– Есть отставить помирать, товарищ командир! – Я «козырнул», приложив кончики пальцев к полям соломенной шляпы. – Мы еще вздрючим этих гребанных утырков, как следует!
– Как ты сказал, утырков? – переспросил оснаб, видимо, незнакомый с таким «термином».
– Да какая разница, – пожал я плечами, – фрицы, нацики, шайтаны…
– Ну, это-то, я, как раз понял, -улыбнулся оснаб. – И мне нравиться твой боевой настрой! Так держать, старина! Хоть и трудно нам всем придется!
Мы уже докурили и сбирались садиться в машину, когда вдруг меня кто-то неожиданно окликнул:
– Гасан Хоттабович! Постойте! Подождите немного…
Я обернулся и увидел спешащего к нам Вильяма Карловича Шильдкнехта – историка военного училища, в котором я не проучился и двух дней. И разрушил, до основанья… И, по всей видимости, оставил без дополнительного заработка этого достойного человека.
– Ох… Успел… – Задыхаясь, произнес старичок, остановившись возле машины. – Это… все-таки… вы… И вы живы!
– Вильям Карлович, а вы здесь какими судьбами? – с удивлением произнес я, не ожидая здесь встретить никого знакомого. Да и не было у меня в Москве сорок третьего года никаких знакомцев. А вот на тебе – сподобился. Правду, видать, говорят, что земля круглая.
– Я тут недалеко был… – немного переведя дух, ответил историк. – Гляжу: вы не вы? Я ведь и знать не знал после того жуткого землетрясения, выжили вы или нет. От школы-то и камня на камне не осталось! Просто страх какой-то! Мне позвонили из руководства, и сказали, что пока не найдут нового здания для школы, лекции отменяются. Ох, извините, – Вильям Карлович, заметив оснаба, замершего с другой стороны машины, слегка приподнял фетровую шляпу, которая от быстрого бега съехала на затылок, – не представился: Вильям Карлович Шильдкнехт. Историк, доцент, преподаватель… Вернее бывший преподаватель, вот этого вот «юноши».
Интересно, а Шильдкнехт, выходит, с оснабом не знаком? Иначе, зачем ему так расшаркиваться? А вот командир, похоже, знает старого историка, только вида не подает. Уж я-то своего командира успел отлично изучить за долгие годы общения и дружбы.
– Петров, Петр Петрович! – В свою очередь наклонил голову оснаб. – Родственник этого вот столетнего «юноши», – Петров улыбнулся, – правда дальний.
– Вильям Карлович, так вы что же, совсем теперь без подработки остались? – С сочувствием в голосе, произнес я.
– Да и пусть с ней, с этой подработкой! – отмахнулся историк. – Я тут попробовал, грешным делом, последовать вашему совету… И знаете, что, Гассан Хоттабович?
– И что же? – с интересом спросил я старика.
– И получилось! У меня все получилось! Мне теперь и никой подработки не нужно! Знали бы вы, какие люди ко мне в очередь записываться начали? Не просите, не могу сказать! – Не дал мне и рта раскрыть Вильям Карлович. – Я… просто в шоке… Я и не думал, что мой слабенький дар, может произвести настолько сильный фурор!
Пока доцент тарахтел, у меня в мозгу созрел «коварный» план, как «без зазрения совести» воспользоваться его даром к собственной пользе и выгоде. Ну, к тому же, он сам предлагал, даже настаивал…
– Так вот, я это все к чему? – наконец подытожил Шильдкнехт. – Гасан Хоттабович, не откажите… Позвольте мне вас как-нибудь отблагодарить! Отказа я не приму! Для начала хочу пригласить вас к себе на ужин! Правда, ужина еще нет… – Немного затупил доцент. – Я же не ожидал, что вас встречу… Но он будет, обязательно будет! – Продолжал нести «пургу» благодарны и счастливый старичок-историк. – Вы во сколько сможете? В пять? В шесть, в семь? Назовите любое время!
– Петр Петрович? Мы сможем? – Я умоляюще взглянул на оснаба. – Не хочется хорошего человека обижать!
– Хорошо, -согласно кивнул Петров. – Только адрес сообщите.
– Вильям Карлович, ничего если мы вдвоем заявимся? – спросил я историка. – Не объедим?
– Да что вы? Какое? – Всплеснул руками Шильдкнехт. – Это мне в пору мне вас кормильцем называть! Но ужин – не главное! Вы сами не надумали внести некоторые изменения в ваше, несомненно мужественное, но слегка увядшее лицо?
– Это вы о чем? – С любопытством подтянулся к разговору оснаб.
– Вильям Карлович – Силовик-Тератоморф…
– Тератоморф? – переспросил оснаб. – Никогда раньше с такой специализацией не встречался. Даже не слышал, – признался он.
