– Что там? – спросила Анна.
Королева повернула кружку к дочери. На ней был изображен ряд упитанных серых птиц с зелеными и фиолетовыми переливами на шее. Под ними красовалась надпись: “Может показаться, что я вас слушаю, но в действительности я думаю о голубях”.
– Ха! Молодец Кэтрин, – заметила Анна. – Чувствую, это она приложила руку.
– Должно быть, это голубь на рисунке, – подумала королева вслух. – Сначала я решила, будто это жираф.
– Определенно голубь, – согласилась Анна. – Властитель твоего сердца.
Как и ее отец, и его отец до него, королева была страстной любительницей голубей. Семья считала это ее личным маленьким хобби, но голубиные гонки были стары, как христианская религия. Ей всегда нравилось, что за серьезно звучащим названием “Национальный летательный клуб” скрывается голубиный спорт. Эти птицы могли преодолеть тысячи миль и обладали безошибочным инстинктом возвращения, который наука все еще не изучила до конца. Что?то связанное с магнетизмом и железом в клювах, как поняла королева. Голуби были намного дешевле скаковых лошадей, но разводить их было столь же интересно. Ее Величество с нетерпением ждала возможности познакомить правнука со своим хобби. И впрямь, молодец Кэтрин.
После чая все удалились наверх. Многочисленные няньки готовили детей ко сну, а прислуга развешивала у камина чулки в преддверии визита Деда Мороза, пока взрослые одевались к ужину. Сегодняшний вечер был особенным: черные галстуки, вечерние платья, бриллианты, шелковые туфли и редкая и ценная возможность расслабиться в компании близких друзей.
Филип, продемонстрировав несгибаемую силу духа и ибупрофена, спустился в салон к коктейлям одетый с иголочки. Что же до королевы, то никакое количество макияжа и блесток не могло скрыть розовый нос и красные глаза, а ее голос уже стал настолько хриплым, что она едва могла говорить. Однако небольшой коктейль “Дюбонне Заза”[10 - Коктейль на основе джина и аперитива “Дюбонне” (крепленое вино с добавлением хининных растительных экстрактов).] с щепоткой апельсиновой цедры помог ей увидеть мир в более радужном свете.
Чарльз направился к матери через салон, и она приветственно подняла бокал. Коктейль определенно делал свое дело.
Чарльз несколько скорбно посмотрел на нее:
– Хотел сказать, что я понимаю, как тебе сейчас непросто.
– Не переживай. Просто простуда. Завтра наверняка станет лучше.
– Нет, я имел в виду руку.
– А.
– С пляжа.
– Ммм.
– Весь день о ней думаю.
– Хм.
– Но я обещаю, мы не будем поднимать эту тему.
– Вот и славно.
– Ты знаешь, – продолжил он через секунду, – что полиция обыскивала лондонскую квартиру Неда? Видел в новостях, пока одевался.
– Неужели? – спросила королева и решительно добавила: – Правда же, Гарри чудесно выглядит?
– Да? Наверное, ты права. Они были в костюмах химзащиты. Такие, белые, как у пчеловодов.
– Кто?
– Полицейские. В квартире Неда в Хэмпстеде. Понятия не имею зачем, учитывая, что руку вынесло в Норфолке. Я уж думаю, не была ли это неудачная попытка похищения. Помнишь того мальчишку с ухом, Гетти?[11 - В 1973 году шестнадцатилетнего Джона Пола Гетти III, внука американского нефтяного магната, похитили и удерживали пять месяцев ради выкупа. Похитители послали в газету бандероль с прядью волос и отрезанным ухом Гетти, чтобы показать серьезность своих намерений.] Ужас. Письмо потеряли на почте. Специально не придумаешь.
– Да уж. О, Софи! – королева через всю комнату отчаянно помахала жене Эдварда, графине Уэссекской. – Как дела у детей? Они всем довольны?
– О, более чем. – Софи присоединилась к ним.
На ней было элегантное шелковое платье, и королева с радостью отметила, что уже видела его раньше. Королева не одобряла бездумных модниц, которые надевали наряд не больше одного раза.
