в общем-то последнее время не редкость ? спускаться вниз по лестнице стало всё тяжелей, последние недели беременности совсем её измучили. Не было и Митиного гувернёра, который выпросил пару выходных дней, чтобы решить какие-то имущественные дела в городской управе. Место бабки Антониды тоже пустовало ? её отправили обратно к Любиной сестре, опасаясь, что она, окончательно впавшая в старческое слабоумие, может чем-нибудь навредить младенцу, когда он появится.
Бросив быстрый взгляд на Мину, отчего та сразу стушевалась, он разочарованно подумал, что девица она всё-таки неинтересная, лицо пятнистое, движения скованные, угловатые. Даже странно, что пару раз показалась она ему привлекательной. Видимо, скудное освещение тому виной. Чуть больше света и иллюзии исчезли.
Зато экономка, Марья Васильевна, не отводила глаз, не тушевалась. Вот на неё всегда можно положиться. Насчёт хозяйства что не спроси, всегда ответ имеется. С подтверждением. Или в книге амбарной соответственная надпись найдётся, или квитанция, подшитая в специальную папку, будет показана.
– Или всё же найдёт способ, как хозяев подраздеть? ? поймав себя на этой мысли, Иван Дмитриевич рассердился, ? это что ж я так на весь свет окрысился, всякого подозревать готов, и насторожился, зная, чем может закончиться его хандра. С каждым разом приступы тоски смертной давались ему всё тяжелее.
Тем не менее повод для дурного настроения имелся.
Подвёл его один из поставщиков чая. Хорошо хоть управляющий вовремя углядел фальшивку да ему дал знать. Не успели эту гадость в производство запустить. Денег с китайца, скорее всего, получить не удастся, хитрая лиса, наверняка уйдёт от ответственности. А вот расстаться с ним придётся.
Вообще в последние годы слишком много появилось чайных подделок. Что только мошенники не придумывают! И песок для весу добавляют, ну это ещё ладно, песчинки при попадании в чайник на дно осядут, серьёзного вреда человеку не принесут. И высушенные листья кипрея, которые возами из Москвы и Петербурга распродаются по всей России и даже вывозятся контрабандой под видом другой клади за границу, где тамошние «умельцы» подмешивают его к настоящему чаю, выдаются за настоящий напиток. Это тоже не так страшно, всё же кипрей, или как его ещё называют ? иван-чай, растение полезное, даже лечебное. Попадались ему и смеси, куда добавлялись измельчённые листья дуба, ясеня, берёзы, вербы, подкрашенные куркумой для придания настою «чайного» цвета. Некоторые же любят травяные чаи.
О вкусах чего спорить, каждому своё.
Хуже, когда вместе с безвредным кипреем или каким другим приятным растением в состав чайных суррогатов попадают неизвестного происхождения сорняки, которые вполне себе могут оказаться ядовитыми. Были случаи, когда люди травились.
Но его китаец всех переплюнул: насовал в сырьё металлических опилок. Вот о чём, шельма желтолицая, думал?! Ведь рано или поздно обман вскроется. Конечно, и русский купец мог напортачить, не все о чести своей заботились. Кое-кто и совесть забыл, погнавшись за барышами. Слыхал Иван Дмитриевич, что даже судебные дела были. Да вот совсем недавно торговцев (фамилию он забыл, что-то с церковью связано ? не то Поповы, не то Крестовские) за производство фальшивого чая и торговлю им, осудили на длительные сроки. И поделом!
Ох, нелёгок путь к купеческим вершинам! Можно и на каторгу загреметь, за грехи чужие. За всеми ведь не уследишь. А людишки жадные бывают, с умом неразвитым, корыстным.
Пытаясь уйти от неприятных мыслей, Иван Дмитриевич поднялся к супруге. Послушал, прижавшись ухом, тихую потайную жизнь маленького существа, что вот-вот появится на свет. Оттаял, заулыбался. Любу поцеловал и нежно руку её погладил. Вот где счастье!
В её спальне уже всё к родам готово, убрано и вычищено. Постельное бельё, салфетки, полотенца, свивальники лежат наготове в стопках, кровать на середину вытащена, чтоб удобно было со всех сторон подходить. Две акушерки по очереди дежурят в комнате неподалёку. Если схватки начнутся, вмиг прибегут (колокольчик под рукой у Любы лежит), помогут, пока врач до роженицы доберётся.
– Дома останешься? ? спросила Любовь Гавриловна, ? или ещё по какой надобности ехать надо?
– Надо, Любонька, надо. Но попозже. С Лаврентием уговорились поужинать, хочет поговорить. О чём, мне пока неведомо.
