Вместо наставника ответил Пяст.
– Плавание займёт полтора месяца, – заявил он, поправив пенсне, – думаю, к моменту прибытия в Тегос способности уже вернутся.
– Думает он… – проворчал Вьюн, но тихо-тихо, едва ли не себе под нос.
– Индюк тоже думал… – поддакнул приятелю белый как мел Ёрш.
Ну а наставник Крас кивнул и начал отдавать распоряжения:
– Долян, ты своих знаешь, вот их и опекай. Пяст, на тебе все прочие ученики. Иста, позаботься о барышнях, а мы с Огнеяром разделим абитуриентов…
И конечно же под крыло Огнеяра отрядили всех адептов со склонностью к белому аспекту, что лично меня нисколько не порадовало. Чем дольше я об этом размышлял, тем больше склонялся к тому, что на Сурьму в школе работал именно он. Вечно ведь где-то поблизости ошивался! О дне вылета в небесный омут и вовсе молчу! Не напортачь Сурьма, Огнеяр бы в школу как ни в чём не бывало вернулся. Мы б сгинули, и всё – концы в воду.
Я напрягся и попытался втянуть в себя небесную силу, но лишь заработал головокружение.
Черти драные, как же паршиво себя совершенно беспомощным ощущать! Только и остаётся, что на скальпель уповать, да ушки на макушке держать.
– Выход в город только в сопровождении старост и под их личную ответственность! – подытожил свою речь наставник Крас, и мы отправились оформлять контракты.
Насторожила меня улыбка. Как увидел приветливого дядечку в светлом сюртуке с писарскими нарукавниками, так разом и школьного казначея вспомнил, и зазывал с Заречной стороны, которые простаков в разные нехорошие истории втравливают.
– Ну-с, молодой человек, и кто вы у нас? – поинтересовался клерк, предложив садиться на табурет.
– Лучезар Серый, – впервые представился я своим новым именем.
Да, черти драные! Именно что своим!
Лучезар Серый – это я и только я!
Дядечка отыскал нужную строчку на листке, отмеченном печатями школы Огненного репья и канцелярии Южноморского союза негоциантов, хмыкнул и придвинул к себе счёты, взялся перекидывать из стороны в сторону костяшки, между делом комментируя подсчёты.
– Тысяча восемьсот восемьдесят семь целковых и пять грошей, плюс стоимость доставки, плюс подъёмные… Пятьдесят целковых в месяц базовая ставка и ещё по пятёрке за каждую ступень возвышения – это семьдесят целковых в месяц. Делим первое на второе, получаем тридцать. Итого, фиксируем в контракте два с половиной года…
Вымотанный не самой простой дорогой, с гудящей от усталости и невозможности дотянуться до небесной силы головой, огнём в потрохах и опухшими запястьями, я непременно лопухнулся бы, когда б не имел дел с эдакими вот ловкачами прежде. Но я имел и потому отрезал решительней некуда:
– Нет! – ещё даже раньше, чем сообразил, какой именно момент резанул своей неправильностью.
– Что – нет? – изумился клерк. – Сомневаетесь в верности моих подсчётов? Но это же попросту нелепо! Вот перед вами все исходные данные! Сумма долга, стандартное жалование…
– Нет! – повторил я ещё даже более твёрдо. – Не собираюсь брать на себя никаких дополнительных обязательств! Школа продала меня, да будет так! На этом всё.
– Но позвольте! – разволновался дядечка. – Мы должны…
– Что я должен – так это отработать по стандартной ставке одну тысячу восемьсот восемьдесят семь целковых и пять грошей. Я не обязан оплачивать доставку на место и не нуждаюсь в подъёмных.
Клерк фыркнул.
– Хорошо, это убираем. – Он вновь защёлкал костяшками. – Итого минус три месяца.
– Ещё раз повторяю: я не собираюсь продавать себя в рабство ни на два с половиной года, ни на два, ни даже на год. Я отработаю свой долг, на этом всё!
– Вы же не думаете, будто вам станут платить за время плавания?!
Я ответил широченной ухмылкой.
– Готов биться об заклад, по соглашению со школой какая-никакая денежка мне всё же причитается. Но даже если нет, я точно достигну пика адепта, а ещё имею неплохие шансы стать аколитом, что приведёт к немалому повышению причитающегося мне денежного довольствия. Так зачем самому себе надевать ярмо на шею, скажите на милость?
Дядечка откинулся на спинку стула и махнул рукой.
– Свободен, молодой человек!
Но я хоть и поднялся с табурета, в комнате всё же задержался.
– Могу я досрочно закрыть свой долг?