– Это очень редкий Дар, – ответил я. – Я тебе попозже объясню, а то «на пальцах» довольно проблематично…
– Хорошо, – не стал настаивать Петров, – попозже, так попозже.
– Вильям Карлович, скажите…
– Да-да, – поспешно отозвался историк, – я весь в внимании, Гасан Хоттабович!
– Помните, тогда в классе, вы сказали, что легко можете вырастить на голове Толоконникова пару лосиных рогов? – Напомнил я доценту тот курьезный случай. – Это не преувеличение? Это действительно так?
– Гасан Хоттабович! – Едва не выпал «в осадок» историк. – Вам-то зачем лосиные рога? Уверяю, они вам совсем не пойдут! Да они еще и тяжеленные! Ваша шея не выдержит такой нагрузки!
– Вильям Карлович, Господь с вами! – Я едва не рассмеялся в голос. – Какие рога?
– Тогда зачем вы интересовались? – Старый немец не знал, куда ему деваться от смущения.
– Мне не нужны рога, – произнес я. – Но мне нужны новые зубы. Своих-то у меня… – Я вынул изо рта вставную челюсть. – Не офталофь фофсем! – прошепелявил я, после чего втолкнул протезы на место.
Спросите, и зачем я затеял эту левую аферу? Ведь у меня и без того прорезались свои зубы, «новые-кленовые», молоденькие? Ну так, сколько они еще лезть будут? А я уже и так вставной челюстью с превеликим трудом пользуюсь! Больно! Да и десна кровоточат неслабо А что дальше будет? Я элементарно не смогу скрывать растущие зубы. По крайней мере от командира. Но ведь и другие, в конце концов, обратят на это внимание. И тогда прости-прощай вся «анонимность», а я не хотел огласки. Профессор Виноградов сумел мне объяснить за последствия такого вот омоложения… А тут раз и в дамки, да к тому же еще и железобетонное «алиби»!
– Зубы? – задумался Вильям Карлович. – А что? Почему бы и нет! Думаю, что можно попробовать! Объекты невелики – моего слабенького Дара должно хватить с лихвой! Ведь это еще какая обширная область для работы открывается? – Прямо-таки впал в «благословенный экстаз» Шильдкнехт. – Отращивать новые зубы! Это ж надо было до такого додуматься? Ведь даже Медики такого не умеют! Гасан Хоттабович, вы просто кладезь полезных советов! Я вам по самый гроб жизни буду долж…
– Прекратите-прекратите, Вильям Карлович! – остановил я вновь рассыпавшегося в благодарностях старого немца. – Пользуйтесь на здоровье!
– Таки я вас сегодня жду на ужин! – напомнил историк. – В пять удобно?
Я переглянулся с оснабом, и тот незаметно кивнул.
– Вполне!
Доцент вынул из внутреннего кармана записную книжку и карандаш. Быстро нацарапал адрес, вырвал лист и протянул его мне. Приходите, Гасан Хоттабович! И родственника своего берите! Изольда Робертовна – это моя супруга, будет просто счастлива! – Вновь расшаркался Вильям Карлович, после чего мы попрощались и разбежались каждый по своим делам.
– Интересный субъект, – оснаб завел машину, выжал сцепление, врубил передачу, и мы покатились по дороге, – видел я этого старичка в училище.
– Я понял, что ты его знаешь, а он тебя нет.
– А не надо нашему брату перед всеми светиться, – произнес командир. – Как ты сказал называется его специализация? – неожиданно спросил он.
– А то ты не запомнил? – Я ехидно прищурил один глаз. – Никогда не поверю, чтобы контрразведчик твоего уровня, тупо не запомнил интересующую его информацию. Меня проверяешь? Решаешь, не прогрессирует ли у старика склероз или старческая деменция?
– А вот старческий трындежь у тебя точно прогрессирует! – огрызнулся оснаб. – Ничего я не проверяю – я просто поддерживаю дружеский разговор, – пояснил он. – Вроде бы так обычные люди себя ведут?
– Ну мы-то – необычные! – хохотнул я. – Поэтому в жопу твои «нормальные» разговоры! Я – безумный старик из другого мира, а ты – гребаный Мозголом, который бошках простых людей, как в своем чулане роется! И это, по-твоему, нормально?
– Ну до чего же ты едкий старикашка! – расхохотался оснаб. – Неужели я таким же в старости стану?
– Проехали, товарищ командир! Ты уже одной ногой с нами, со старыми брюзжащими стариками!
– Ладно, к делу! – Тон оснаба стал донельзя «сухим» и «официальным». Что это еще за Тератоморф?
Я как мог, постарался донести до Петрова все нюансы редкого Дара старика-историка.
