Андрей Готлибович Шопперт "Охота на Тигра 6. Комбриг"

Через час Брехт остановил машину и, расстелив карту на коленях, ткнул пальцев в точку, под которой было написано Катовице. Нда, поменялась история. Именно с удара немцев по Катовице и началась Вторая Мировая. Здесь первого сентября 1939 года немцы нанесли основной удар, полностью разгромив противостоящие им польские части. И они, получается, приближаются к левому флангу наступающей на Ченстохов десятой армии вермахта? Сейчас всё не так? Немцы же не взяли ещё Чехословакию, разделив её на Чехию и Словакию. И их десятая армия в лучшем случае вторгнется в Чехию, а нет, ещё в Чехословакию. И до границы им так просто, как в прошлый раз, не добраться, чехи тоже будут воевать. А скорее всего, немцы и не полезут на них. Им теперь бы с Францией и Польшей справиться. Англия на суше воевать не будет, но флот, изрядно поредевший немецкий после феерического захода «Зоркого Сокола» в «Пальму», загонит в порты на Северном и Балтийском море, и организует блокаду. А ещё постарается разбомбить на верфях флот броненосный, который строят немцы. Ладно, там пусть бодаются, остановился Брехт посмотреть по карте, а нужно ли им ехать в пограничный город, чтобы попасть во Львов. Потыкал пальцами в разные кружочки. Краков, Перемышль или сейчас Пшемысль. Нет, по-другому во Львов не попасть. Или придётся делать огромный круг, чуть не через всю Польшу. От Катовице до Вроцлава, который они объехали по просёлкам, около двухсот километров. Бензин пока есть. Можно ехать, меняться с … Стоять! Бояться! А как там Малгожата?

Иван Яковлевич глянул на Ласло, можно ли его оставлять одного в машине, не стартанёт пан в обратном направлении к ближайшему полицейскому участку? Парень сидел смирно, погружённый в свои мысли. Нет, сестру он не бросит, решил про себя Брехт и вылез из «Форда». Его зелёное чудо остановилось в пяти метрах позади. Картина маслом, как и ожидал. На переднем сиденье пассажирском, поджав к подбородку колени, сидела девушка похожая на Марылю Родович и утирала слёзы, а юный Ромео, он же Хуан Прьето, гладил её по пшеничной голове и чего-то на смеси испано-немецкой лепетал.

– Отставить слёзы! – открыл Брехт дверь.

Три пары глаз на него уставились, все с разным выражением. Голубые с испугом, карие испанские с осуждением, как же дивчулю до слёз довёл, а карие итальянские с вопросом, когда ещё постреляем.

– Малгожата, это были переодетые немецкие диверсанты, они хотели взорвать тот поезд, что перевозил тысячу польских военных. Они не знали, что я владею немецким и проговорились, типа, надо их всех убить, а то они помешают взорвать паровоз с военными. И машины хотели потом забрать. Пришлось спасать ваших солдат и самих себя. Война! На войне убивают.

– Немцы? – одну руку убрала от покрасневших глаз.

– Нацисты. Фашисты! Они пришли на вашу землю убивать поляков. Они целую тысячу людей бы взорвали в этом поезде.

– А вы пан Отто? Вы же тоже немец? Вы своих убили? – второй глаз освободила.

– Я только по рождению немец, а всю жизнь жил в Испании. Там сейчас эти фашисты и плюс итальянские ещё убивают испанцев, которые захотели жить свободными, без всяких королей. – Даже сам себе поверил, так страстно и пафосно сказал.

– Но всё равно вы их всех убили и даже Ванья стрелял. – Отодвинулась чуть от продолжавшего гладить её по голове Хуана.

– А что надо было делать? Позволить им убить тысячу поляков и нас заодно, и вас пани Малгожата? – махнул рукой Брехт, ну, типа, чего убогим прописные истины объяснять.

Девушка потёрла глаза кулачками, поджала губки и вдруг выдала.

– Научите меня стрелять, пан Отто?

