Потому что в июне у меня случились лагеря. Время, когда на несколько недель мне пришлось выпасть из деловой жизни и какое-то время снова побыть обычным курсантом.
Нас централизовано вывезли в учебный центр, который находился возле Свердловского. Именно там я пришёл в себя во время присяги.
Работать не было никакой возможности: связи нет, ноутбук зарядить негде. В увольнение в город не скатаешься – слишком далеко. Да и не отпускают официально.
Пришлось передать все дела Лике и смириться с этим.
В лагерях мы снова жили в палатках. Мылись холодной водой по раковиной на улице и ходили в туалет типа «сортир», где не было даже перегородок.
Лагеря – это царство «дубовки». Одни военные дисциплины, с практической отработкой. В том числе стрельбы и полевые выходы.
Некоторые вещи были довольно мучительными: например, полевой выход по РХБЗ, когда пришлось километра три бежать в ОЗК. Правда, с небольшими перерывами.
Особенно тяжко было оттого, что кругом было лето: солнышко, зелень, цветочки цветут и пахнут… речка Клязьма блестит… а ты вынужден подыхать в противогазе, мучительно осознавая весь идиотизм происходящего.
«Почему я не подсуетился, чтобы уволиться нафиг из вооружённых сил? В теории можно загреметь в армию – но ведь сейчас-то у меня было достаточно возможностей, чтобы решить эту проблему! Зачем довёл до этого кошмара?» – думал я, тихонько и незаметно сливая пот из противогаза через подбородок. Незаметно, потому что если препод, дикий полковник с «дубовки», увидит это дело, то поставит «незачёт». И нужно будет бежать заново – с «западом» или «востоком».
Вечером, после зачёта, эти мысли как-то отступили. А я понял, что не хочу никуда уходить. Что такая двойная жизнь не даёт мне расслабиться, кинуться во все тяжкие. А ещё это было очень приятно: заново проживать когда-то пережитое, но уже с полным осознанием происходящего, меня его под себя. С желанием взять всё от каждой минуты, в том числе не самой приятной.
Преподаватель по огневой подготовке был весёлым и циничным подполковником, с пышными чёрными усами. Он прошёл Чечню, но каким-то образом умудрился избежать и ПТСР, и деланого осознания собственной важности и героизма, с которым ходили некоторые, гордо выпячивая жёлтые или красные планки ранений.
– А в этом заряде поражающие элементы имеют форму тора. Так они нанесут максимум ущерба мягким тканям, что рассчитано согласно показаниям скорости разлёта. В нашем деле ведь какой главный принцип, а? Всё для человека! – говорил он, разбавляя циничным юмором скучные лекции о различных средствах поражения.
На практическом занятии с огненно-штурмовой полосой командовал он и дикий полковник с РХБЗ.
Перед началом у меня никакого мандража не было. Да, опять беготня в ОЗК, зато, к счастью, совсем не долгая. Всего-то полоса на время – и всё, можно расслабиться. К тому же, норматив такой, что саму полосу можно было спокойно идти пешком. Ну, за исключением тех мест, где надо прыгать, само собой.
Подумаешь: немного напалма, пламени и дыма. С точки зрения требований по физической подготовке полоса не представляла большой сложности.
В таком спокойном состоянии я и побежал.
А накрыло меня в середине моста. Причем так сильно, что я вырубился на какое-то время и рухнул в ров с водой.
Очнулся уже на травке. Надо мной склонился усатый препод. Побледневший, но спокойный. Увидев, что я открыл глаза, он спокойно вздохнул, после чего поднялся и крикнул:
– Отработка эвакуации раненого! Носилки!
Через несколько минут я уже был в санчасти – одноэтажном деревянном строении, расположенном возле офицерской общаги. Меня осматривала врач-майор с немного странной фамилией Вагина. Ударение на первый слог.
Выслушав мои сбивчивые объяснения, она что-то написала в медицинской книжке и назначила мне витамины. Собственно, на этом весь инцидент был исчерпан.
Уже вечером, когда я засыпал в палатке, передо мной снова встала стена огня. Сброс зажигательного снаряда с «Бабы-яги». Мы были в штабе, и я видел, как горел Юрчик, командир разведки…
После того момента произошло столько всего: ядерная война, консолидация, борьба с интервенцией, выход на границы Европы. Принципиально новое оружие, о котором многие слышали и шептались, но которое категорически запрещено упоминать…
Отчаяние последних дней. Новая надежда, путешествие в прошлое.
