Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Они казались мне чужими.
– Кто я теперь? – спросил я у тишины.
Тишина, как всегда, осталась безразличной.
Дождь прекратился. Влажная земля за стенами куба блестела, как гладкий шёлк, и поднимался лёгкий пар. Воздух был свежим и, возможно, прохладным, но об этом я мог лишь догадываться. Здесь, внутри, климат оставался неизменным, без холода или жары, без ветра, без ощущения времени.
Я поднялся на ноги, чувствуя, как боль в затёкших конечностях отзывается тянущими уколами. Забавно, что в бессмертном теле боль всё ещё могла существовать. Пусть она была мимолётной и пустой, но она напоминала мне, что я жив.
– Жив, – прошептал я, обращаясь к себе, словно пытаясь убедить.
Нужно было чем-то заняться. Каждый раз, когда я оставался без движения, мысли начинали захватывать меня, затягивать, как зыбучие пески.
Тогда и начались эксперименты, я пробовал всё, что мог: управлял кубом, поднимаясь и вверх, и вниз, научился разгонять его, перемещаясь всё быстрее. Вскоре и это занятие мне наскучило, впервые я захотел что-то потрогать кроме этих гладких стен, посмотрел вниз на землю.
–Как бы было здорово ощутить землю, потрогать её, помять в своих руках!
Моё желание практически стало материальным. Как вдруг из пучка света над головой появилась и начала падать горсть земли. Я испугался и поймал её чисто машинально. Да, это была земля, такой какой я её помню, мягкая, податливая и такая приятная.
– Если я могу создать землю, значит и что-то другое смогу!
Я вытянул перед собой руку, сосредоточился. Куб отозвался почти мгновенно, повинуясь моему мысленному приказу. В воздухе передо мной возник стул. Тот самый, который я видел в прошлом, массивный, деревянный, с искусной резьбой на спинке.
Я присел на него, провёл рукой по текстуре дерева. Оно было идеально гладким, без единого изъяна. Воссозданное воспоминание, безупречное и бесчувственное.
На этот раз я решил добавить больше деталей. Передо мной появился стол – круглый, с мраморной поверхностью. На столе – кувшин и бокал. В кувшине красное вино, богатое, насыщенное, такое, каким я его помнил.
Я налил себе бокал, глядя, как жидкость заполняет его, создавая плотную, тёмно-рубиновую поверхность. Поднёс бокал к губам и сделал маленький глоток.
Вкус был таким, каким и должен быть, но почему-то оставлял только пустоту и легкое алкогольное опьянение.
– Настоящее вино должно быть выпито в компании, – сказал я вслух, безразлично разглядывая бокал.
Я поставил его обратно на стол, не допив. Глубоко вдохнул, хотя это не было необходимо, и закрыл глаза.
Перед моим мысленным взором снова встал тот день. Мой дом. Высокие стены, картины, серебряные канделябры. Рабы спешат с подносами, обеденный стол ломится от еды. А я сижу во главе, обсуждая с гостями литературу, музыку, политику.
Это казалось настолько реальным, что я почти услышал их голоса. Смеющиеся, спорящие, наполненные жизнью.
Но стоило мне попытаться сосредоточиться на деталях, как образ распался. Лица гостей стали размываться, голоса – затихать.
Я открыл глаза. Только куб. Только пустота.
Я откинулся на стуле, сцепив руки за головой. Воспоминания всегда играли со мной в эту жестокую игру. Они приходили, заставляя меня верить в их реальность, а затем исчезали, оставляя только горечь.
– Я теряю их, – прошептал я.
Каждый раз, когда я пытался восстановить образы из прошлого, они становились всё менее чёткими, как картины, которые слишком долго держали на солнце.
Я встал, оттолкнув стул. Он остался стоять неподвижно, идеальное воспоминание, воплощённое в кубе. Я медленно подошёл к прозрачной стене и посмотрел наружу.
Мир снаружи жил своей жизнью. Вдалеке, в стороне леса, мелькнула фигура животного. Может, олень. Или просто моё воображение.
Я поднял руку, словно хотел прикоснуться к этому существу. Но между мной и ним, как всегда, стояла непреодолимая преграда, и это было далеко не расстояние.
– Я бы отдал всё, чтобы хотя бы на мгновение почувствовать, что значит быть частью этого мира, – произнёс я.
