Стефани Вробель "Будет больно"

– Значит, кто-то его удалил.

– Или вы придумали повод, чтобы влезть не в свое дело, – возражает он, теряя терпение. – Вы такая не первая.

– Мне и без того есть чем заняться.

– В таком случае поверьте мне на слово. Я видел ее на утреннем собрании, и, как я вам уже сказал, у нее все прекрасно.

Если бы Гордон имел какое-то отношение к письму, он бы заманивал меня на остров, а не упирался до последнего.

– Я должна сама в этом убедиться. Лично.

Гордон оглядывается через плечо. На пароме парень в капюшоне о чем-то болтает с Шерил и Хлоей, постоянно косясь на парковку. Гордон снова поворачивается ко мне:

– Как я уже говорил вам по телефону, в «Уайзвуд» могут попасть только одобренные гости.

Сжимаю телефон в кармане. Можно выкинуть из головы письмо с угрозой, поверить Гордону на слово, что у моей сестры все замечательно. Больше всего на свете мне хочется отправиться обратно в Бостон. Если уеду сейчас, то, может, даже попаду на вечернее собрание по креативу. Никто не изложит отчет лучше меня самой.

Но если бы мы поменялись местами, Кит бы не отступила. Она бы повисла на Гордоне, как коала, и не отстала бы, пока не добралась до меня. Пусть сестра и не всегда может постоять за себя, зато за близких она будет биться до последнего. Кит никогда не стала бы мне лгать.

Беру себя в руки, не уступая ему в уверенности:

– Ну так одобряйте.

– Процесс одобрения требует…

– Мне все равно. Одобряйте в обход правил.

– Я же вам говорю, с ней все в порядке! – срывается он.

Увидев, что его спокойствие дало трещину, я прихожу в ужас. Почему он так упирается? Я обрушиваю на него стресс, панику и чувство вины, которые держала внутри.

– Откуда мне знать, что она здорова, что ей ничего не угрожает? – взрываюсь я. – Если вы не отвезете меня в «Уайзвуд», я пойду в полицию.

Он замирает:

– Постойте.

– Я отказываюсь тратить на вас время.

Резко разворачиваюсь на каблуках. Гордон хватает меня за запястье – так крепко, что я вскрикиваю.

– Не трогайте меня! – Вырываюсь из его хватки и отшатываюсь на несколько шагов.

Он снова косится на паром. Парень в капюшоне уже поднялся и расхаживает взад-вперед, не зная, куда деть руки. Гордон напрягается.

– Ладно. – Он следит за напарником. – Но завтра же вы уедете из «Уайзвуда».

– С радостью. – Потираю запястье, прожигая Гордона злым взглядом.

– Вы заплатите за ночлег и питание.

– Без проблем.

– И будете следовать правилам.

Закатываю глаза, даже не пытаясь скрыть раздражение, но все же киваю. Гордон делает шаг в сторону, пропуская меня:

– Тогда быстро на борт.

Паром покачивается на волнах, будто игрушечный. Шерил и Хлоя смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Даже парень в капюшоне, очнувшись от оцепенения, устремляет на меня внимательный взгляд. Я замираю на полпути, словно приклеившись к бетону.

Гордон откашливается. Чувствую, как его глаза сверлят мой затылок, и толкаю себя навстречу соленому запаху моря, смешанному с бензином. На каждом шагу сопротивляюсь собственной интуиции. Все будет хорошо. Я должна сказать ей правду.

Парень в капюшоне переходит к носу парома, освобождая место для меня. Забираюсь на борт и чуть не теряю равновесие. Внизу беснуется вода. У меня внутри все тошнотворно сжимается.

«Я иду к тебе, Кит».

Глава четвертая

Я ОПАСАЛАСЬ, ЧТО ХЛОПЬЯ из воздушного риса, съеденные на завтрак, вот-вот попросятся обратно. Учитель плавания выжидающе смотрел на меня. Я покосилась на одногруппников, большинство из которых, к моему стыду, были на голову ниже меня. Они плескались в бассейне, как морские выдры, не боясь окунать голову в воду. Я задержала дыхание, зачерпнула воды ладонями и плеснула себе на лицо (+1). Сердце встрепенулось.