Клерка так и передёрнуло.
– Можешь, но в этом случае будет удержан штраф в размере десятой части платежа.
– Благодарю, – кивнул я и вышел за дверь.
Прямо у крыльца наткнулся на Беляну и предупредил её касательно заведённых тут порядков, затем дошёл до толковавших о войне с антиподами босяков, переговорил и с ними. Здесь же крутился ушлый молодчик, призывавший всех и каждого застраховать свою жизнь, но я не стал его слушать и расположился рядом с сидевшим в теньке Дарьяном. Паренёк был бледен и обливался потом, но дуба давать покуда вроде бы не собирался.
– Худо? – спросил я, откидываясь спиной на стену.
– Ага… – хрипло выдохнул тот.
Я и сам ощущал себя не лучшим образом, а потому впустую молоть языком воздух не стал и обратился к внутреннему зрению. Вид не успевших окончательно сформироваться узловых точек не порадовал, а когда попытался сжать их своей волей, дабы уплотнить и укрепить, то враз пошла кругом голова. Увы и ах, энергии во мне сейчас не было ни на грош.
Разместили нас в длинном полутёмном помещении, сплошь заставленном двухъярусными кроватями. Всех достоинств – там было самую малость прохладней, нежели на улице, а вот недостатков хватало с избытком. Я насчитал таковых ровно девять. Точнее – девятерых.
– Эй, Лучезар! Мы тут гадаем, чего это боярина в ученики не взяли! – решил для начала поглумиться надо мной Долян и – напрасно.
Я своего шанса не упустил и ударил в ответ по больному месту.
– Зато насчёт тебя, Долян, всё ясно! Ты ж мало того, что за трусость из школы вылетел и шваль свою за собой потянул, так ещё и нормальным босякам дорогу в ученики закрыл!
Новику и без того не терпелось пустить в ход кулаки, а тут его и вовсе подкинуло.
– Да ты…
Крепыш ринулся вперёд, но сразу же замер на месте и даже малость подался назад. Ну да – заполучить в брюхо пядь стали радости мало, а кому как не Новику знать, что я блефовать не расположен. И да – точно бы скальпелем пырнул, сомневаться и колебаться не стал.
Дальше ко мне подтянулись босяки, вслед за ними подошли Огнич и Зван. Даже Дарьян с койки поднялся. И расклад стал не таким уже паршивым.
Девятеро против семерых – это почти что на равных. А с учётом моего ножа на равных безо всяких «почти».
– Ты нам должен! – прорычал ухвативший суть моих слов Лоб. – Зассал на дуэли с дворянчиком пластаться, вот всех босяков трусами и выставил! Мы к торгашам в кабалу из-за тебя угодили!
Долян дураком не был и сразу сообразил, куда ветер дует. По итогам толковища он точно оказался бы должен решительно всем, поэтому пошёл ва-банк. Выдернул из-под рубахи болтавшийся на цепочке камушек, стиснул его в кулаке и прошипел:
– У меня здесь четверть таланта! Я сейчас от вас мокрого места не оставлю, уроды! – Меж его пальцев начало пробиваться оранжевое свечение, и предводитель школьных босяков оскалился. – Живо перо бросил!
Я вот так сразу с достойным ответом не нашёлся, а дальше от двери негромко прозвучало:
– Довольно!
Наставник Крас отлип от косяка, но и после этого повышать голоса не стал, как не попытался и надавить авторитетом.
– Здесь вам не школа! Устроите побоище, до конца жизни долги отрабатывать станете. Ваша жизнь, решайте сами.
Он вышел во двор, я спрятал нож, Долян убрал под рубаху наполненный небесной силой янтарный шарик. Вроде как краями разошлись. Пока. Надолго или нет – непонятно.
Ночь покажет.
11-4
Ужинали мы за столами под навесами вдоль одной из стен. Ели без аппетита, налегали на травяные отвары. Увы, всё выпитое, казалось, тут же выходило обратно с потом, и легче не становилось. Становилось лишь хуже.
Ощущал я себя собранной на скорую руку марионеткой, а Дарьян так и вовсе едва до койки добрёл. Подумалось, что с прожигом меридианов и формированием узлов мы откровенно поторопились, но нет, конечно же – нет. В столь бедной на энергию среде наши трофеи протухли бы не за день, так за седмицу. К тому же паршиво было не только мне с книжником – не лучшим образом чувствовали себя и остальные. Наставник Крас и тот потом обливался, словно в парной сидел, а не на открытом воздухе. И это ещё дневной жар спал, было лишь влажно и душно.