Каждый день я ждал, что что-то изменится. Может, в стенах появится трещина. Может, кто-то придёт. Или я проснусь, и всё это окажется сном. Но дни текли, как вода сквозь пальцы. Солнце вставало и садилось. Луна, как старая подруга, каждую ночь светила мне своим равнодушным взглядом.
В какой-то момент я перестал пытаться считать дни. Какая разница? Один и тот же рассвет, один и тот же закат. Всё стало бесконечно однообразным.
Я сидел на полу, глядя на горизонт. Он был невыразимо прекрасным: багровое небо, мягкий свет уходящего солнца, облака, медленно растворяющиеся в сумраке. Но мне было всё равно.
И вдруг я почувствовал это. Как маленькая иголка, колющая где-то внутри. Непонимание. Раздражение. А затем оно стало расти. Сначала медленно, как вода, поднимающаяся в сосуде, а потом всё быстрее. Беспокойство, злость, страх – они наполнили меня, будто лавина, накрывающая горную деревню.
– Какого чёрта?! – вырвалось из меня.
Я вскочил на ноги, не чувствуя под собой пол. Грудь сжалась, дыхание стало прерывистым. Словно кто-то разжигал во мне пламя, горячее и неуправляемое.
– Почему ты молчишь?! Кто ты?! – Я бросился к стенам, яростно ударяя кулаками.
Удары раздавались громкими хлопками, но не оставляли даже следов. Никакой реакции. Ничего.
– Слышишь меня?! ВЫПУСТИ МЕНЯ!!!
Я кричал до хрипоты, бил кулаками, пока костяшки не стали мокрыми от крови. В какой-то момент я схватил один из воссозданных предметов – деревянный стул – и с размаху швырнул его в стену. Стул разлетелся на куски, но куб оставался таким же неподвижным и холодным.
Это было началом конца.
Я не останавливался. Всё, что было вокруг, становилось оружием в моих руках. Посуда, книги, созданные мною вещи – всё летело в прозрачные стены. Раз за разом. Как если бы они могли почувствовать мой гнев. Как если бы это могло хоть что-то изменить.
Дни сменялись ночами, недели сливались в месяцы. Я боролся с тишиной, с холодной, непроницаемой пустотой, ломая всё что создавал, пока не понял: ничего не поможет.
Первая зима, которую я встретил в этом аду, пролетела незаметно. А затем пришла ещё одна. И ещё. Лет через десять я бросил все попытки. Усталость сменилась безразличием, а бессилие – ледяным принятием.
– Ты победил, – прошептал я, лёжа на полу.
Всё вокруг погрузилось в абсолютную тишину. Только моё дыхание нарушало её, еле слышное, словно чужое.
Я начал забывать, как дышать. Все казалось таким… пустым. Я больше не смотрел на природу, не смотрел на небо – или на то, что я думал, что оно было. Внутри меня не было времени. Его больше не существовало, как не существовало и мира. Были только стены. Бесконечные стены. Я не знал, сколько лет прошло.
Мои попытки выбраться становились всё более отчаянными и нелепыми. Я ловил себя на мысли, что забываю, как управлять кубом, ведь я не двигался уже несколько лет. Сперва это было странным – ощущение, что ты потерял что-то важное, но потом оно исчезло, как и всё остальное.
Временами мне казалось, что я даже не помнил, как выглядел мир за этими стенами. Я знал, что был человеком, знал, что когда-то был богат, важен, что мой мир был большим, полным, но это всё теперь стало таким же удалённым, как и свет, что когда-то проникал сюда через невидимые щели.
Я сидел на полу, облокотившись на стену, с пустой бутылкой в руке. Мой взгляд блуждал по комнате, но я ничего не видел. Лишь пустота.
Было легче пить. Я чувствовал, как алкоголь пропитывает меня изнутри, как каждый глоток забирает у меня остатки разума и оставляет лишь туман. И хотя я знал, что это не может быть выходом, хотя я понимал, что не уйду от этой пустоты с бутылкой в руке, я не мог остановиться. Я пил.
В минуты наибольшей остроты отчаяния, когда алкоголь не мог затмить боль, я пытался бороться с этим миром. Я лез на стену, разбивая, всё что создавал, снова и снова, но уже не пытался пробить её, не пытался найти за ней выход. Я пытался просто вызвать ответ. В пустоте. В этой тишине, которая казалась более болезненной, чем любой звук.
– Может, ты меня слышишь? – спрашивал я, глядя в угол, находясь в полном бреду. Но ответа не было. Я знал, что не получу его. Всё, что я слышал, – это мой собственный голос.