– Очень хорошо!

Вытерла лицо и открыла глаза. Учитель плавания – старшеклассник из школы, в которую однажды предстояло пойти и мне, – похлопал меня по плечу и широко улыбнулся:

– За пару недель у тебя большой прогресс.

Учитывая, что перед первыми тремя занятиями меня рвало в раздевалке от страха, наверное, он был прав. Я стояла по грудь в воде, завидуя беззаботности младших детишек. С одной стороны, мне хотелось побыстрее пройти этот уровень, чтобы не торчать здесь с шестилетками. С другой стороны, я видела, как более продвинутые ученики тренировались на глубоком конце бассейна. Они ныряли под воду и находились там слишком долго. Они делали это намеренно. При мысли об этом я содрогнулась.

– И еще одно, последнее упражнение, – сказал мой учитель. – Потренируемся держаться на воде, лежа на спине.

Я вздохнула с облегчением. На спине – это еще ничего. Плавание лицом вниз давалось мне тяжело.

Когда мы закончили последнее упражнение, все расселись вдоль края бассейна, чтобы послушать замечания учителя. Другие дети свесили ступни в воду, но я сидела, скрестив ноги на бортике. Умом я понимала, что на дне городского бассейна не может быть никаких чудовищ с плавниками, но воображение все равно рисовало жуткие картины про нечто скользкое, что вот-вот схватит меня за ноги, ужалит, утащит на дно, обовьет щупальцами и не отпустит, пока я не захлебнусь.

Я прогнала из головы эти мысли. Лучше просто проводить в воде как можно меньше времени. Я стянула с головы шапочку и выжала волосы – светлые, почти белые в любое время года, как у Сэра. Рядом со мной сидел бледный полненький мальчишка. Он был единственным девятилеткой на первом уровне, не считая меня. Как я поняла, Алан разговаривал со мной только потому, что я, как и он, хотя бы умела сама завязывать себе шнурки.

Когда урок подошел к концу, Алан сказал:

– Скорей бы перейти на второй уровень и начать плавать с дощечкой. Надеюсь, в первый раз мне достанется красная. Или синяя. Синие тоже крутые. Нас обоих, наверное, скоро переведут, как думаешь? Какая у тебя любимая часть занятия?

Я посмотрела на Алана как на сумасшедшего:

– Та, которая сейчас.

– Сейчас? – не понял он.

Большинство наших одногруппников уже побежали по скользкому кафелю навстречу родителям, но замедлились, когда услышали окрик учителя: «Шагом, пожалуйста». Мама никогда не заходила внутрь, когда меня забирала, – якобы предпочитала помолиться в машине в свободную минутку, но я подозревала, что она просто не хочет сталкиваться с другими мамами. Ей все казалось, будто они шепчутся у нее за спиной о том, как она целыми днями лежит в кровати.

– Моя любимая часть – это когда оно заканчивается.

Он поднял брови, болтая ногами в воде. На меня попали брызги. Я отодвинулась.

– Зачем тогда ты ходишь на занятия, если тебе они так не нравятся?

– Потому что меня заставляет отец. – Мне хотелось поскорее смыть с себя запах хлора.

– Почему ты ему не скажешь, что больше не пойдешь?

Может, Алан и впрямь сумасшедший.

– У меня не такой отец, которому можно это сказать.

– А какой? – Алан уставился на меня, почесывая свой нос пуговкой.

Наивный – простодушный, обнаруживающий неопытность, неосведомленность.

Я задумалась, как лучше ответить:

– Такой, который заставляет делать всякое против твоей воли, потому что думает, что так лучше для тебя.

– Но что, если для тебя так не лучше?

Я пожала плечами:

– Главный-то он.

Алан тоже пожал плечами:

– Похоже, тебе нужен фокус с освобождением.

– О чем ты?

– Ну, как у Гудини.

– Что такое Гудини?

– Серьезно? – Алан широко раскрыл глаза. – Ты не знаешь, кто такой Гудини?

– Ну я же сказала.

– Прости, прости. Давным-давно был такой знаменитый фокусник. Папа купил книжку про него. Иногда он нам ее читает.