– Ничего не понимаю, – выслушав мою тираду, произнес оснаб, – как человек с таким ценным даром мог просочиться мимо нашего ведомства? Ведь, если ты все правильно мне рассказал, он может так изменить внешние физические параметры, что мать родная не узнает?
– Черт возьми, действительно! – Довод оснаба оказался очень значительным. – Ну не мог Силовик с такими-то возможностями, пусть даже и со слабым Резервом не стоять на учете в НКВД! – продолжал он развивать свою мысль. – Ведь он может так любому бандиту поправить… Либо новую личину вырастить…
– Ага, – поддакнул я, – например, твою полную копию… Ведь это какой простор для диверсионной работы в тылу врага!
Мы с оснабом, не сговариваясь, переглянулись
– Правильно мыслишь, Хоттабыч! – похвалил меня командир. – Мозги-то еще работают! Не заржавели!
– Но с другой стороны, – я продолжил развивать свою мысль, – в том бардаке, что после Гражданской творился, и более интересные специалисты могли «на дно осесть». Я с нашим историком в училище имел подробнеший разговор. В свое время его дар никого не заинтересовал. Во-первых – слабый, а во-вторых – бесполезный…
– Ну, это смотря, как поглядеть…
– Верно! Но Вильям Карлович в своем Даре давно разочаровался…
– Думаешь, никакой подоплеки? Просто проморгали старика?
– Склоняюсь именно к этой мысли.
– Черт! – в сердцах воскликнул оснаб. – Какого спеца похоронили! Какого спеца!
Глава 8
Добравшись до дома, если считать домом квартиру, выделенную оснабу Наркоматом Обороны, я оценил, где мне предстояло провести некоторое время, покуда высокое руководство не решит, как со мной быть. Сразу от входной двери почувствовался нежилой дух помещения. Нет, вы не подумайте чего, все было чисто и аккуратно – даже пыли не наблюдалось. Видать, убирает кто. Но чувствовалось, что в этой квартире жильцы появляются лишь от случая к случаю и постоянно не живут.
Ну что ж, хоромы вполне себе в духе сталинского ампира: просторные четыре комнаты с вычурной лепниной под потолком – большая столовая, кабинет и две спальни. И огромная кухня, так что есть, где развернуться. Вся мебель солидная, тяжелая, из темного дерева. В общем, на века делалась. Больше всего меня умилил расположенный возле стены в гостиной массивный кожаный диван с высокой спинкой, выполненной в стиле «каретной стяжки». Круглые подлокотники, а над самой головой – полочка со встроенными в нее часами. Вот один в один, как у родителей моей благоверной…
Я украдкой смахнул слезу, чтобы командир не заметил. А то опять заведет свою шарманку о сентиментальном старичье. А не такой уж я и сентиментальный! Я шмыгнул носом, прогоняя слезливое настроение. А вдруг… Если предположения Владимира Никитича подтвердятся… И я действительно молодею… Может, к сорок шестому году я успею прийти в какую-никакую норму? Если, конечно, раньше не отдам концы – война ж, как-никак! И удастся ли мне выжить… Так, все! Хватит об этом! Делай что должно и будь что будет! А там поглядим-посмотрим.
Даже вернувшись в квартиру, оснаб отчего-то не находил себе места. Ну не шел у него из головы разговор с историком Шильдкнехтом. Вот не шел, и все тут! Не складывалась у командира мозаика!
– Хоттабыч, ну ты сам посуди, – командир «мерил» гостиную, нервно мечась из угла в угол, – как можно было пропустить такой редкий Дар? Это же настоящее головотяпство! Или вредительство! Что много хуже… Надо взглянуть на личное дело этого Вильяма Карловича, и выяснить, какой, сука, недоделок курировал этого немца. И кто характеристику писал, рекомендации давал…
– А ведь он реально должен был десять кругов ада пройти…
– Их девять, – ненавязчиво поправил меня оснаб. – Если мы о кругах Данте?
– Ах да, извини, запамятовал, – отмахнулся я от командира. – Не суть, на каком из девяти или десяти кругов нам с тобою черти будут пятки прижигать…
– Но то, что проверять нашего старичка должны были со всей тщательностью, продолжил оснаб, – бесспорно! Это же Силовое отделение военного училища, а не пансионат благородных девиц!
Командир подошел к телефону и принялся куда-то названивать. Я же тем временем продолжал постепенно осматриваться. То, что в квартире кто-то постоянно наводил приборяк, сомнению не подвергалось – слишком все вокруг чисто и опрятно. И навряд ли это делает сам Петров: чтобы навести идеальный блеск в таких вот апартаментах, нужно неслабо так заморочиться и потратить кучу времени, которого у оснаба нет. На кухне я обнаружил стоявшую на плите кастрюльку с еще теплыми макаронами по-флотски и нарезанный свежий хлеб, накрытый полотенцем, с вышитыми петухами. Похоже, что за всем следит приходящая домработница, иначе когда бы командир еще и пожрать успел приготовить – мы с ним все это время вместе были. Ну разве что, когда он мне за одеждой гонял.