Твою налево. Ещё одна интербригадовка на его голову.

– Обязательно, пана Малгожата. Чуть позже, сейчас нужно ехать. Ванька, выдержишь ещё пару часов за рулём?

– Конечно, товарищ полковник, – по-русски ответил. Конспиратор хренов.

Слово полковник, оно и на польском не шибко отличается.

– Вы, пан Отто, полковник? – глаза ещё красные, но уже голубые и боевые.

– Полковник. Всё поехали, давай Ванька не отставай, – Брехт вернулся к Форду.

– Ласло, вот тут на карте по дороге, есть город или городок Ополе, садись за руль. Туда едем. Там, наверное, и заночуем. Нужно заправиться. Поесть, поспать.

Событие девятое

Мужик приходит к переводчику английского:

– Слушай, как правильно перевести фразу: "I don`t know"?

– Я не знаю.

– Вот, блин, никто не знает.

Это должно называться – невезуха. На въезде в город (в городок, в городочек) Ополёк стоял полицейский патруль. Возможна масса вариантов, событиям на переезде нашлись очевидцы, и они всё полиции про тёмно-зелёный «Мерседес» рассказали. Самый хреновый вариант. Ещё можно предположить, что просто началась война и для спокойствия граждан выставили на въезде во все города патрули. Просто бдить и своим бравым видом вселять в поляков уверенность в скорой и неминуемой победе Речи Посполитой. Это был самый хороший вариант. Между ними могло находиться ещё несколько десятков причин, зачем эти три человека на мотоцикле здесь окопались.

За рулём сидел Ласло, он увидел полицейских и вдарил по тормозам. Ешкин по голове, специально, чтобы к себе внимание привлечь. Хотя … Куда уж больше привлекать за ними такая машинерия едет. Она и без резких остановок привлечёт к себе внимание. Вот дебил он, нужно было, как все нормальные люди ездить по железной дороге. В поезде валяться на полке, чаёк попивать с печеньками, в очередь в туалет стоять. Нет, загорелось. И ладно, этих четверых он и сам застрелит, тогда уже нужно сильно извернуться, чтобы все это полякам своим объяснить. Так и пусть, но теперь на каждом перекрестке, что ли валить полицейских и солдат польских? Рано или поздно везение кончится. Да, даже не кончится, ещё же польско-советскую границу пересекать. На этой же машине и потом до Москвы на ней? Что там про колесо у телеги в Мёртвых душах у Гоголя. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?». А доедет его «Мерс» до Москвы или сдохнет ещё в Харькове. Но вот до Казани точно не доедет, а ведь от Казани до Спасска-Дальнего в пять раз дальше, чем от Львова до Казани. Нет, не доедет это колесо.

– Поехали Ласло, чего уж теперь, – Брехт проверил демонстративно патроны в магазине.

– И эти немцы? – сжался парень.

– Нет, думаю, это настоящие польские полицейские, не стоит в них подозрения вселять этой остановкой. Мы едем по делам во Львов, ничего ни на каких переездах не видели. Сейчас остановишься перед ними, если будут тормозить, и сразу идёшь и говоришь всё это Малгожате. И пусть она выходит, будет переводить. Ласло, ну, поехали уже. – сунул пистолет в карман пальто.

Поляк нажал на газ и отпустил сцепление. «Форд» заглох.

– Ласло!

– Зараз. – Парень снова завёл машину и повторил всё с точностью. Машина дёрнулась и заглохла.

– Ласло?! – Брехт прямо пятой точку почувствовал, что пушной зверёк подкрадывается.

– Не можу.

– Плавно отпускай сцепление, не волнуйся. Всё будет нормально.

Лабес попробовал в третий раз. Тот же результат. На нервы больше пенять не стоит. Что-то со сцеплением. Весело. До полицейских метров двести.

– Так, Ласло, ковыряйся в моторе, ну, или, где там надо ковыряться, тебе виднее. Я пойду до поста с Малгожатой прогуляюсь.

