Пригласила, оказывается, по совету своей приятельницы, дамы своеобразной и любознательной, которая в начале лета познакомилась с Анучиным на водах в Пятигорске и была им совершенно очарована. А у него здесь, на Южном Урале, поместье имеется (от отца оставшееся), а рядом с ним кумысолечебница, где он не одну неделю проводил, надеясь здоровье с помощью квашенного кобыльего молока поправить, и заодно лекции почитать, если на них спрос будет.
Так что к Раечке заехал, можно сказать, по-соседски.
Мине не удалось с ним даже словечком перемолвиться, только взглядами, узнав друг друга, обменялись. Но в своё утешение она случайно услыхала, как Антон Маркович обещал Раечке на обратном пути, когда в столицу снова соберётся, непременно с визитом явиться.
Вот бы и ей такую возможность не упустить ? увидеться, расспросить про общих знакомых. Но как?! Ведь подневольная, сама в гости в случае его приезда напроситься не может. Оставалось только на счастливый случай надеяться, на удачу.
***
За несколько дней до Рождества Таша, устав клеить из разноцветных полосок длинные цепочки для украшения ёлки, которую вот-вот должны были привезти, затеяла новую игру. Из цветной бумаги нарезала квадратики-деньги, и завела себе сразу два торговых дома, состроив их на скорую руку из подручных материалов. В ход пошло всё: и коробки, и кубики, и даже нянькин сундучок.
Один магазин у неё был с тканями: выпросив у рукодельной тётушки лоскутов всех расцветок, Таша старательно свернула их в крохотные рулоны-штуки, и расставила картонные фигурки-перевёртыши из английских стишков, в результате и Мэри, и Шалтай-Болтай и Златовласка, и даже Мышь Городская превратились в модные манекены.
В другом магазине Таша решила торговать чаем и сладостями. Да вот незадача ? весов не нашлось. Но тут ей неожиданно помог Митя, подойдя к делу с инженерной смекалкой. Из кусочков проволоки, деревяшек и двух тарелочек из кукольного сервиза сочинил весы ? любо-дорого смотреть ? да ещё выкрасил их зелёным цветом. Таша слепила из глины маленькие гирьки и разложила по коробочкам мелкие камушки, бусинки, зёрнышки ? пусть будут конфетами.
Всё так ловко устроила, что даже отец, зашедший проведать после обеда, похвалил, когда она и ему продала какую-то мелочь, аккуратно сложив её в крохотный бумажный кулёк.
– Ну, Тушканчик, по все статьям быть тебе купчихой. Всенепременно! ? и расплатился с ней самой настоящей монеткой.
А вот Любовь Гавриловна, заметно погрузневшая, с отёкшими ногами, осталась недовольна ? мусору слишком много. Это она товар, с таким старанием собранный Ташей, мусором назвала. Но девочка, увлечённая игрой, этого не заметила.
Лишь нянька, сочувственно посмотрев на обеих, пробормотала едва слышно:
– Э-хе-хе, тяжко пузо-то такое носить, ох, тяжко!
И сказала погромче:
– Да мы щас всё уберём, не тревожьтесь понапрасну. Идите себе спокойненько, отдыхайте.
Однако Любовь Гавриловна уходить не торопилась. Обведя комнату глазами, поинтересовалась:
– А гувернантка где?
– Так вышла. Куда ? не знаю. У ей своя жизнь, мне неведомая.
Любовь Гавриловна, чьё настроение теперь портилось от любого пустяка, рассерженно фыркнув, велела, как та появится, пусть сразу к ней идёт. В спальню. В кабинет она уже редко спускалась.
По поводу кратковременного отсутствия хозяйка Мине ни слова не сказала, сочтя сей факт малозначительным, её заботило другое:
– Мина, я получила записку от Раисы Степановны, она просит прислать к ней Ташу. Портрет хочет с неё писать. Так что, будь добра, одень завтра дитё понарядней, причеши как подобает. Ждать вас будут к двенадцати часам. И до вечера. Кучеру, скажи, чтоб мой экипаж для вас подготовил, да пусть не забудет накидки меховые положить, дни-то нынче морозные, ветреные.
***
Прособирались всё утро. То кружево по низу юбки замялось, то бант на лифе оторвался, то непослушные Ташины волосы никак в причёску не хотели складываться, нахально выпирая непослушными пружинками-локонами в самых неподходящих местах. Горничная, потеряв терпение, уже расчёску бросила, плакать собралась. Но Мина Осиповна спасла положение, сказав, что сама потом причешет девочку, уже на месте, а то всё равно под шапкой замнётся.