– Вы уже слышали про мужчину, который пропал? – спросила Софи. – Он жил неподалеку, да? Я как раз говорила с миссис Мэддокс, она рассказала, что ее дочь работала на книжном фестивале в том поместье несколько лет назад. Познакомилась со Стивеном Фраем. Кажется, там был даже какой?то романтический интерес.
– К Стивену Фраю?
– К Эдварду Сен-Сиру. Я его, кажется, никогда не встречала. Вы были хорошо знакомы?
К счастью, тут прозвенел гонг, зовущий к ужину. Королевская чета повела остальных взрослых в столовую. Фисташковый цвет стен, “бремарский зеленый”, выбрала королева-мать, чтобы напоминать себе о любимом шотландском замке[12 - Бремар – шотландский замок, расположен в области Абердиншир.]. Цвет придавал комнате радостный, женственный флер, в котором чувствовалась мамина легкая рука. Однажды королева случайно услышала, как посетитель говорит, что комната похоже на кафе-мороженое в “Хэрродс”, но, наверное, это не так уж и плохо? Как всегда, комната была освещена только свечами, мерцающие отблески которых, она надеялась, делали даже самые простуженные лица достаточно привлекательными. Возле окна блестела серебром искусственная елка. Вино было превосходным, и дичь приготовили идеально. Но разговор упорно возвращался к Сен-Сирам, не успев уйти в сторону.
– Само собой, полиции стоит искать разъяренного мужа, – предположил Эндрю. – Всем известно, что Нед Сен-Сир любил аристократочек в бриджах для верховой езды. – Он ухмыльнулся сестре, которая посоветовала ему заткнуться.
– Он был художником? – спросила Камилла. – В новостях его лондонскую квартиру назвали “студией”.
Анна начала объяснять, припоминая свои юношеские годы:
– Художником был отец Неда. Саймон Лонгборн? Или Пол? Не помню. Мама, как звали мужа Джорджины?
Но сидящие за столом тоже не могли припомнить, вернее, не могли прийти к общему мнению. Саймон или, возможно, Пол подарил Джорджине фамилию Лонгборн при замужестве еще во время войны. Все они жили в Ледибридж-холле вместе с младшими сестрами Джорджины и ее лихим братом Патриком, а Нед был Недом Лонгборном до восьми лет, пока Пол или, возможно, Саймон, не развелся с Джорджиной и не сбежал в Грецию, где он писал картины и пил, пока алкоголь не свел его в могилу, а юному Неду досталась студия в Хэмпстеде и дом с открытой крышей на Корфу. Вполне вероятно, что Джорджина даже не заметила отсутствия супруга. Ее всегда больше интересовали лошади, к тому же она помогала отцу управлять поместьем. После развода она вернула девичью фамилию, и Нед последовал ее примеру. Он унаследовал от матери золотисто-рыжие волосы и римский нос, харизму, любовь к быстрым авто, периодические вспышки гнева, обаяние… Насколько могли судить собравшиеся, от отца Неду не досталось ничего, кроме двух объектов недвижимости.
– После смерти своего отца Джорджина выкупила Эбботсвуд, – пустился в объяснения Филип. – Отличная вилла времен Регентства. Не такая большая как Ледибридж, само собой. Во время войны здесь были янки, от виллы мало что осталось, но ландшафт там отличный. Проект Рептона, судя по всему.
Знания Филипа об архитектуре и дизайне никого за столом не удивили. Если герцогу что?то было интересно, он, как правило, изучал предмет досконально, и местная архитектура была одним из его хобби.
– Джорджина уединилась там, будто героиня Диккенса, хотя ей было едва за сорок. Ездила охотиться и почти ни с кем не общалась. Она так и не простила кузену Ральфу, что он выгнал ее из Ледибриджа, когда умер ее брат и Ральф унаследовал поместье. Хотя что еще он должен был сделать, не представляю.
– Разве она не могла остаться вместе с ним? – спросила одна из младших принцесс.