– Strzelac (Стрелять) …

– Тьфу на тебя, займись сцеплением!!! Не буду я ни в кого стрелять.

Иван Яковлевич вышел из машины, от досады громко хлопнув дверью. Если честно, то иначе бы и не закрылась дверца, до нормальных замков американцы не додумались. Прошёл не спеша до стоящего в пяти метрах позади зелёного «Мерседеса», показательно вальяжным шагом шёл. Малгожату успокаивал. Тоже, как и брат, уже себе стрельбу в белокурой головке наверняка нарисовала.

– Пани Малгожата, давайте прогуляемся до патруля. У Ласло машина сломалась. Пообщаемся с полицейскими. Хорошо, – Брехт подал руку пани, помогая из машины вылезти на грязную дорогу. Дождь недавно прошёл. Вся в лужах, но хоть колеи нет, отсыпали щебнем и гравием потом сверху власти городка Ополёк.

Девушка шла, как на расстрел идут настоящие комсомольцы, с высоко поднятой головой и презрением на милом личике. Брехт опять прямо почувствовал надвигающуюся неприятность. Что этой пацанке восемнадцатилетней в её блондинистую голову взбредёт?!

– Малгожата, ты только про фашистов, что мы убили, ничего не говори, отведут в комендатуру или полицию и продержат несколько дней, пока всё не выяснят, а потом Ласло в армию забреют, а тебя на фронт в госпиталь, и там вас обоих убьют. Потому ничего кроме перевода. Вопрос – ответ, и даже не полслова от себя. Разумеешь?

– Но ведь ты, пан Отто, помог нашей стране. Это подвиг. Тебя и Ванья должны наградить.

Мать вашу, Родину нашу!

– Малгожата! Ласло заберут в армию и убьют. Ты этого хочешь? Нет? Тогда ещё раз повторяю, только переводи мои слова.

– Хорошо. Я постараюсь. – Губы надула. Жанна блин Девственница.

В полицейских польских званиях Брехт не разбирался вообще. Сам пан офицер представился.

– Podkomisarz (Заместитель комиссара) – судя по квадратикам на погонах – поручик, выбросил два пальца к фуражке, оглядел Брехта с дивчиной и продолжил, – Бартос Твардовский (Twardowski).

Брат, должно быть, нашему Твардовскому, как то и не задумывался Иван Яковлевич, что автор «Василия Тёркина» – поляк. Не сильно в это верилось.

«Брат» придирчиво снова оглядел подошедших и вопросительно поднял подбородок.

В документах испанских Брехт назывался Хуаном Barreras Барерас. Он уже начал доставать паспорт и тут дивчина выдала.

– To Pan Otto von Stieglitz. Malgorzata Labes-jego Tlumacz. (Это господин Отто фон Штиглиц. А я Малгожата Лабес – его переводчик).

Приехали.

Глава 4

Событие десятое

Вообще-то Винни-Пух не хотел жениться, но мысль о предстоящем медовом месяце сводила его с ума…

Брехт руку вынул из внутреннего кармана и стал хлопать себя по карманам пальто, изображая поиск документа. Сам же лихорадочно соображал, уже сумерки, какого чёрта здесь на почти пустой в это время дороге нужно полицейским? Могут быть по их души? Однако молодые парни вели себя спокойно. Рука уже самостоятельно полезла в правый карман за Вальтером. Брехт даже просчитал в голове движение. Карл Вальтер, создавая этот пистолет, одну серьёзную ошибку допустил, на кожухе нет рифления и передёргивать затворную раму, отправляя патрон в ствол, крайне неудобно, рука скользит по металлу. Написать потом нужно будет рацпредложение и отправить оружейнику. Но это потом. Сейчас нужно выхватить пистолет правой рукой и левой со всей силы дёрнуть на себя затворную раму, главное, чтобы рука, вспотевшая от волнения, не проскользнула. И стрелять потом прямо от живота, и в живот же офицеру, потом уже по двум капралам или как у них эти звания в полиции называются.

