– Главная моя проблема – это ты, – ответил я брюзгливо.
– Увы, она неразрешима! – ухмыльнулся Владимир, сочно хрупая.
– Да, легче прибить.
– Ше-еф! – жизнерадостно взвыл Киврин. – Это же не наш метод! Где человек – человеку?
Встав в академическую позу, он вытянул руку и разжал пальцы – огрызок спланировал в урну.
– Всё! Готов к труду и обороне.
– Ром, – кисло сказал я, оборачиваясь к хихикающему Почкину, – где данные лунных детекторов?
– Вот! – засуетился тот, подхватывая ворох регистрограмм. – Я всё свел уже, чтобы с дисплея читать.
– Ага… – не отрываясь от экрана, я нашарил рукою стул, и уселся. – Ага… Короче. У меня, наконец-то, руки дошли до одной… хм… проблемки. За что мы тут орденами увешались, помните? Как «прокол» схлопнулся? А теперь давайте посчитаем реальное энерговыделение при взрыве стандартного 30-килотонного плутониевого боеприпаса в «Дзете».
– Уже, шеф! – картинно ответил Володька. – Больше двухсот килотонн.
Почкин выразительно хмыкнул:
– А не многовато ли?
– Рома! – голос Киврина обрел покровительственный тон. – Во-первых, плутоний распался в дзета-пространстве на все сто процентов, а не на треть, как это происходит здесь, у нас. А, во-вторых, в «Дзете» ядро Pu-239 при делении распадается не на два, а на четыре осколка, что высвобождает значительно больше энергии!
– Не верю! – театрально провозгласил Почкин.
– Ладно вам, актеры из погорелого театра, – забурчал я. – Мне тоже без дела не сиделось. По моим расчетам, спецбоеприпас рванул с тротиловым эквивалентом в двести десять килотонн. Но! Я вас почему сегодня собрал? Вчера дозвонился Ванёк… э-э… контр-адмирал Гирин. Они, с генерал-майором Зенковым на пару, трясли с экрана армейской методичкой Зельдовича-Харитона, по которой и определили, что тротиловый эквивалент взрыва составил всего сто килотонн, но никак не двести десять! Вопрос знатокам: куда делись сто десять килотонн? Пропажа материи, однако, причем недостача существенная – пять грамм!
Я даже зажмурился от удовольствия, наблюдая, как у Володьки вытягивается лицо, а Ромкино плющится будто. Киврин глянул на меня с подозрением, глаза у него блеснули, и он пихнул Почкина локтем в бок:
– Ром… Шеф знает ответ. Но с нами не делится! С верными товарищами, с лучшими друзьями…
– Версии есть? – прищемил я хвост птице-говоруну.
– А как же! – браво хмыкнул Владимир. – Материя ушла в совмещенные пространства.
– Теплее, – мои пальцы перебрали воздух в неопределенном жесте.
– Но не в сопредельные… – медленно выговорил Роман, и заслужил мой одобрительный кивок.
– Горячо!
– Шеф…
Упруго встав, я прошелся к окну, выходившему на стоянку и сквер с памятником погибшим ученым.
– Не уверен, что мои суждения так уж истинны, тут еще пахать и пахать…
– Не прибедняйся! – фыркнул Владимир.
Полюбовавшись чистыми и незамутненными горизонтами, я сунул руки в карманы, и повернулся к коллегам.
– Помните, как мы под новый год спорили о структуре взаимопроникающих пространств?
– Еще бы не помнить! – воскликнул Роман. – Стоим, как дураки, с шампанским, а на часах уже полпервого!
– А я тогда додумался до сингонии миров… – вымолвил я с загадочным видом.
– Это по-каковски? – озадачился Киврин.
– А это я у минералогов нахватался, – хмыкнул я с долей ностальгии. – Сингония – это такая группа симметрии кристаллов. Какая у кристалла система координат… ну, там выбираются его оси симметрии или ребра… к такой сингонии он и принадлежит.
– Ух, ты! – восхитился Почкин. – Великие Кристаллы!
– Стоп! – вскинул руку Володя, заговорив напряженным голосом: – Я, кажется, понял… «Альфа», «Бета» и «Гамма» – это сингония? А «Дельта»?
– Дельта-пространство асинхронное. Совмещенное, но не сопредельное.
