Его тон… ледяной, отстранённый, резкий… А ведь всего три дня назад он шептал слова любви, держал мои руки в своих и смотрел в глаза с такой нежностью…
Лицемер!
Лжец!
Обманщик!
– Твоё письмо… – я собрала силы, чтобы мой голос звучал ровно. – Твоё письмо, Генри. Наша свадьба… Приглашения, подарки, платье!
– Придётся всё отменить, – буднично, словно речь шла о какой-то мелочи, пожал плечами Генри.
Его безразличие доводило меня до исступления.
Внутри кипело, бурлило, клокотало от несправедливости. Хотелось кричать, разбить что-нибудь, выплеснуть всю эту боль наружу. Может, разгромить здесь всё? Сбросить тяжёлую вазу с пьедестала, разорвать на куски бархатные шторы, швырнуть в него… Да, в него, в этого человека, который топчет сейчас моё сердце.
Я окинула задумчивым взглядом интерьер дома. Он не был его собственностью, Генри арендовал этот особняк, точнее, арендовали его родители, которые год назад скончались, и договор аренды подходил к концу. А платить… Платить ему, похоже, больше нечем.
Он сам говорил, что после свадьбы нам придётся переехать в его загородный домик, доставшийся ему в наследство от дальней тётки. Небольшой, он находился где-то в деревне. Я была не против. В своих мечтах я представляла, как разведу там сад, построю новую оранжерею, а после, возможно, начну принимать местных жителей. Моя целительская сила не должна пропадать зря.
А сейчас… сейчас всё в один момент рухнуло. Рассыпалось в прах. Мечты о семейном счастье, о нашем совместном будущем.
– Ты так говоришь… Генри, неужели ты не любишь меня?
Мужчина молчал, плотно сжав губы, а его взгляд… он был холоден, пуст и безразличен.
– Вспомни, как мы с тобой мечтали переехать за город, – продолжала я, цепляясь за призрачную надежду, что он одумается.
– Это были твои мечты! Не мои, – резко дёрнул подбородком Генри. – Думаешь, мне хочется превращать свой дом в бесплатный госпиталь, как ты сделала это у себя? Принимать на пороге какое-то… отребье? Не понимаю, как твой отец всё это терпит!
Его слова ударили меня словно пощёчина. Я почувствовала, как к горлу подступает ком.
– Ты все это время врал мне…
– Как же долго! – раздался из гостиной капризный, раздражённый голос. – Что они там делают? Генри, дорогой!
Я услышала шаги, цоканье каблуков по мраморному полу, после чего в коридоре возникла фигура, затянутая в блестящий, кричаще-фиолетовый шёлк.
– Вы всё ещё здесь? – презрительно фыркнула брюнетка. – Немедленно убирайтесь из нашего дома!
Вот как, она уже считает этот дом своим?
– Генри, – она бросила уничижительный взгляд на моего бывшего жениха, и тот… покорно склонил голову. – Я всё ещё жду объяснений. Как так получилось, что эта… эта оборванка смеет называть себя твоей невестой?
– Это вздор, дорогая, – торопливо проговорил Генри, прильнув к брюнетке и поцеловав её руку. – Бедная девочка. Мы с ней учились в одной академии. Она просто помешана на мне! Я пытался ей всё объяснить по-хорошему, но ни в какую. Думает, – мужчина язвительно хмыкнул, и этот смех, злой и издевательский, резанул по сердцу, – что у нас будет свадьба. Больная…
Я слушала Генри и не могла поверить своим ушам. Гнев и обида захлестнули меня с головой. Я почувствовала, как магия начинает бурлить внутри, требуя выхода. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и вокруг них заплясали яркие искры.
– Ах ты, лживый мерзавец! – выкрикнула я, не в силах больше сдерживаться.
Магия вырвалась наружу и полетела прямо в Генри, но он ловко заблокировал её, однако часть искр, отразившись от невидимого барьера, ударила в его новую пассию. Женщина взвизгнула, схватилась за щеку, на которой отпечатался красный след от магической пощёчины.
Я тут же спрятала руки за спину, понимая, что совершила ошибку: гнев затмил разум.
– Ты точно ненормальная! – закричал Генри.
Из гостиной, заинтересовавшись переполохом, вывалились гости.
– Полиция! Вызовете полицию! – визжала брюнетка, топая ногами. – Эта сумасшедшая напала на меня!