Рука потянулась, но Брехт смог её в последний момент остановить, в голове успел пусть плохонький, но план родиться, как попытаться не убивать патруль. «Но» было хоть отбавляй, только выстрелить же всегда успеет, попробовать надо. Иван Яковлевич, ещё раз охлопал, карманы, стукнул себя ладонью по лбу, типа, вот осёл забывчивый и опять полез во внутренний карман, вынул синюю корочку Испанской Республики и было дал её в руки этому Podkomisarz (Заместителю комиссара), но как бы передумал и поманив его пальцем прошептал, когда тот послушно приблизился?

– Пан офицер, odchodzic (отойдём). – Выучил похожее на русское слово, когда Ласло по малой нужде в кусты отпрашивался.

Пан Твардовский как-то недовольно или подозрительно сморщился, но за Брехтом последовал. Оба махнули руками, офицер помощникам, а Брехт девушке, чтобы за ними не шли. Версию-то полковник придумал, а вот как её донести до поручика этого, уж больно скуден запас слов.

– Пан офицер, – Брехт протянул ему паспорт, – Я не Отто фон Штиглиц. Я – Хуан Барерас. Пани соврачь, чтобы не женитчя. Разумеешь? – выбрал позицию так, Брехт, чтобы прикрыться от полицейских, что остались с Малгожатой хихикать, тушкой замкомиссара.

– Русский? – на языке родных осин вдруг спросил парень, продолжая разглядывать документы.

– Мать русская, отец испанец. Я – гражданин Испанской Республики. У меня бизнес, ну, завод по изготовлению станков деревообрабатывающих. Еду во Львов заключать договор с паном Иржи, он хочет строить завод деревообрабатывающий. – Фу, какую чепуху можно выдумать на скорую руку. Ничего, проверить не просто.

– У меня тоже мать из России. А почему пани Малгожата называет вас Отто фон Штиглицем? – поляк документ рассмотрел, закрыл, но возвращать не торопился.

– В этом-то всё и дело. Там в машине её брат. Машина у нас сломалась. Что-то со сцеплением, он видите, чинит, – Брехт ткнул пальцем в сторону «Форда» и задержал руку, предлагая полицейскому вернуть паспорт, но пан Твардовский руку с документом убрал.

– Так, что с Отто?

– Ну, понимаете, – Брехт сделал вид, что засмущался, – я женат, там, в Испании. А тут пани Малгожата … Я её сначала нанял в качестве переводчика, а потом закрутилось. Пришлось выдумать фамилию другую и сказать, что я немец. Ну, вы же молодой, пан поручик, должны понимать.

– Вы что обещали на ней жениться? – и глаза почти злые, обиделся за Польшу и полячку -пани Малгожату. Валить придётся. Молодой жалко его. Двое других тоже пацаны. Кто там? Геката, помогай.

– Ну, так получилось …

– Вydlo po hiszpansku. – произнёс вполголоса Твардовский. Думал, не поймёт Иван Яковлевич, а, может наоборот, нарывался, понять-то несложно, скотиной испанской обозвал.

– Что вы сказали, пан офицер? – открыто, как мог, улыбнулся Брехт.

– Держите документы и езжайте, вон, ваш водитель, починил машину. – Полковник оглянулся, и, правда, «Форд» заурчал и тронулся, за ним покатил и «Мерседес».

Брехт, махнул рукой Малгожате и пошёл наискосок дороги, навстречу машинам. Шёл, чувствовал спиной презрительный и враждебный в то же время взгляд полицейского, и муторно было на душе. Словно оплевали. «Ничего же не сделал? Обидно, понимаешь!».

Малгожата шла, оглядываясь на весёлых молодых полицейских. Ручкой махала. Ещё и это покоробило. Нет, не ревность, но какое-то собственническое чувство карябало душонку хапужную. Не зъим, так понадкусываю.