Только в экипаж уселись, устроились под меховыми накидками, как Таша всполошилась, что куклу забыли, а без неё она никуда не поедет. Пришлось Мине Осиповне в дом идти, снова на второй этаж подниматься, а жарко в одеждах тёплых, спасу нет. Лицо раскраснелось, волосы из-под платка выбились.
Навстречу хозяин.
Посторонился на лестнице, вслед посмотрел, и опять отметил про себя, что в Мине этой есть что-то привлекательное, хотя она всячески пытается это скрыть. С чего бы это? Что за секреты? Но быстро об том забыл, сцепившись с управляющим по поводу неточных данных в одной из амбарных книг. Шельмует, скотина!
Не обратив никакого внимания на заинтересованные взгляды Дареева, Мина сбегала наверх за куклой и вернулась в экипаж. Ей не терпелось увидеть Раю, может быть, скажет что об Антоне. Сама, конечно, спрашивать не собиралась ? неловко как-то интересоваться мужчиной, вдруг не так истолкует, нажалуется хозяйке или того хуже ? самому Ивану Дмитриевичу, Мина его побаивалась, хотя он и слова резкого ей ещё ни разу не сказал.
Встретившая их Раечка была как обычно мила и говорлива, и сразу провела в мансарду, где у неё была оборудована студия для упражнений в живописи, сообщив по пути, что ни Григория Дмитриевича, ни сына Коленьки дома нет, заняты, один по делам уехал на несколько дней, а другой с учёбы лишь к вечеру придёт.
Устроив Ташу в кресле так, чтобы свет падал с нужной стороны, а кукла оказалась на втором плане, Раечка взялась за карандаш, решив сделать сначала набросок, а потом уже писать красками.
– Тушканчик, сможешь посидеть неподвижно?
– Да, тётечка, да.
– Вот и славно! А чтобы не скучать в тишине, попросим Мину Осиповну почитать нам вслух книжку. Вон на столике лежит, справа, «Записки куклы» называется. Таша, я её специально для тебя заказала. Сама до сих пор сказки люблю, поэтому не удержалась ? полистала, ну прелесть же! – глаза её лукаво блеснули, – смею предположить, что и учительница твоя когда-то интересовалась данным жанром.
Время пролетело незаметно. Истории были настолько увлекательны, что несмотря на некоторую назидательность повествования, Таша сама сидела как куколка, тихо-тихо и почти не дыша, пока Раечка не объявила перерыв.
– Ну-у, дорогие мои, ? сказала она, ? приводим себя в порядок и идём обедать. Кстати, там кое-кого тоже ждёт сюрприз.
Мина, не обратив особого внимания на её слова, подумала, что они предназначены для девочки, и глазам не поверила, когда в столовую вошёл Антон Маркович.
– Я знаю, что вы знакомы, Антон мне сказал, ? шепнула она побледневшей гувернантке, ? потому и затеяла портрет с Тушканчика писать, чтобы не привлекать к вашей встрече внимания. Думаю, так для всех будет лучше.
Обедали вчетвером.
Раечка в роли хозяйки была очаровательна. Заметив некоторую скованность Мины, лёгкую растерянность Антона, она легко вела беседу, отдав поначалу предпочтение разговорам с Ташей, которая, выпросив разрешение усадить за стол куклу, старалась вести себя как настоящая взрослая дама.
– Сударь, ? обратилась она к Антону, ? как ваше здоровье? Не болеете ли?
– Благодарю вас, всё хорошо, ? в тон ответил ей Анучин, ? не считая одной досадной мелочи ? где-то в дороге кошель выронил, что несколько неприятно.
– Ох, батюшки, страсти какие! ? нянькиным голосом и с её же интонациями вскрикнула Таша, и тут же вспомнив о светских правилах, добавила, чуть запутавшись в поговорках, ? да вы не печальтесь, кошель ? дело наживное. К свадьбе найдётся.
Все рассмеялись.
И беседа за столом стала более непринуждённой.
Потом Раечка увела Ташу снова в мастерскую ? позировать, а Мину оставила наедине с Антоном в гостиной, в той самой, где диваны стоят полукругом и дышит теплом камин.
– Думаю, вам есть о чём поговорить, а книжку вслух и горничная может почитать.
Целый час они разговаривали, можно сказать, знакомясь заново.