Не знал, как двигаться. Мои мысли блуждали. Я осознавал, что я просто… здесь. Пребываю в каком-то временном промежутке, что ничего не имеет ни смысла, ни выхода. Моё тело было беспомощным, как и мой разум. Я стал тенью, при том незримой. Слишком долго я пытался выбраться, что забыл, что вообще могу что-то сделать. А теперь и сил уже не было. Я сидел и пил.
– Почему? – я шептал раз за разом, но даже эти слова казались лишними. Они умирали на языке, не доходя до моего сознания.
Я забыл, как управлять кубом. Я забыл, что когда-то мог создавать вещи, манипулировать пространством. Я не помнил, что я мог просто захотеть чего-то и оно появится. Единственное, что создавалось, уже машинально, это крепкий алкоголь, это было не осознано, что-то на уровне рефлексов. Чувство, что всё возможно, которое некогда царило во мне – оно исчезло, как будто оно никогда и не существовало. Мои руки стали беспомощными, и в них не было силы. Я не был уверен даже в том, что когда-то был тем человеком, что жил полную и насыщенную жизнь, мечтая только об одном, чтобы жизнь никогда не кончалась.
Я выпивал. Забывая. Забывая, что было раньше. Забывая, как это – жить. Однажды я осознал, что забыл, как быть живым. И тогда я понял, что уже давно умер. Я просто не знал этого.
И вот я снова стоял, не зная, как и почему, не зная даже причины того, почему это происходит. Это было настолько естественно, что я даже не удивился. Конечно, я мог двигаться, всегда мог. Но я не думал об этом давно. Я мог перемещаться, двигать куб, и он подчинялся мне так, как мне хотелось. Я мог идти в любую сторону, мог выбирать путь, и это было, как всегда, просто часть меня. Не было ничего удивительного в том, что я начал двигаться.
Я сделал шаг. Нет, даже не шаг, а движение, как будто некое чувство усталости от бездействия вдруг заставило меня действовать. Как будто мои руки, мои ноги сами по себе начали двигаться, и я позволил себе идти. Просто шёл. Я не осознавал, что делаю это в полной пустоте. Я не знал, что меня ждёт за пределами этой белой, безликой изоляции, уже не то, чтобы куба, а моего разума. Я был всё так же человеком с помутнённым разумом, но что-то внутри меня толкало вперёд.
Может быть, я забыл всё, но в этих движениях было что-то привычное. Я просто шел.
Я чувствовал странное желание выйти из тех мест, в которых провел по ощущению не один век. На самом деле, я никогда не думал, что мне нужно быть среди людей. Но теперь, как будто сама мысль о том, чтобы выйти из этой пустоты и увидеть хоть какую-то жизнь, казалась мне самым важным. Я не знал, почему решил пойти туда, за пределы бескрайних лесов, туда, где когда-то, может быть, были живые люди или, может быть, есть сейчас. Это было какое-то желание, какое-то наваждение, не обоснованное логикой или здравым смыслом. Всё просто внезапно стало значимым. Я, наконец, осознал, что был окружён не просто пустотой, а безвременьем. Не было ни дня, ни ночи. Лишь затмение. Внутри куба это затмение никогда не менялось.
Я вспомнил, что в прошлом, в своей жизни, видел людей. Много людей. Их радости, их боль, их страдания, их существование – всё это казалось таким далёким, но отчего-то таким важным. И теперь, стоя на краю этой пустоты, я решил, что пришло время увидеть их снова. Сколько времени прошло с тех пор, как я был среди людей? Я не знал. Может, сотни лет, а может – только мгновение. Но мне нужно было увидеть их. Почувствовать этот вкус жизни, от которого я так отдалился.
Я снова вспомнил, как это было – быть среди людей. Как их глаза смотрят на тебя, как они разговаривают, как их слова касаются твоего сердца. Я не чувствовал страха. Было даже немного легче. Что могло меня испугать? Это были люди. Я хотел вернуться к ним. Хотел вновь ощутить эту тесную связь, которой я так давно лишился, это естественно. Все эти мысли стали почти навязчивыми.
Я не думал, куда иду, но, как всегда, куб двигался с той же лёгкостью, как и раньше. Я не переживал. Как будто я всегда был в пути.