– То есть, оно из иной сингонии! Здорово…
– Кстати, хоть наше и зовется «Альфой», эталонным миром следует все же считать «Бету» – все ее константы и размерности максимально близки к идеальным… Ну, это так, для общего развития. Ром, мне нужно, чтобы ты исследовал все данные лунной установки…
– Все?! – не поверил Почкин.
– Все, – хладнокровно подтвердил я. – Подумай сам, как изо всей кучи показателей вычленить те, что прямо или косвенно указывают на связи Сопределья с иными пространствами, и каков характер этих связей.
– Ла-адно… – протянул Роман, потихоньку загораясь. – Надо придумать новые инструменты, новые детекторы… Четырехмерный преобразователь пространства очень неизбирателен! «Эпсилон», «Дзета», «Эта», «Тэта», «Йота», «Каппа»… Мы нащупали уже шесть миров, а что они такое – понятия не имеем. – Его губы повело в кривую усмешку. – Лучше всего изучено дзета-пространство!
– Вот и тебе задание, товарищ Киврин, – хищно улыбнулся я. – Подумай, покумекай над пятимерным ПП. Вопросы есть? Вопросов нет.
Пятница, 18 июля. День
Севастополь, борт ТАВКР «Новороссийск»
«Море хихикало», – подумал Гирин, перефразируя Горького. Севастопольский рейд переливался блеском мелких волн, в ясном небе плыли раздернутые облачка, а легкий бриз сдувал духоту.
– Вира! – Командир «Новороссийска» даже в синей робе выглядел щеголевато. – Помалу, помалу…
Могутный плавучий кран как будто поднатужился, и плавно поднял в воздух боевой хроноинвертор «Перун». Кольчатые кабели свисали с него, будто корневища.
«Выдрали…», – с неудовольствием подумал Иван, вспоминая, как лично «высаживал» эту самую установку на место артиллерийской спарки… Когда это было-то? Так и тянет сказать: «В молодости»! Не дождетесь…
В начале лета американцы подсуетились – зазвали в Нью-Йорк не только русскую делегацию, но и немцев из ГДР, англичан, французов, даже японцев с итальянцами – всех, кто имел или мог создать инверсионное оружие. И все дружно подписали международный договор о его запрещении…
Главком флота тогда успокоил Гирина. Вертя в пальцах бокал с дорогущим шампанским, он сказал, пародируя Сталина: «Ви, товарищ контр-адмирал, не волнуйтесь – свято место пусто нэ будет, нам есть, чем заменить эти дорогие игрушки!»
Хроноинверторы и впрямь стоили немало, да и энергии на них не напасешься, а на флотские склады уже завозили сверхсекретные ракеты «Циркон» – гиперзвуковые…
Иван стянул промасленные верхонки, и протянул руку командиру корабля.
– Дальше уж вы сами! – улыбнулся он.
Лощеный капдва смущенно отзеркалил его улыбку.
– Спасибо, Иван Родионович! А то я боялся, думал, что до выходных прокопаемся…
– Жалко? – Гирин кивнул на развороченную палубу.
– Да как сказать… – затянул командир «Новороссийска». – Нет, тогда, у Гвинеи… у Экваториальной Гвинеи… «Перун» нам здорово помог – мигом смахнул в океан парочку «камикадзе». Слух прошел, что за штурвалы старых «сушек» усадили самых настоящих зомби! Ну, не знаю, зомби там или не зомби, а «Си-4» в фюзеляжах хватало… – Он пожал плечами. – Наверное… Нет, не жалко. Сколько раз бывало – щупаю кабели, а они горячие! Не-е… Без них спокойнее! Знаете, небось, как матросы «Перуна»… того… переиначили?
– Догадываюсь! – рассмеялся контр-адмирал.
Пронзительно закричали чайки, а из Севастопольской бухты, словно видение из детства, выплывал белоснежный барк «Товарищ». Море улыбалось…
Тот же день, позже
Севастополь, проспект Гагарина
Когда Гирины выбирали квартиру, им предлагали любой район города – хошь в Ленинском или в Гагаринском, хошь – в тихом Балаклавском или в старом Нахимовском.
Настя взялась за дело серьезно – объездила за неделю весь город, и остановилась на Стрелецкой бухте, «Стрелке», как местные говаривают. И море рядом, и до центра недалеко. Выйдешь на лоджию – синяя даль за крышами, за парком… Красота!