Уселся в «Форд» и проезжая мимо полицейских тоже ручкой помахал и поулыбался. Не отсохнет рука. Пронесло же. Спасибо Гекате. Какие там ей подношения делают? Дороги в Спасске-Дальнем заасфальтируем! Столбики с указанием километров до Москвы вкопаем.

В городке была одна гостиница. Больше на барак походила, хоть и из кирпичей сложена, и даже с мезонином, но непропорциональное строение, длинно и низкое. Словно, вагон поезда кирпичом обложили. И мезонин на фоне этом дико смотрелся. Внутри тоже вагон поезда. Длинный коридор и каморки на два человека с одной стороны зелёными дверями заманивают усталых путников. Отель «Schronisko wedrowca» оказался без ресторана, а есть хотелось после целого дня питания бутербродами с салом очень и очень.

– Как переводится? – поинтересовался Иван Яковлевич у Малгожаты, – Да, спроси у хозяина, где можно поесть.

– «Приют странника», – устало улыбнулась девушка и пошла пшекать с грузным мужчиной, который выполнял в бараке с громким названием «Отель» все работы, и администратором был, и портье, помогал Малгожате чемодан с её нарядами тащить, и горничной, принёс всем по одеялу, когда Брехт поинтересовался, не холодно ли у них ночью, топят ли. Ответ очевиден, топить печь хозяин в самый разгар весны из-за пятерых пацанов не собирался.

– Он говорит, что на главной площади есть кафе, оно работает до девяти вечера, если мы поспешим, то успеем, – поделилась добытой информацией девушка.

Иван Яковлевич глянул на раритетный брегет. Половина девятого, и действительно поспешать надо.

Событие одиннадцатое

Я всегда правильно выбираю пельмени в магазине. Твёрдые – спелые.

Где купить низкокалорийные пельмени для ночного перекуса?

Успели поесть, дали те самые знаменитые белорусские драники картофельные со сметаной и что-то похожее на омлет, только с мукой что ли, и пересолёный. В общем, что ели, что музыку слушали. На слово котлета или шницель отреагировал официант неожиданно – ругаться начал. Не стал Брехт вникать в чужие проблемы, купили хлеба булку, расплатились и ушли. Перед входом стояла толпа местных и разбившись на две кучки затевала драку. Точно, валить надо. Обошли горячих польских парней стороной. Вернулись и нормально выспались, под двумя одеялами и не холодно совсем. Утром соорудили себе бутерброды с остатками лабесовского сала и тронулись в путь. Патруль был и с этой стороны городка, но теперь проинструктированная Малгожата ничего вообще не говорила, только улыбалась. Посмотрели паспорта и справку у Хуана и отпустили с богом. Так и сказали:

– Jedz Pan Juan z Bogiem (Езжайте, пан Хуан, с богом).

Указатель на дороге гласил, что если ехать прямо, то через девяносто километров будет Катовице, а ещё через восемьдесят древняя столица Польши – город Краков. Прямо и поехали. Ночью опять был дождик и дорога сырая, глина и прочая грязь липнет на колёса, машины на поворотах идут юзом. В очередной раз Иван Яковлевич проклял затею с поездкой на «Мерседесе». Хорошо хоть догадался грузовичок прихватить. Два раза он зелёное чудо, ставшее жёлто-коричневым, из колеи глубочайшей вытаскивал. Сами без лебёдки бы и не справились. Катовице проехали насквозь, не останавливаясь, только на выезде у заправки был патруль полицейский. Вот там и заправились, и перекусили в придорожной корчме, которую посоветовали полицейские. Тут были солидные дядьки, на зачуханный немецкий автомобиль ноль внимания, проверили паспорта и культурно объяснили, где заправиться, где самим заправиться замечательным печёным гусем, и, где свернуть правильно, чтобы попасть на Краков, а не упилить в Олькуш. Панам ведь не надо в Олькуш? Там свинец добывают и пыль такая ядовитая, что все выздоравливают как мухи. И серые все ходят словно ведьмаки. Точно вам не надо в Олькуш?