Там, в Петербурге, по субботам, когда в доме Льва Измайлова, чьих детей учила Мина, собирались любители восточной мистики, она почти ни с кем кроме хозяина, которого все звали Наставником, не общалась, боясь показаться глупой, невежественной, скучной. И никак не могла поверить, что её, обычную гувернантку, допустили в такое образованное общество. Произошло это совершенно случайно. В гостиной почти всегда лежали в свободном доступе самые разнообразные журналы и однажды, заглянув в один из них из любопытства, Мина наткнулась на рассказ мистического свойства. Измайлов, заметив её интерес, позволил взять журнал к себе в комнату, а потом, когда она его вернула, поинтересовался, всё ли поняла. Вот так постепенно она и стала участником теософического кружка.
Антон Анучин, хоть и нечасто бывавший на тех собраниях, её заметил, удивившись кристальной прозрачности голубых глаз и трогательной робкой полуулыбке, с которой она, забыв обо всём, слушала очередного оратора. Потом она исчезла. И вдруг ? новая встреча, совсем случайная, за сотни километров от северной столицы.
Разговор, конечно, получился путанный. Но получился. Почти перестав стесняться, Мина, признавшись в духовном замешательстве, засыпала Анучина вопросами, которые скопились за время её «ссылки». Действительно ли человек живёт на Земле всего один раз, или нынешняя жизнь ? лишь одна из станций бесконечного пути? Почему так скоротечно земное бытие? Как понять, в чём истинный смысл теософического богопознания? И как долго душа может странствовать по космическим коридорам?
Он терпеливо отвечал:
– Только знанием разрешаются противоречия нашего существования. И смятение ваше ? это тоска по знанию. Но тут я могу помочь. Хотя приеду теперь не скоро, не раньше весны, а то и вовсе летом, но пришлю вам, Мина, несколько книг, они помогут разобраться… И, если позволите, буду вам писать.
Конечно, Мина Осиповна позволила. Лишь попросила сделать это через Раечку, опасаясь, что слухи случайно могут дойти до маменьки ? ведь в дом купца Дареева она попала через общих знакомых.
Жди тогда неприятностей.
8. Новогодние праздники, когда радость детская пределов не знает, ещё помнились шумными хороводами то в одном доме, то в другом, однако подарки, увы, все разобраны и пересмотрены не по одному разу, а ёлка, совсем недавно вызывающая восторг своим сияющим убранством, уже наскучила, к тому же начала иголки терять, доводя до истерики прислугу ? только колючки смели, а они вон снова лежат.
Наверное разберут скоро.
Зима, не заметив перехода в век двадцатый ? что ей смена эпох, так, небольшой эпизод в бесконечном течении времени, ? вдохновенно создавала льдисто-холодные пейзажи, не жалея ни снега, ни ветра, ни искрящихся брызг морозного солнца, замешивая их в таких дивных сочетаниях, чтобы люди, временные гости на земле, хорошенько запомнили и ослепительно-синее небо в редких перьях нежных облаков, и мощную круговерть ночной метели, и разновеликие сугробы, аккуратно собранные снежинка к снежинке…
Таша томилась возле окна, наблюдая как огромная туча с тёмно-серыми подпалинами, засыпав густым снегом все дорожки ? теперь не выйти, пока дворники не расчистят, ? медленно уползла в поля.
– Нянюшка, ску-у-у-чно! Поиграй со мной. Или расскажи что-нибудь. Ну пожалуйста!
– Скушно ей! ? возмутилась Варвара Ивановна, чувствуя с самого утра какую-то непонятную маету в сердце, ? с тобой тут вожусь, пока твоя учителка где-то шастает, да всё мало. Нет бы сама чем занялась, так нет ? стоит, канючит. Поиграла б для прилику. Ну, ладно, ладно, не хнычь, будет тебе история.
– Страшная? ? с надеждой спросила девочка.
– Да нет, обычная. Ужастей не велено сказывать.
– Нянюшка, но хоть чуточку, а?! Я никому не скажу. И дрожать не буду. Правда, правда.
– Хорошо. Только языком-то потом не трепи…
Нянька завозилась на стуле, устраиваясь удобнее, а Таша послушно в кресло перебралась, рядом Веточку посадила. Слушает.
– Давным-давно, когда я девчонкой в родительском доме жила, была в нашем поселке семья одна…, ? начала свой рассказ Варвара Ивановна.
– Богатая? ? поинтересовалась Таша, любившая во всём конкретность.