– Может быть. Но нужно было знать Джорджину. Старшая дочь – единственная, у которой мозги были на месте, – она практически единолично управляла поместьем в последние годы. Она бы постоянно наступала новому барону на пятки, подвергала сомнению любой его шаг. Не удивлен, что Ральф фактически обанкротился, чтобы избавиться от нее. Нед тоже так и не простил его. Ральф умер сорок лет назад, но если бы это его рука оказалась в воде…
Королева многозначительно взглянула на мужа.
– Каким он был человеком? – хотела знать Камилла.
– Нед? Сумасбродным, – с некоторым неодобрением ответил Чарльз.
– Упрямым, – добавил Филип.
– В крыле для прислуги его называют первопроходцем, – сообщила Софи, и все головы повернулись к ней. – Передаю со слов миссис Мэддокс. Он затеял какой?то проект, чтобы превратить Эбботсвуд в заповедник. Собирался сделать там центр для вымирающих видов животных.
– Неужто? – нахмурился Филип. – Не слышал об этом.
– Это недавняя задумка. Миссис Мэддокс была очень воодушевлена. Как я сказала, она фанатка Неда.
Беатриса, которая сидела напротив королевы, выглядела удивленной:
– Если он жил так близко, почему ни я, ни Евгения с ним не пересекались?
– Я тоже, – поддержал Гарри.
– С годами мы потеряли контакт, – расплывчато ответила королева.
– Ха! – подал голос Филип. – Ты хотела сказать, он поспешил избавиться от нас.
– От нас? – переспросила Беатриса. – Серьезно?
– Он рос как маленький лорд Фаунтлерой[13 - “Маленький лорд Фаунтлерой” – роман писательницы Фрэнсис Ходжсон Бернетт для детей, впервые публиковался в 1885–1886 годах.] в Ледибридже, а после того, как его и Джорджину выставили, уехал в Грецию, там у него случилось псевдопрозрение, и вернулся он уже законченным коммунистом. Он считал нас отсталыми ханжами. Слишком занудными, на его богемный вкус. Он любил только твою двоюродную бабушку Маргарет. Нам же больше нравился сын Ральфа, Хью. Ничем не примечательный, но надежный. Ты знаешь Хью. Одевается как чучело, разводит овец и пишет о Джоне Донне[14 - Джон Донн (1572–1631) – английский поэт, один из самых известных представителей “метафизической школы”.]. Надо сказать, что любили мы по большей части его жену, Ли. Очень привлекательная блондинка из Йоркшира. Просто волшебница по части растений. Она умерла этим летом. Слишком рано.
– Мы были ровесниками, – заметил Чарльз, покрутил в руках бокал вина, осушил одним глотком и жестом попросил наполнить его снова. – Родились в один день. Всегда посылали друг другу корзину гиацинтов на день рождения. – Вид у него был скорбный. – Кажется, с Хью их познакомил как раз Нед. Слава богу, она не выбрала Неда.
– Мама, ты, кажется, говорила, что Нед звал тебя на свидание? – повернулся к Анне Питер Филлипс.
– Ммм, было дело, – признала Анна. – Со мной Нед не рвал связей. Но он был такой непредсказуемый. Эталонный “плохой парень”, ну вы представляете. В семидесятые Эбботсвуд был знаменит своими рок-концертами. Кажется, там как?то играли “Лед Зеппелин”.
– Ого! – Беатриса была впечатлена.
– Конечно, со временем он остепенился, – сказала Анна. – Последний раз я видела его на деревенской ярмарке пару лет назад, он стоял у прилавка с веганским кормом для собак.
– Я слышала, его исчезновение может быть как?то связано с наркотиками, – сообщила Евгения. – Об этом тоже упоминали в новостях.
– Это точно не про Неда, – твердо заявила Анна. – У его лучшего друга в Греции случилась передозировка, с тех пор Нед категорический противник любых веществ. Какое?то время Эбботсвуд был даже центром реабилитации для зависимых.
– Пока один из подопечных чуть не спалил виллу, – напомнил ей Чарльз.