Я закусила губу, сдерживая поток проклятий, которые так и просились на язык, и в панике бросилась к выходу. Ситуация явно вышла из-под контроля…
Глава 3
Я шла по улицам, которые постепенно пожирал сумрак надвигающегося вечера. Ароматы дорогих приторно-сладких духов гостей Генри, ещё недавно щекотавшие ноздри, растворились, сменившись запахом прелых листьев и мокрой шерсти, исходивших от проезжающих мимо экипажей.
Промокшая и продрогшая, я кое-как добрела до дома. В спешке, чтобы узнать правду от Генри, даже не удосужилась взять с собой плащ – выбежала прямо так, в одном тонком платье, которое теперь неприятное липло к телу.
Представляю, на кого я была похожа, когда ворвалась в его дом: спутанные волосы, подол, забрызганный грязью, ботинки, превратившиеся в бесформенные комья глины…
Странно, что кто-то в таком виде меня вообще узнал. Мне, к примеру, никто из гостей знаком не был. Или я просто не присматривалась? Всё моё внимание было приковано к Генри и его новой… невесте.
Что за вздор! Она – его невеста? До сих пор не верится.
– Мелочный слизняк… – процедила я сквозь стиснутые зубы, поднимаясь по скрипучей лестнице к себе в комнату.
Меня никто не встретил, даже отец не вышел. Наверное, это к лучшему. Сейчас я никого не хотела видеть. Слёзы жгли глаза, грозясь прорваться наружу, но я запретила себе плакать. Не дождутся!
В комнату постучали, когда солнце полностью скрылось за горизонтом, и наступил поздний вечер.
– Дорогая, не хочешь поужинать? – это был отец. – Мы специально не садились – ждали тебя.
– Да, сейчас выйду! – ответила я, только чтобы отец сильно не волновался.
Я всё это время сидела на кровати, болезненно сжимая в руках подвенечную фату, которую успели сшить портные. Тончайшее кружево, жемчужины, сверкающие матовым блеском… столько труда вложено, и всё напрасно.
Я чувствовала себя жалкой, потерянной и никому не нужной. Мир расплывался перед глазами. Но больше всего в этой истории мне было жалко отца. Он так мечтал что я, наконец, обрету любовь…
Знал ли он, что свадьба сорвалась? Пожалуй, что да. Тётушки всенепременно ему обо всём доложили.
Собравшись с мыслями и переодевшись в домашнее платье, я смогла-таки спуститься в столовую.
На ужин было картофельное рагу и баранья отбивная. Аромат еды, обычно такой аппетитный, сейчас вызывал лишь тошноту. Тётушки, словно не замечая напряжённости, болтали о чём-то своём, и их голоса сливались в монотонный, раздражающий гул.
Отец молчал. Лишь изредка он бросал на меня тревожные, сочувствующие взгляды. Я же бесцельно возила по тарелке кусок мяса, пытаясь разрезать его, но у меня ничего не выходило. Руки дрожали, отказываясь подчиняться.
На миг перед глазами возникло напыщенное лицо Генри, его самодовольная ухмылка…
Ярость снова прорвалась наружу. Вилка не выдержала напряжения, взлетела вверх и с глухим плюхам грохнулась в тарелку с подливой, забрызгав не только скатерть, но и дорогое платье тёти Ванды, сидевшей напротив.
Повисла тяжёлая тишина, и все взгляды устремились на меня.
– Кхм… кхм, – прокряхтела тётя Ванда, с недовольным видом вытирая салфеткой пятна подливы с лица и платья.
– Простите, – буркнула я.
– Ты слишком сильно переживаешь, Кара, – хмыкнула тётя Ванда. – Твой Генри уже давно ухлёстывал за Агатой, – как ни в чём не бывало, выдала она. – Стоило ей появиться в городе.
– Агатой? – я подняла на родственницу красноречивый взгляд. – Говорите так, будто хорошо её знаете!
– Да, мы знакомы, – без зазрения совести высказалась родственница. – Она не так давно овдовела. Детей у неё нет, а её муж оставил ей приличное состояние. Ты бы знала это, если почаще появлялась в свете. Кара, когда ты в последний раз была на балу или приёме? Видела хоть что-то кроме своих сорняков и грязной бедноты? За эти три месяца, что мы гостим у вас, я насмотрелась, чем ты тут занимаешься, – тётя приподняла бровь, словно желая унизить меня ещё сильнее. – Совершенно отбилась от рук, превратилась в настоящую дикарку.
Я перевела полный отчаяния взгляд на тётушку Беатрис, но та лишь испуганно уставилась в свою тарелку, не горя желаем ввязываться в конфликт с сестрой. Отец тоже не проявлял участия, словно… словно он был согласен с ней.