– Сегодняшняя ночь будет самой сложной! – во всеуслышание объявил умник-Пяст. – Дальше станет легче.
Станет, угу. Тем, кто до рассвета дотянет.
– Покараулю первое время, – предупредил я босяков.
Лоб кивнул.
– Ты давай это… того… Дремать начнёшь, меня буди, короче. Подменю. Не тяни до последнего.
– Договорились.
Мы заняли четыре двухъярусные кровати в одном из углов, уже перед самым отбоем туда подошли Огнич и Зван. Последнего аж потряхивало.
– Искорке не хватает небесной силы! – толковал он приятелю. – Она голодает! Ей плохо!
Фургонщик только хмурился и пожимал плечами. Я не утерпел и спросил:
– Искорка? Это что?
– Не что, а кто! – поджал губы Зван. – Это мой питомец. Паучиха.
– Она вылупилась уже, что ли? – удивился я.
– Нет, но я ощущаю её эмоции. У нас связь!
При этих словах Огнич страдальчески закатил глаза, но снисходительное благодушие вмиг оставило его, стоило только приятелю посмотреть в сторону Доляна.
– Четверть таланта – это прорва энергии, – сказал Зван, облизнув пересохшие губы. – Как думаете, он согласится дать чу-у-уть-чуть….
– И думать забудь! – резко бросил фургонщик. – Он тебя сразу наставнику сдаст! Мало того, что яйцо заберут, так ещё и за утаённые трофеи взгреют!
«Тебя и нас заодно», – мысленно продолжил я это высказывание, без труда разобравшись в причинах столь явственной обеспокоенности Огнича.
Зван с обречённым вздохом забрался на верхнюю койку и прижал к груди паучье яйцо, что-то ему зашептал.
– Странный он у вас, – отметил Лоб.
– Не без этого, – признал я.
Дальше скомандовали отбой, но погасили только половину светильников – в казарме сгустились тени, а о кромешном мраке речи не шло даже близко. Никто незаметно не подберётся. Лишь бы самому не задремать…
Улеглись все быстро, вскоре стихли и разговоры. Мало того, что вымотались в пути, так ещё и отсутствие небесной силы придавило. Но тихо не было: кто-то храпел, кто-то ворочался, а на улице вовсю стрекотали какие-то ночные поганцы вроде наших сверчков.
Я откинулся спиной на неровную стену и потянул в себя силу, но никакого отклика не получил. Сие обстоятельство ничуть не смутило, поскольку прекрасно знал, что и как нужно делать. Сначала повторил попытку, затем не просто открылся небесной силе, но ещё и подался к ней духом.
Раз-два! В себя и сам вовне! Раз-два!
Рубаха окончательно промокла от пота, пошла кругом голова, в потрохах заворочалась колючая боль.
Немного отдышавшись, я продолжил расшатывать решётку сковавших дух ограничений. Пусть и вымотался ещё быстрей прежнего, а вдобавок заработал мигрень и тошноту, но от задуманного не отказался.
Получилось раз, получится и теперь! Зря, что ли, наложенные на нижний уровень казематов чары перебарывал? Смогу, точно смогу! Всенепременно! Только бы абрис не развалился, а то от каждого усилия зачатки узлов туда-сюда гулять начинают, заставляя напрягаться только-только прожжённые меридианы.
Едва слышный чавкающий звук я поначалу принял за всхлип. Решил, что снова дурит Зван, и тут же заворочался спавший под тем Огнич. Он уселся на койке, провёл по волосам ладонью, и пальцы фургонщика влажно заблестели чем-то чёрным.
Кровь!
Он вскочил на ноги, я ухватил ампутационный нож, и тотчас на верхней койке мигнул сиреневый всполох, а миг спустя паук размером с кулак перенёсся на стену и шустро пополз к окну. Огнич резко махнул рукой, мелькнул серебристый росчерк, и сплетённая из волос лунного беса плеть щёлкнула, кончик угодил в мерзкую гадину и рассёк её надвое, будто острейший клинок.
«Ох и распсихуется Зван!» – подумалось мне, хоть и прекрасно отдавал себе отчёт в том, что пареньку сейчас точно не до погибшего питомца. Был бы жив!
Но нет – не свезло. Искристый паук сожрал печень Звана, откачать того не вышло. Когда подоспели к нему с Огничем, паренёк был уже мёртв.
Большую часть ночи провели во дворе казармы. Уж на что наставник Крас обычно был сдержан в выражении эмоций, но тут ревел белугой, беспрестанно изрыгая самые распоследние ругательства.
– Как? – орал он. – Как этот недоносок умудрился утаить яйцо искристого паука?!