– Пфф, – фыркнул Филип. – Нед умел находить последователей, только вот настоящего лечения им предоставить не мог. Вечно хватался за очередную безумную идею, и все шло наперекосяк. Наполовину Дон Жуан, наполовину Дон Кихот. Никогда не мог довести дело до конца.
– Звучит увлекательно, – улыбнулась Беатриса.
– Он и был увлекательным. Вот и доувлекался, – проворчал Филип. – В этом и проблема. Слишком старался впечатлить мать.
– Какой фрейдистский взгляд, – заметила королева, почти уверенная, что термин здесь уместен, а также что ее реплика заставит Филипа наконец сменить тему.
К ее удовольствию, именно в этот момент двери столовой открылись, и процессия лакеев внесла высокие шоколадные суфле, посыпанные сахарной пудрой и украшенные шоколадными листьями падуба. Раздался гул одобрения, и разговор перешел в новое русло. Этот вечер был одним из любимых в году для королевы, и наконец она смогла им насладиться.
Глава 6
Следующим утром королева почувствовала себя хуже.
Голова раскалывалась. Она списала боль на шампанское и, возможно, коктейль “Заза”. Королева едва могла открыть глаза.
В коридоре возле ее покоев дети носились взад и вперед, победно выкрикивая “Он тут!”, затем на них так же громко шикали. Между тем королеве необходимо было что?то сделать. Что бы это ни было, она была на это не способна.
Лежа в постели с закрытыми глазами, она постаралась сосредоточиться. Дело не могло быть в алкоголе. Не так уж она и налегала на коктейли. Во всяком случае, не настолько сильно, чтобы чувствовать себя так паршиво. Простуду тоже нельзя было винить. Что же ей нужно сделать? Филип заболел на день раньше, а прошлым вечером выглядел и чувствовал себя намного лучше. Он даже сказал, что ему не терпится подышать свежим воздухом сегодня на утренней службе.
Глаза королевы широко распахнулись. Жидковатый утренний свет был ослепляюще ярким.
О нет!
Она резко села и тут же снова опала на подушки, совершенно сбитая с толку.
Служба! Сегодня воскресенье, да к тому же Рождество. Ей надлежало быть в церкви Святой Марии Магдалины к девяти для закрытой службы, а затем еще раз к одиннадцати, чтобы показаться публике. Это была не просто традиция, это был долг, и каждый год своего правления королева обязательно посещала одиннадцатичасовую службу здесь или в Виндзоре. Просто невозможно было представить, что она не появится. Что бы сказала бабушка, королева Мария?
Она снова села и попыталась позвать горничную. У нее все еще было около часа, чтобы собраться. Но она осипла настолько, что пришлось позвонить в колокольчик. Тут же по видеосвязи вызвали врача, оперативно поставили диагноз (грипп в самом разгаре) и запретили ей выходить из дома. Филип, который уже оделся и позавтракал, бросил на нее один взгляд и согласился с врачом, что было самым большим разочарованием. То же самое сделал и Чарльз, который был так поражен известием о недееспособности матери, что ему пришлось подняться и убедиться в этом самому. Королевская спальня превращалась в площадь Пикадилли или сцену из “Безумия короля Георга”[15 - “Безумие короля Георга” – драматический фильм режиссера Николаса Хайтнера, выпущен в 1994 году.]. Если бы королева не была лишена способности говорить, она обязательно сказала бы, что думает по этому поводу.
В конце концов, после сытного завтрака и небольшой прогулки, которая помогла детям сжечь энергию, накопившуюся после утренних находок в чулках, остальные члены семьи предоставили королеве пару блаженно тихих часов, отправившись в церковь, чтобы посетить службу и поговорить с народом. Если бы Ее Величество могла чувствовать себя еще хуже, то мысль о посетителях, которые часами ждали ее при минусовой температуре у ворот, безусловно, причинила бы ей боль. Вместо этого она неторопливо оделась в компании горничной и рождественских гимнов по радио.