Местность, по которой я двигался, менялась, и я понимал, что перешёл какое-то невидимое пространство. За границами куба открывался мир. Я оказался в лесу под покровом темноты, посмотрел вперёд – по ту сторону леса мерцали огни. Я двигался туда, должен был понять, что это, не мог просто взять и остановиться. Вдруг там, среди людей, я смогу найти то, что потерял. Может, их жизни, их чувства… что-то, что могло бы вернуть мне смысл. Или, может быть, мне нужно было просто почувствовать, что я не один?
Выйдя из леса, я увидел деревню. Деревянные дома с соломенными крышами теснились друг к другу, словно защищаясь от ветров. В центре деревни, на небольшой площади, горел большой костёр. Его свет заливал всё вокруг тёплым оранжевым сиянием, и это место казалось живым: люди пели, смеялись, танцевали. Кто-то, обнявшись, качался в такт мелодии, а кто-то заливался громким хохотом, размахивая кружкой.
Я устремился вперёд. Как же давно я не видел людей. Пусть меня и не могли заметить или увидеть, но это было неважно. Я хотел быть ближе, слышать их голоса, чувствовать тепло их смеха.
Я ходил от одной группы к другой, вслушиваясь в их разговоры, первыми оказались двое мужчин на лавке.
– Ванька, балбес мой младшенький, – начал рассказывать один мужчина своему собеседнику, тяжело покачиваясь от выпитого. – Отправил я его конюшню убирать. Ну, что ты думаешь? Не прошло и десяти минут, как он плюхнулся в навоз и весь уванялся. Отправил его в речку купаться, так он там чуть не потонул!
Собеседник рассмеялся так громко, что чуть не уронил кружку.
– Ха! А мой Петька-то! – воскликнул он. – Решил на кобыле прокатиться вчера. А та заботы не оценила. Как дала копытом промеж глаз – так он потом полдня косым ходил!
– Ахаха, ой, – икнул первый, вытирая слёзы. – Давай за наших непутёвых ещё по кружечке!
Я не смог удержаться и засмеялся вместе с ними. Эти простые разговоры, наполненные теплотой и жизнью, были такими живыми, настоящими. Я чувствовал, будто снова стал частью этого мира, хотя никто и не замечал меня.
Ощущение единства переполняло. Я создал для себя кружку выпивки, чтобы стать частью этой радости.
И вот я пил вместе с ними, танцевал у костра, забыв обо всех своих страданиях. Смеялся, подпевал песням, даже хлопал в такт музыке. В эту ночь я был свободен.
Когда гуляние подошло к концу, люди начали расходиться по домам. Я отправился на ближайший холм. Сел на вершине, откуда открывался вид на всю деревню. Костёр постепенно угасал, но в небе уже зажигался новый рассвет.
Рассвет мягко растекался по горизонту, золотя крыши домов. Я смотрел на него, чувствуя тепло, которого не испытывал уже долгие века.
А дальше, а дальше я отправился в путь. Я продолжал путешествовать, и с каждым шагом передо мной разворачивались новые города и деревни. Старые каменные стены, обвитыми лианами, массивные деревянные ворота, тянущиеся на многие мили дороги, мощёные булыжником. Природа менялась, в одном месте я ощущал запах свежести от сосновых лесов, в другом – стойкий аромат морской соли. Я наблюдал, как меняются люди, их образы, их жизни. Но я не был с ними по-настоящему. Я был не зрим, не осязаем. Я был частью их мира лишь как прохожий, как чужой наблюдатель, не имеющий права ни на участие, ни на вмешательство.
Радости первой встречи с людьми уже не было, опять пришла тоска, я чувствовал, как пустота снова заполняет меня, как невыносимая тяжесть от горечи прошедших лет снова накрывает. И хотя я мог идти, куда хотел, и наблюдать всё, что происходило, я не мог почувствовать в себе ни привязанности, ни связи с этим миром. Это стало невыносимым. Моя душа, охваченная туманом одиночества и боли, начала требовать освобождения. Но что я мог сделать? Я мог только пить. Пить, чтобы забыться.
Я сосредоточился, и передо мной возникла привычная бутылка. Густой, тёмный напиток заполнил пространство. Я мог создавать его силой мысли, как и любой другой предмет, что когда-то видел. Но это было не то, что могло бы дать мне успокоение. Это была всего лишь иллюзия утешения.