Однажды тетя Кэрол водила нас с сестрой посмотреть на фокусника – давно, когда Сэр еще разрешал ей за нами присматривать. Фокусник вызвал меня на сцену в качестве ассистентки – это событие до сих пор оставалось моим самым счастливым воспоминанием. Он вытащил из моего уха четвертак и подарил мне. Потом превратил бумажного голубя в настоящего и выпустил на волю. Я все думала, куда улетел этот голубь. Может, фокусник научил его возвращаться обратно. После выступления тетя Кэрол купила попкорн. Она подбрасывала воздушную кукурузу в воздух, а мы ловили ее ртом. Никто не считал, кто поймал больше, никто не читал нотации о самоконтроле. Это был один из лучших дней в моей жизни.

Алан воспринял мое молчание как знак для того, чтобы продолжить рассказ:

– Гудини начинал с карточных фокусов, но прославился он сумасшедшими трюками с самоосвобождением. Он мог выбраться из любых наручников, какие только есть на свете.

Я уставилась на Алана:

– Ты врешь.

– А вот и нет. Он разрешал людям надевать на него колодки и заколачивать его в ящик. Затем ящик бросали в море, а он из него выбирался.

Мне стало дурно от одной только мысли об этом. Если бы меня бросили в море, я бы и со свободными руками и ногами не выбралась. Что это за невероятно смелый человек? Не может быть, чтобы он существовал на самом деле.

– Я тебе не верю, – сказала я.

– Я принесу книжку в следующий раз. Можешь сама прочитать. Вот увидишь.

Я кивнула, стараясь выглядеть равнодушно, но уже обдумывая, как спрячу книгу от Сэра. Я не могла поверить, чтобы Алан говорил правду. Не верила, что эта книжка расскажет, как спастись от отца и его заданий. Ни в одной книге не найти ответы на такие вопросы. Но убедиться самой не помешает. На всякий случай.

Глава пятая

Натали

8 января 2020 года

ИЗНУТРИ ПАРОМ «ПЕСОЧНЫЕ часы» выглядит так, будто его облили отбеливателем. Все блестит: белые кожаные сиденья с коричневой каймой, белая палуба, белый пол. На приборной панели лежит свернутая карта. Я сажусь на угловой диванчик рядом с Шерил и Хлоей. Гордон отвязывает судно и запрыгивает на борт вслед за мной. Парень в капюшоне наблюдает за ним, пока тот садится на капитанское сиденье.

– Еще раз добро пожаловать, – обращается Гордон к нам троим. – Я Гордон, а это мой друг Сандерсон. Обычно он один управляет паромом, но сегодня он не очень хорошо себя чувствует. Поэтому на всякий случай я буду за рулем, а он расскажет вам о наших местах. Представьте, что меня вообще здесь нет.

Пока он говорит, Сандерсон почесывает жиденькую поросль на лице, которая не складывается ни в усы, ни в бороду, покрывая его щеки и подбородок редкими клочками. В целом он очень напоминает бездомного кота.

Когда Гордон выводит паром из Роклендской гавани, Сандерсон хмурит лоб.

– Желаю всем улучшенного утра, – оцепенело произносит он. – Я Майк Сандерсон. В «Уайзвуде» живу уже три с половиной года.

– Ого, три года, – отзывается Шерил. – Вам, наверное, здесь очень нравится.

Сандерсон сглатывает:

– «Уайзвуд» спас меня. Держитесь крепче, сейчас мы будем набирать скорость.

В открытом море холод становится злее. У меня стучат зубы, волосы лезут в глаза. Вытаскиваю из сумки флисовую шапочку и смотрю на удаляющийся берег. Меня иррационально тянет обратно в гавань.

Интересно, стояла ли Кит когда-нибудь у руля «Песочных часов»? Боже, это настолько в ее духе: с головой броситься в какую-то новую затею, не думая о том, как ее поступок отразится на других людях. Ей лишь бы следовать своему внутреннему компасу. Она не беспокоится – и, вероятно, вовсе не замечает, – когда бросает близких на произвол судьбы. Кит может позволить себе быть эгоисткой, ведь от нее никогда никто не зависел. Ей всегда есть на кого опереться: на меня.