Она воспользовалась возможностью написать короткое письмо Мойре Вестовер, чья дочь Астрид так загадочно исчезла, и Хью Сен-Сиру, двоюродному брату Неда из Ледибридж-холла, выразив сочувствие по поводу “несомненно, тяжелых времен для вас всех”. Она хотела было написать о “вашей тяжелой утрате”, но никто не знал наверняка, имела ли место утрата. В любом случае, бедному Хью недавно пришлось пережить уход куда более близкого человека: его любимая жена умерла незадолго до золотой годовщины их свадьбы. А с Недом Хью, насколько было известно королеве, не говорил уже много лет. Интересно, не сложнее ли терять кого?то, кто уже давно исчез из вашей жизни? Нет ни теплых воспоминаний, ни утешения общими делами. Легко сказать, что это не имеет значения, но так ли это?
Позже прибыл настоятель, чтобы лично обеспечить королеве причастие – иногда удобно быть главой англиканской церкви, – и все снова собрались в столовой, чтобы пообедать жареной индейкой, семью видами органических овощей с различных королевских ферм и садов и рождественским пудингом, который обливали ромом и поджигали. Те гости, чей желудок был достаточно силен, могли также насладиться хорошими винами и шампанским. Все были в бутафорских коронах, с непокрытой головой по традиции осталась только королева. В детстве ее страшно веселило, когда отец оказывался единственным человеком в комнате без короны. Они закончили как раз вовремя, чтобы собраться у телевизора в салоне и посмотреть обращение, которое королева записала еще в Букингемском дворце.
– Здесь я выгляжу абсолютно здоровой, – заметила она с дивана.
– Это было еще до того, как к нам приехали маленькие “рассадники”. А ну, кто из вас, негодников? – вопросил Филип, оглядываясь.
– Ты и сейчас чудесно выглядишь, – учтиво отозвалась Софи. Софи всегда находила нужные слова, даже когда опровержение было у всех прямо перед глазами.
Королева уже знала, что скажет ее телевизионная копия нации и Содружеству, поэтому перевела взгляд с экрана на небольшую щель в панелях стены – она отмечала потайную дверь. Комната, где она разговаривала с начальником полиции. Здесь ее отец и дедушка записывали свои рождественские послания для радио. Их транслировали в прямом эфире на всю империю, которая, казалось тогда, управляла миром. Как быстро эта идея стала историей. Королева и ее отец оба потратили жизнь на управление переходным периодом.
На мгновение она снова представила его рядом с собой, его руку, успокаивающе лежащую на плече. Ощущение не поблекло полностью даже спустя столько десятилетий. Он умер в спальне наверху, в возрасте всего лишь пятидесяти шести лет, а она была далеко, в Африке. На другом конце света.
– Мамочка, ты в порядке? – спросила Анна.
– Да, это все мерзкий грипп. Передай мою сумочку, я возьму платок.
– В одном можете быть уверены, – сообщила миссис Мэддокс узкому кругу персонала, собравшемуся в служебном крыле несколько часов спустя, – это не кто?то из семьи.
Миссис Мэддокс была женщиной начальственной, нечитаемое выражение лица и безукоризненно подстриженный шлем из волос делали ее невероятно похожей на Анну Винтур – если бы редактор журнала “Вог” отказалась от солнцезащитных очков и надела праздничную пластиковую тиару. Сходство отмечали многие гости Сандрингема, причем настолько часто, что семья теперь заключала пари на то, как быстро упомянут его новоприбывшие.
– То есть не принц? – спросил один из дворецких.
Раздавшееся хихиканье быстро пресекли.
– Нет, мистер Робертс, что вы! Его семьи.
Этим вечером экономка собирала прислугу у себя, а члены королевской семьи на короткое время были предоставлены сами себе. Рози была благодарна, что ее пригласили. Весь день она скучала по острому и пряному вкусу блюд, которые готовила мать в квартире в Западном Лондоне, а также по не меньшей остроте дружеских подколов кузенов за столом. Технически ее должность была слишком высока, чтобы заседать со слугами, но в Сандрингеме условности были переменчивы, словно приливы.