– Мой брат тебя слишком избаловал, – подытожила она.
Слова били наотмашь, точно плётки.
– Прошу прощения, но позвольте мне самой решать, что делать со своей жизнью! – с раздражением в голосе бросила я.
Оставаться за столом более не хотелось. Аппетит исчез безвозвратно, будто его и не было.
– Артур, вот видишь! – торжествующе хмыкнула тётя Ванда. – Что и требовалось доказать. Она смеет пререкаться со старшими!
– Пререкаться? – я вспыхнула от несправедливых обвинений. – Вы двое знали, что Генри увивается за другой, и молчали? А ещё вы вскрыли конверт!
Вспомнилось, что адресатом была указана я, а тётушки взяли и прочитали письмо! Какая наглая бесцеремонность!
– Дорогая, он должен был сам тебе всё рассказать, – робко вставила тётушка Беатрис, но её доводы потонули в потоке слов сестры.
– Даже если бы и рассказали, чтобы изменилось? Жить в нищете в какой-то деревушке… Это твоя мечта?
– А что если, да?
– Какой вздор! – тётя Ванда даже не попыталась скрыть своего презрения. – Генри поступил совершенно верно, когда выбрал деньги.
Нет, вы только послушайте, она его ещё и защищает? Просто немыслимо! Ни капли поддержки, сочувствия…
– А как же любовь?
– Любовь? Ха! На любви, дорогая моя, далеко не уедешь! – рассмеялась тётя Ванда.
– Какая же вы холодная и расчётливая…
– Кара! – жёстко прервал меня отец. – Следи за своим языком!
– Нужно заняться твоим воспитанием, – тётя резко швырнула салфетку на стол, словно только что бросила мне вызов.
– Попробуйте… – прошептала я, не сводя с родственницы полыхающего взгляда.
Вот-вот мог бы произойти грандиозный скандал. После всего, что со мной сегодня случилось, не знаю, сумела бы я сдержаться. Не буду лукавить, но с тётей Вандой мы были чем-то похожи. Обе пробивные и за словом в карман не полезем. Даже мама, когда была жива, не раз отмечала схожесть наших характеров. Вот и выходило так, что мы с тётей постоянно ссорились.
– Кара, мне кажется, тебе лучше пойти к себе, – мягко предложил отец, пытаясь предотвратить взрыв.
Тётя прожгла меня испепеляющим взглядом, но я выстояла. Гордо приподняла подбородок и почти встала, как вдруг в столовую ворвался взволнованный дворецкий.
– Смитэрс, что такое? – отец поднялся из-за стола.
– К вам… полиция нагрянула, сэр.
Я сглотнула вязкую слюну. Что-то мне подсказало, что явились именно за мной. Тётя Ванда, словно прочитав мои мысли, нервно прошептала:
– И что же ты натворила?
Глава 4
Время тянулось мучительно медленно. Прошёл час, за ним другой, третий… Тени за окном становились длиннее, погружая улицу во мрак. Тётушки, утомлённые переживаниями этого безумного дня, удалились в свои покои, а я все продолжала бесцельно бродить по гостиной, не в силах уснуть.
Отец появился в доме, лишь в одиннадцатом часу вечера. Бледный, с сурово сжатыми губами и тяжёлым, полным ледяного огня взглядом, который, казалось, пронзал насквозь. Таким я видела его впервые, и интуиция предупредила, что добром эта ночь не кончится.
– Смитэрс, – резко бросил он, обратившись к появившемуся на пороге дворецкому, – принесите в кабинет бутылку бренди и бокал! Кара? – видимо, только сейчас отец заметил меня, притаившуюся за тяжёлой бархатной занавеской.
– Да…
– В мой кабинет! Живо! – голос родителя разнёсся по дому, словно раскат грома.
Сглотнув застрявший в горле ком, я послушно последовала за отцом. Сердце бешено колотилось в груди, грозясь выпрыгнуть наружу. Похоже, сегодняшний взрыв гнева в доме Генри не прошёл для нас бесследно…
– Садись! – рявкнул отец, указывая на кресло, стоявшее напротив массивного рабочего стола.
Я молча подчинилась, чувствуя на себе его недобрый взгляд. В комнате повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь размеренным тиканьем старинных часов на стене, отсчитывающих не только время, но и приближение чего-то неизбежного.
Через какое-то время дверь скрипнула, заставив меня вздрогнуть.
Тётя Ванда?
Сердце на миг замерло, но нет, слава богам, это был всего лишь Смитэрс с подносом в руках.