То, что случилось со мной после мобилизации, должно было быть похоронено под всем этим. Но нет: самый первый момент, когда я сам, лично, на собственной шкуре почувствовал, что такое война – остался в памяти ржавым гвоздём.
И в самый неподходящий момент вылез, шандарахнув по голове запахом горелого мяса и животным страхом.
– Саня, ты чего? – Сеня Шанцев легонько толкнул меня в бок.
Мы спали в ряд на нарах, в составе языковой группы. У нас было просторно: китаистов осталось всего шестеро – Стёпа Внуков не сдал китайский и перевёлся на факультет журналистики, расположенный на «Маяковке».
Теперь вместо него группой командовал Семён.
Я знал, что Снегирёв выбирал межу мной и Шанцевым, мы оба были отличниками, но мне удалось отговориться от такой «чести».
– Да ничего вроде, – ответил я. – А что?
– Ты дрожишь весь… у тебя что, температура?
– Да нет у меня температуры никакой! – возразил я.
– Нет, точно? – с надеждой спросил Женя Скворцов. – Может, сходишь в санчасть, померяешь температуру, а?
– Я там уже был сегодня, – возразил я.
– Блин, и что? Не намеряли? – Женя разочаровано вздохнул. – Жаль, жаль… так бы карантин объявили… в нашей группе хотя бы…
– Никуда ты от кросса не денешься! – Вставил Игорь Скопцов.
– Всё, народ, хватит, отбой, – вернул инициативу Сеня. – А ты, Иванов, если что – не терпи, понял?
– Да понял, понял, всё в порядке… – ответил я.
После чего уснул.
К счастью, никаких снов мне не снилось.
После того происшествия на полосе я начал ходить в самоволки.
Парни иногда лазали по вечерам через забор, за пивом. Меня оно не интересовало – вот и не видел смысла рисковать.
А теперь всё же выбирался: просто побродить по лесу, подышать воздухом. Подумать о чём-то отвлечённом. Позаниматься цигун, в конце концов.
Ходил я всегда один. Иногда забредал довольно далеко: до Звёздного городка.
Там были пруды, в которых купались местные, и я тоже не мог отказать себе в удовольствии несколько раз окунуться. Дни стояли жаркие.
До конца лагерей оставалось ещё две недели. Время тянулось мучительно медленно. И вот: очередная пятница.
Дождавшись вечерней поверки, я свернул к нашей палатке. Честно предупредил Шанцева, что собираюсь в ПРБ. Тот обречённо вздохнул, но возражать не стал. Наоборот, прокомментировал: «У начальников курса сегодня бухач. Буряков проставляется, у него днюха сегодня…»
Я осторожно, тенью, добрался до столовой. Потом вышел на поле возле огненно-штурмовой полосы, где над забором не было «колючки». И там чуть не подвернул себе ногу, споткнувшись о какую-то корягу.
Ругаясь, я поднял деревяшку, чтобы рассмотреть её в лунном свете: фонарик включать было нельзя никак. На ощупь она была удивительно гладкой, тщательно обструганной. С утолщением на конце.
Только через пару секунд я сообразил, что именно держу в руке.
В Университете была одна очень странная традиция, связанная с лагерями. Одна из тех военных традиций, которые вроде бы недостойные и пошлые, но удивительно живучие. Вроде питерской привычки выпускников военных вузов до блеска натирать тестикулы коню под Петром.
В конце последних лагерей, на третьем курсе, пацаны массово строгали деревянные фаллосы, из любых подручных материалов, и размещали их за день до отъезда в самых неожиданных местах: на флагштоке над штабом, посреди плаца, в клумбах у столовой.
Говорят, самые креативные вставляли огромные красноголовые коряги в стволы гаубиц. И даже перекрашивали соответствующим образом макеты ракет.
Руководство лагеря, само собой, каждый год пыталось пресечь это безобразие или, на худой конец, наказать виновных. С переменным успехом.
Иногда размещение фаллосов сопровождалось написанием стишков, тоже в самых неожиданных местах. Один из них мне запал в память ещё с того, дальнего прошлого:
«Сюда я больше не ездун, и не ездок, и не ездец.
Последним лагерям ***».
Мне достался один из фаллосов, оставленных старшим курсом. Такие в довольно широком ассортименте валялись по здешним полянам.
На какое-то мгновение я подумал, что, может, мне не стоит ходить в этот раз. Что это было предупреждением мне. Но потом представил, что вернусь в палатку, устроюсь под дружное сопение одногруппников под колючим одеялом и буду думать… о чём? О будущем, которого больше нет? О той моей прежней жизни, которая закончилась так неожиданно?