– Ну, братец твой поболтать любит, может, и просто так вызвал, ради встречи. Кланяйся ему и Аннушке от меня, скажи, что здоровья им желаю, и прибыли в делах. Слушай, Ваня, ? сменила она тему, ? а правда, что купчиха Семыгина сильно развернулась в последний год? Вроде бы в новый дом переехала. Сказывают, дом просто загляденье. И внутри, что царские хоромы.
– Ну да, проходил как-то мимо, видел. Дом из красного кирпича фигурной кладки, с обтёсом. Солидный. На втором этаже сама живёт, внутри не был, врать не буду, а весь первый этаж под свои магазины обустроила. И сбоку кофейня маленькая. Как от бремени избавишься, сил наберёшься, я тебя туда отвезу ? сама всё увидишь.
Она согласно покивала:
– Скорее уж…
Конечно, ей, деятельной и любящей общение, скучно сидеть в четырёх стенах. Да ещё столько ограничений терпеть. Но иначе нельзя, ведь внутри у неё Господь творит душу и тело малыша, а значит, и ей надобно о своей душе заботиться, удерживая себя от раздражения, зависти и гнева. В одиночестве делать это куда проще. Не дай бог, дурное подумаешь, так у дитя родимое пятно появится.
– Скучно мне, Ванечка, ? пожаловалась она, ? сил нет. Рукодельничать нельзя. Если иголку в руки возьмёшь, то дитя может в пуповине запутаться. И вязаньем можно вред нанести. Вот сижу, только журналы, где картинки с природой, листаю, чтоб ребёночек спокойный был.
Тут в дверь экономка постучала.
– Иван Дмитриевич, ? сказала она, ? будьте добры, спуститесь вниз, там для Ташиной комнаты мебель привезли, принять просят.
– Ну наконец-то! ? обрадовался он, ? Любонька, отдыхай, а я пойду взгляну, что там челябинские умельцы настрогали.
Во дворе возле подводы, с накрытой рогожей от мокрого снега мебелью, уже топтался Николаич, муж людской кухарки, что варила обеды для обслуги. Незаменимый он человек, потому как любая домашняя работа, требующая мужских рук, вся на нём была. И поломку любую исправит, и дров наколет, и корзинок из прутьев наплетёт, да так, что любо-дорого смотреть.
Ежели трезвый, конечно.
За сноровку и смекалистый ум терпел Дареев его запои, что случались почти что каждый праздник. Если тот в подпитии на глаза попадался, конечно, поругивал, обещал розгами выпороть и со двора прогнать. Но ни разу своего обещания не исполнил. Жалел.
У каждого свой изъян имеется.
Переговорив с приказчиком, что мебель привёз, Иван Дмитриевич повёл его в дом, чтоб окончательный расчёт держать, а Николаичу с подсобниками распорядился подводу разгрузить.
– Да поаккуратнее там, чтоб углы не оббили. Сразу на второй этаж заносите. А ты, Николаич, завтра пораньше ко мне зайди, вместе посмотрим-подумаем, что куда ставить. Дел тебе на весь день хватит. Уж постарайся, не тяни, а я завсегда найду чем тебя отблагодарить. А то Тушканчик уже спит и видит, когда в новые комнаты переедет.
Проходя мимо кухни, Иван Дмитриевич услыхал, как кухарка, растапливая самовар красной меди, жалуется горничной:
– Нет, ну ты подумай! Осенью покоя нам не давал ? шипел. Дошипелся, что нянька померла, царство ей небесное. Так ему мало. Опять шипит, да громко так, как к беде большой. Господи, спаси нас и помилуй!
Иван Дмитриевич только плечами пожал, не уловив связи между шипением самовара и нянькиной смертью.
Ну и бабы, всякой ерунде верят!
10. К вечеру того же дня посыльный принёс пакет с фотографиями.
Любовь Гавриловна, питая склонность к стильным причудам, ещё неделю назад распорядилась отвезти Ташу в студию фотопортрета. Как раз к тому времени портниха сшила для неё и куклы одинаковые сине-белые платья в модном матросском стиле. Это она в одном дамском журнале подсмотрела и загорелась идеей сделать такие же снимки, чтоб ребёнок и игрушка выглядели похоже.
С нетерпением разорвав упаковку, извлекла из пакета стопку карточек (заказала с запасом, чтобы родственникам подарить), все в модном коричневатом цвете, сепия называется. Из шести вариантов больше всего понравилась та фотография, где и дочка, и кукла сидят на бархатном диванчике с изогнутой спинкой. То ли свет падал так удачно, то ли мастер «выпустил птичку» в самый подходящий момент, но Таша получилась сама словно куколка ? светлые кудряшки, робкая полуулыбка, неподвижная поза, а игрушка выглядела совсем как живая девочка.