– Не бедствовали, в дому своём жили. Сам хозяин, как щас помню, не злой был, бывалыча, что и карамельками нас, робятню, одаривал. А мы и рады-радёшеньки. Но я не об этом. Пожалился как-то Василий мужикам, с кем любил чарку-другую принять, что клопы по ночам одолели. Никакого с ними сладу нету. А один-то, из друзей-приятелей, пустобай известный, и дал совет, как от них избавиться единожды и навсегда: брось, грит, на уголья только что истопленной закрытой печи немного ртути и уйди с семейством на некоторое время. Вернёшься, ни одной этой клещевидной твари не встретишь. Так Василий и сделал. Протопил печь, закрыть не забыл, вот только ртути не пожалел ? щедро на уголья кинул, и ушёл с домочадцами к снохе. Ночевать. Поутру вернулся и обомлел, глаза трёт. Потолок, стены, шкапы все и лавки ? серебром покрылись, сверкат-переливаются, аж смотреть больно. В сундуки полез и там всё до последней ниточки серебряное. А в спальной комнате лежит на серебряной софе дочь его, вся будто в инее, даже волосы. Но не дышит ужо…, от паров ртутных задохнулась, бедная. Он-то, хозяин, когда с вечера уходил, думал, что дочка, как и собиралась, уже к подружке ночевать ушла. И не проверил. А она возьми да и уснула. Вон оно как повернулось. Была дочка-невеста и нету… Уснула на веки вечные. Эх, золотые вы песочки и серебряна река…
– А принц? ? деловито уточнила Таша.
В её жизни ещё не было смертей, поэтому девочка, взяв за основу сказочный опыт, наивно полагала, что всё поправимо ? приедет принц, поцелует барышню, она тут же оживёт и все будут счастливы. Или водицей живой кто побрызгает, что тоже хорошо.
– Прынц, говоришь, ? спохватилась нянька, как бы дитё не травмировать печальным концом, а то не дай бог опять по ночам бродить начнёт, ? а как же, не прошло и часу, как прынц, самый что ни на есть настояшший, появился в доме Василия, увидал серебряную красавицу и тут же влюбился, пал пред ней на колени, уста свои к ея приложил, целует, не оторвать. Та и очнулась. И жили они долго и в радости.
Закончив по-быстрому историю ? вот-вот гувернантка вернётся, Варвара Ивановна девочке напомнила:
– Ты это, учителке своей иль маманьке, смотри, не сказывай, что я тебе тут наплела, а то погонят меня со двора за вредные разговоры-то.
– А почему вредные?
– По кочану, ? рассердилась нянька, ? помалкивай ужо, ? и добавила, ? ты это, слышь, посиди одна чуток, я вниз спущусь, травы лечебной заварю, у меня от тебя голова шибко разболелась. И кружится, нет сил. А ты тут не балуй.
Пообещав вести себя тихо-тихо, Таша слезла с кресла, взяла альбом с карандашами и напротив куклы устроилась на маленьком стульчике. Портрет собралась писать. Калякает с превеликим старанием и одновременно беседу с Иветтой ведёт, на манер как Раечка с ней разговаривала:
– Душечка моя бисквитная, как тебе нянюшкина история, понравилась? Мне ? так очень. Ведь красиво же: всё-всё сверкает. А хочешь, когда пойдём с нянькой на толкучий рынок, упрошу её краски серебряной купить, и тебя покрашу. Хотя нет, ? засомневалась она, ? заругать могут, ? и вернулась к «светским» обязанностям, ? не хочешь ли ты, красавица моя, чаю?
Таша плеснула в кукольную чашку воды из кувшина, замешала её с коричневой краской, сверху белым мелом присыпала, потерев его о карандаш.
– Прошу, вот тебе чай со сливками, ? она поставила перед куклой крошечный поднос, сервированный с фантазией: помимо чайной пары и сахарницы там отдельное блюдце стояло с глиняными крошками, отдалённо печенье напоминающими.
Иветта угощенье «приняла» великодушно, даже головой «кивнула» и Ташиным голосом, изменённым для достоверности до писклявого (все куклы пищат), поблагодарила:
– Спасибо, ты очень добра ко мне.
– Вообрази, моя милая, ? продолжила Таша игру, ? сегодня у нас будут гости. Один важный господин. Будет о душе рассказывать. Ты знаешь, что такое душа? Нет, глупенькая, это не бабочка, а…, ? тут она задумалась, слова выбирая, ? это лучик света, который в сердце живёт. Вот здесь. И в твоём тоже. За душой ухаживать надо. Мыть под дождиком, чтоб росла чистая-пречистая, пыль сметать, ? не очень уверенно продолжила она, не в силах вспомнить те мудрёные речи, что дяденька Антон говорил, когда она с другими детьми на медвежьей шкуре сидела.