Стало как-то по-особенному тоскливо. И я плюнул на дурные предчувствия.
Возле Звездного Городка, на озёрах народ жёг костры и жарил шашлыки.
У меня рот тут же наполнился слюной. Вот бы и самому сейчас запалить угольки… но это уже было из разряда фантастики. Да, в круглосуточных ларьках мясо, может, и найдётся – но где взять всё остальное? Шампуры, мангал? Да и выкидывать потом жалко, а в палатку с собой не притащишь.
К тому же, делать шашлык в одиночестве как-то странно…
Подавленный и раздражённый, я пошёл мимо озёр дальше, в лес, чтобы не чувствовать вкусного запаха.
Шёл долго. Пока вдруг не услышал совсем рядом гул турбин самолёта. Я сообразил, что, похоже, дошёл аж до полосы «Чкаловского» и мысленно присвистнул.
Чуть в стороне, слева, в небо грузно поднимался Ил-76. От грохота его движков заложило уши.
Видимо, поэтому я не сразу услышал гул приближающегося автомобиля. Он ехал по просёлку, идущему вдоль полосы со стороны Щёлковского шоссе.
Фары чиркнули по стволам деревьев, и я рефлекторно нырнул в кусты.
Машина (это была трёхдверная «Нива») проехала мимо, но встала метрах в тридцати дальше.
В этот момент мне пришла в голову интересная идея. Зачем возвращаться к лагерю пешком, через лес, когда можно доехать с комфортом? Деньги у меня с собой были. Наверняка можно предложить нужную сумму заплутавшему водиле, заодно и помочь на дорогу выехать – я неплохо ориентировался на местности.
Я вышел на просёлок и пошёл в сторону «Нивы». Возле машины стояло двое мужчин. Они, видимо, только что отрыли багажник и о чём-то переговаривались между собой, слов было не разобрать, да и в ушах после взлёта «Ила» всё ещё звенело.
На обочине стоял ещё один человек. У него в руках было несколько предметов, издалека напоминающих кирпичи.
Я с досадой подумал, что это какие-то строители, и для меня у них просто места не найдётся, и уже хотел было двинуть обратно, но тут один из них меня заметил и окликнул:
– Эй! Ты кто там? Иди сюда!
Он говорил с характерным кавказским акцентом. И только в этот момент я понял – что-то не так.
Люди возле «Нивы» застыли в напряжённых позах. У одного из них в руке… неужели пистолет?
Сердце затрепыхалось в груди, разгоняя кровь. От прилива адреналина пересохло во рту.
А я ведь даже мобильник оставил в палатке!
– Иди суда, эй! – повторил один из них.
А потом мне в лицо ударил яркий луч фонарика.
– Вай, ты глянь, кого нам Всевышний послал! – произнёс тот же голос.
И только теперь я его узнал. Вспомнил вечер в «Hungry Duck» и неудавшуюся воровку…
– Чё, кто это? Знакомый? – спросил другой голос, на чистом русском.
– Да есть такое дело, да пацан? – продолжал веселиться кавказец.
А на меня вдруг со всей ясностью обрушилось понимание картины происходящего.
Мы стоим возле забора военного аэродрома. Мужики грузят в «Ниву» белые брикеты, которые, конечно же, никакие не кирпичи…
В живых меня не оставят. После такого уж точно.
Я незаметно пощупал фонарик, притороченный к петле сзади, на камуфляжных штанах. Хороший фонарик: «MagLight» галогеновый, выкупил у одного из старшекурсников, который недавно вернулся из командировки в Боснию. Там ребята меняли наши шапки-ушанки и прочие диковинные для западных военных вещи на такие вот полезные штуки.
Понимая, что мешкать больше нельзя, я выхватил фонарик, включил его и направил луч на кавказца, метя в глаза.
Глава 4
Это очень неприятное чувство – быть дичью. Дело даже не в страхе смерти; в такие моменты включается какое-то совершенно особенное чувство, видимо, из самых глубин рептильного мозга, из-за чего меняется весь окружающий мир. Он сжимается, оставляя лишь узкий тоннель возможностей, тропу, по которой следует бежать изо всех сил. Силы прибавляются, усталости и боли в перегруженных лёгких не чувствуешь.
Плохо, что мозги почти перестают работать. Когда тут рассуждать и думать, если надо спасаться?
Бороться с этим очень сложно. Но кое-чему я успел научиться, там, в страшном будущем.
Двое довольно грамотно меня загоняли в сторону ближайшей просек, куда наверняка поехал третий, на «Ниве».
К счастью, я вовремя это сообразил.