– Ты это, Хоттабыч, – Петров, поговорив по телефону, появился на кухне, – если отобедать хочешь – не стесняйся…
– Да как-то не голоден, – мотнул я головой, – профессор в больничке от пуза накормил. А вечером у Карловича на званом ужине оторвемся – вот и будет у нас «праздник живота»!
– Не выходит у меня этот твой Карлович из головы, – признался оснаб. – Такое вот поганенькое ощущение, что-то нечисто здесь…
– Все может быть. – Я покивал головой: чему-чему, а профессиональному нюху командира я безраздельно доверял. Он иногда в самых обыденных вещах такое подмечал, что я просто диву давался. И, как ни странно, в большинстве случаев оказывался прав. Осечки тоже, конечно, случались, но их было мало.
– Я озадачил пару человечков, – произнес оснаб, – чтобы покопались, как следует, в этом дерьме. Чтобы придирались и подвергали сомнению каждую букву и каждое слово в этом деле. Думаю, ближе к вечеру, перед походом к этому милому дедушке-историку, какая-никакая информация, а пройдет.
Информация, действительно, прошла: в деле поволжского немца Шильдкнехта Вильяма Карловича, датированном тридцать седьмым годом, ни словом, ни полусловом не упоминался его уникальный Дар Тератоморфа, а вместо этого был указан самый низший класс Медика. Некий лейтенант Синицын, Мозголом из НКВД, проводивший, согласно предоставленным документам Ментальное воздействие на историка, был на данный момент недоступен – с самого начала войны он считался без вести пропавшим. И именно тот же тот же Синицын, но уже старший лейтенант, в тридцать девятом году проводил собеседование с Шильдкнехтом при устройстве старичка преподавателем в Силовое отделение училища.
– Не нравится мне все это! – ворчал оснаб. – Дар не определил! Без вести пропал!
– Война, Петрович! – напомнил я командиру. – С каждым может приключиться…
Но оснаб не успокоился и какими-то обходными путями (поскольку от училища не осталось камня на камне) сумел выйти, «сидя на телефоне», на генерал-майора Младенцева. Но подробнейшим образом расспросив и его, Петров так и не пришел ни какому выводу – Семен Иванович характеризовал историка только с положительной стороны и ни каком, а тем более уникальном, Даре тоже ничего не слышал.
– Да мне и слышать ничего не надо, – заявил в трубку генерал, – у меня на него целое досье… Вашей же, кстати, конторой и проверенное!
– Знаем мы таких проверяльщиков! – буркнул оснаб. – За ними глаз, да глаз…
– Ох и подкузьмил ты мне Петр Петрович со своим перезрелым курсантом! – Не выдержал Младенцев и сурово попенял командиру. – Все, что нажито непосильным трудом, в одночасье развалить…
– Командир, – толкнул я в бок оснаба, припомнив некую деталь моего обучения, – спроси, как нам старшего наставника Болдыря найти?
– Слушай, Семен Иванович, – понятливо кивнул Петров, – а как бы мне с твоим старшим наставником Болдырем поговорить? Есть у меня к нему пара вопросов.
– Так это, нет его сейчас в Москве. После того, как твой всесильный старичок все развалил, я Никанору Фомичу недельный отпуск выправил. У него мать-старушка совсем плоха. А пока нам новое место под училище не выделят, тут и делать-то особо нечего. И курсантов тоже, курсантов по домам, кроме… – Из трубки донесся такой сочный мат, что оснаб её подальше от уха отодвинул, чтобы «слюной не забрызгало».
– Спроси еще, – пользуясь моментом, шепнул я, – он сам Болдыря отправил или…
Дослушав матюки до конца, оснаб вновь поднес трубку к уху и спросил генерала:
– Понимаю, Семен Иванович, какой это для тебя удар! Только я вот что еще хотел спросить: ты Болдыря сам в отпуск отправил или он напросился?
– Я давно об этом думал… – как-то неуверенно произнес генерал.
– Значит, все-таки напросился, – констатировал он.
– Да какая разница, Петр Петрович? – послышался из динамика густой бас Младенцева. – Ему все-равно сейчас заняться нечем – так лучше пусть больную матушку проведает! Потом не до того будет…
– Спасибо, Семен Иванович! Сильно помог! – не стал расстраивать Младенцева Петр Петрович.
– И тебе, Петр Петрович не хворать! – попрощался генерал-майор. – И этому своему «потрясателю земели Московской» тоже привет передавай! Такой Дар как у него – точно Родине пригодится!