Я взял в воздухе воображаемую бутылку и, медленно откупорив её, наполнил стакан. Горечь алкоголя проникала в моё сознание, унося меня в состояние полудремы. В этом состоянии я мог хотя бы на время забыться. Хоть немного освободиться от тяжести своего существования. Питьё было привычным способом справляться с тем, что невозможно было изменить. Не было боли, не было тоски – лишь воспоминания о тех временах, когда всё казалось живым, настоящим, когда я не был заключён в этот куб, в эту тюрьму времени.
И вот я пил. Долгое время, не помня ни дня, ни ночи. Каждый глоток утягивал меня в пустоту, но каждый из них приносил с собой хотя бы временное облегчение. Я пил, как это всегда делал, и знал, что это лишь отсрочка. И всё равно, я продолжал искать выход.
Глава 2. Яркая звезда
Ночь покрывала землю густым, непроглядным покровом. Только слабый свет луны пробивался сквозь редкие просветы облаков, вырисовывая очертания деревьев, крыши домов и холмов, уходящих вдаль. Эта деревушка ничем не отличалась от десятков других, которые я проходил мимо. Маленькие дома с соломенными крышами стояли в хаотичном порядке, улицы были пусты, только редкий лай собак раздавался где-то в глубине. Но что-то привлекло моё внимание – одинокий огонёк свечи, горевший в окне крайнего дома. Он пульсировал в тишине ночи, как сердцебиение.
Я подошёл ближе, и, как обычно, стоял за пределами, наблюдая. Этот дом был похож на остальные – низкий, с покосившимися стенами и маленьким крыльцом. Изнутри доносились приглушённые голоса. Мне хотелось увидеть, что происходит, и, будто подчиняясь какому-то внезапному порыву, я почувствовал, как могу продвинуться вперёд, словно скользя сквозь стены дома. Это было странное ощущение – как будто меня пропускала сама материя, не хотя, но всё же уступая моему желанию.
Внутри было темно, лишь одна свеча давала свет. Я увидел нескольких человек – двоих женщин, старую и молодую, а рядом с ними стоял мужчина, теребя шапку в руках. В центре комнаты, на кровати, лежала ещё одна женщина, её лицо было бледным, измученным, она тяжело дышала. Я сразу понял – это были роды.
– Дыши, дочка, дыши, не останавливайся, – говорила старая женщина, видимо, повитуха. Она держала молодую женщину за руку, её голос был строгим, но не лишённым тепла.
– Мать Божья, дай ей сил, – прошептал мужчина, глядя на жену с отчаянием. Его голос дрожал.
Молодая женщина вскрикнула, её крик заполнил всю комнату. Я вздрогнул, для меня не было никакой опасности, но тревога и переживания сами накатывались волной на моё сердце.
– Держись, Аня, ещё немного, – старая женщина поправила тряпки на её лбу. – Всё идёт хорошо.
Но по её лицу я видел, что она беспокоилась. Тонкие морщины, и без того глубокие, словно стали резче. Руки у неё дрожали, когда она вытирала лоб роженицы.
– Бабушка, скажите… Она будет жить? – спросил мужчина. Его голос был еле слышным.
– Заткнись, Егор! – резко отозвалась старуха. – Говори такие слова подальше от Божьей свечи!
Комната словно сжалась. Воздух стал плотнее. Я ощущал, как напряжение нарастает. Аня снова вскрикнула, и её тело выгнулось в спазме. Мужчина шагнул было к кровати, но старуха остановила его взглядом.
– Всё будет, как должно, – пробормотала она, начиная молитву.
Каждая деталь этой сцены врезалась в меня, в мою память. Какое-то время я был почти безразличен к тому, что происходит вокруг. Но сейчас я чувствовал напряжение этих людей. Их отчаяние, страх, надежду. Это не было просто зрелищем для меня. Я видел жизнь, настоящую, которая боролась, чтобы появиться на свет.
Прошло ещё несколько мучительных мгновений. Женщина вскрикнула в последний раз, и вдруг всё стихло. И вот комната наполнилась звуком детского плача. Маленький, хрупкий звук разорвал тишину, и вместе с этим что-то внутри меня тоже дрогнуло.
– Девочка! Это девочка! – воскликнула старуха, поднимая младенца на руки. Её лицо осветилось радостью, глаза блестели. – Она жива!
Мужчина рухнул на колени, склонив голову. Молодая мать была слишком слаба, чтобы даже улыбнуться, но её глаза наполнились слезами. Она протянула руки, и старуха бережно передала ей ребёнка.