Закруглившись в штабе ЧФ, Иван доехал до дому часам к пяти. Ему, как командующему 5-й ОпЭск, полагалась «персоналка», но контр-адмирал любил сам вертеть баранку.
Мягко урча, «Волга» скатилась в подземный паркинг, и свернула на свое законное место. Гирин улыбнулся: Настина «Шкода» блестит, заботливо «умытая» и протертая. Стало быть, и сама хозяюшка дома.
Лифт вынес его на светлую лестничную площадку, совмещенную с просторной террасой – шезлонги пустовали, ветрено сегодня. Полупрозрачный навес вздувался и опадал, беспокойно заполаскивая, словно недобранный парус.
Зато квартира встретила моряка тишиной и покоем. К стыду своему, не таким уж сдержанным и суровым он оказался…
Нет, в самом начале, когда Макс заявил, что поступает в училище, Гирин даже порадовался, но стоило «Иванычу» сообщить, в какое именно…
«Да зачем тебе в Ленинград тащиться, сына? – заюлил он. – У нас же, под боком, Нахимовское!»
Но Максим Иванович был непреклонен.
«Весь в папу!» – грустно вздыхала Настя…
– Вань, ты? – донесся нежный голос с кухни.
– Я! – отозвался контр-адмирал, быстро переодеваясь в домашнее, и как будто становясь другим – мягким, послушным женской воле.
Настёна, напевая, перемывала брякающие тарелки.
– Ух, ты… – растерялся Иван.
Жену роднил с кухней лишь маленький кокетливый передник, повязанный на длинное платье, красиво облегавшее фигуру.
– У нас праздник? – поинтересовался Гирин, живо перебирая в уме даты.
– Праздничек! – рассмеялась Настя. Закинув руки за спину, чтобы развязать передничек, она добилась того, что ткань приятно обтянула груди. – Миша звонил! Сказал, что пробил-таки финансирование!
Контр-адмирал завис.
– Ну, помнишь свою идею – снять «Час Быка»?
– А-а… – стало доходить до Ивана.
– Бэ-э! – хихикнула Настя. – Сценарий напишет Сергей Павлов – он, вроде как, ученик Ефремова, а снимать будет Викторов…
– Пэр?
– Сын! Николай Ричардович. Главное, всё, как ты хотел! Рита – воплощение Фай Родис, Инка – Чеди Даан… О-о! Мишеньке удалось даже Наташку уговорить! Да-а! Он ей: «Воплотишь образ Эвизы Танет!», а она: «Не хочу! Не буду! Не умею… Боюсь…» Уболтал, я свидетель! Мы с Маруатой как раз в Малаховке гостили, когда режиссер приезжал. Увидал нашу Вайтките – мигом нашел для нее эпизодическую роль Сю-Ан-Те… – Повесив передник на крючок, Настя мечтательно договорила: – А Оллу Дез буду играть я!
Воскресенье, 20 июля. Ближе к вечеру
Ново-Щелково, улица Колмогорова
Коттедж директора ОНЦ отстроили на старом фундаменте. Только сосны высадили новые – невысокие, под три метра, но густые и пушистые.
Дом даже выше стал – два полноценных этажа плюс обширная мансарда. До потолков даже в прыжке не дотянешься – масса воздуха гуляет по комнатам. Хорошо!
Старую мебель расставили на прежние позиции, насколько позволяла иная планировка, а знаменитый диван занял почетное место в холле перед камином.
Наташа вздохнула, глядя из окна кухни на Лею. Девочка неприкаянно бродила по двору, словно ища приметы былого, но не находя.
«Да не такая уже и девочка!» – улыбнулась Талия. Приятные округлости натягивали платье на груди дочери, а второй размер они переросли еще весной…
Лея скучала по Коше. Старый котяра тихо помер на даче в Малаховке. Девочка, всхлипывая, гладила его тусклую шерстку, Коша жмурился и мурлыкал. А потом затих. И Лея разревелась…
Решительно отложив посуду, Ивернева спустилась во двор. Вблизи дочь не казалась печальной или подавленной – она покачивалась на скамье-качелях, лениво отталкиваясь ногой. Наташа присела рядом, и Лея молча уложила ей голову на колени. Закрыла глаза и слабо улыбалась, чувствуя материнскую руку, что гладила ее густые волосы. Талия пощекотала дочь за ухом, и та смешливо фыркнула.
– Ты меня, как киску!
– Папа же зовет тебя «киской».