Чтобы избежать неловкости, она передала слово Иветте и заодно поправила на ней платье. Но кукла тоже «не знала», чтобы такого умного сказать.
Заигравшись, Таша не обратила внимания, что Варвара Ивановна, ушедшая за отваром «от головы», так и не появилась, а внизу отчего-то стало шумно, словно кто-то генеральную уборку затеял, входная дверь без конца грохает, слуги туда-сюда бегают.
В комнату вошла Мина Осиповна.
– Ташенька, давайте перейдём на время в мою комнату. Я вам книжку почитаю. А то горничной надо тут прибраться.
– А нянюшка к нам придёт?
– Нет, милая, нет. Она… немного приболела.
Говорить, что Варвара Ивановна, не дойдя до кухни, вдруг вскрикнула, хватаясь за сердце. зашаталась и сползла по стеночке, испустив дух, она не стала. Наверное, надо сначала девочку как-то подготовить, ведь не чужой человек ушёл, а любимая нянюшка, что рядом была с самого её рождения.
Лучше бы это сделал бы кто-нибудь из родных.
Но Иван Дмитриевич в отъезде ? по коммерческим делам отправился, будет дня через два, а Любовь Гавриловна, хоть и чувствовала себя для восьми месяцев беременности довольно сносно, из спальни показывалась редко из-за отёчности в ногах и неповоротливости в движениях. Узнав, что Варвара Ивановна умерла, хозяйка, стараясь не слишком печалиться, чтобы плоду не навредить, тотчас вызвала к себе экономку, чтобы распорядиться о похоронах, отпевании и прочих необходимых в такой ситуации действиях, а также Мину Осиповну ? обсудить некоторые деликатные вопросы, связанные с Ташей.
– Так всё неожиданно случилось, так не кстати, хотя, когда оно кстати. Одно хорошо, хоть не мучилась, легко ушла, каждому бы так, ? вздохнув, расстроено сказала гувернантке Любовь Гавриловна, ? я-то думала, что нянька, царство ей небесное, с младенчиком будет заниматься, мне в облегчение. Теперь вот новую надо искать… Но я не об этом, мысли что-то путаются, мне б полежать, а тут… Короче, Мина, прошу вас, поспите с недельку в комнатке Варвары Ивановны, пока для вас с Ташей подготовят новое помещение, побольше. Я уже распорядилась открыть в правом крыле три комнаты, между собой соединённые. Две спальни и зала, хоть для игр, хоть для занятий. Вам удобно будет и дитю просторнее. А сейчас пока в каморке, ладно? Боязно мне Ташку одну-то оставлять, мала ещё, да и сами знаете, какая с ней неприятность по ночам бывает. И ещё просьба, скажите ей сами как-нибудь поделикатнее, что няньки больше нет…
***
Как ни странно, скорбная весть не вызвала у Таши особого потрясения, хотя и бесследно не прошла.
Когда Мина Осиповна, тщательно подбирая слова, чтобы смягчить удар, вдруг расплакалась сама, хотя Варвара Ивановна не была ей близким человеком, напротив ? между ними сразу возникло напряжение, но, видимо, смерть примиряет, сглаживает все противоречия, девочка успокаивающе ей сказала:
– Нянюшка не велела об ней плакать. Ни в коем случае. Она меня ещё позавчера предупредила, что скоро отправится отдыхать от земной жизни и что ей там будет гораздо лучше.
Оторопев от неожиданности, Мина не нашла ничего иного как вытереть слёзы и уточнить:
– Предупредила?! Позавчера?! Что отдыхать отправится?!
– Ну да, ? кивнула Таша, ? когда меня спать укладывала. Только вот куда отправится, я не очень поняла. Вроде к праотцам каким-то. У них там, сказала нянюшка, мир иной: небо голубое, чистое, ни облачка, а солнце никогда не заходит, поэтому тепло, значит ? руки-ноги гудеть не будут и сердцу спокойней. Ей там дадут волшебное зеркальце, чтобы за мной приглядывать, и горсть драгоценных зёрнышек. Если вдруг какая беда приключится, она ко мне пару зёрнышек бросит и все неприятности-болезни мигом отступят.
«Стало быть, чувствовала что-то, ? с удивлением подумала Мина, – догадывалась. Вот девочку и подготовила…»
Похоронили Варвару Ивановну в том самом посёлке, где приключилась «серебряная» история, рядом с отцом и матерью, да и другие родственники неподалёку. Разумеется, Ташу на кладбище не пустили: зима, ехать далеко ? чуть ли не полдня трястись по заснеженной дороге.
