Но нет, так не пойдет. Я здесь как адвокат Розы. Я не намерена от нее отступаться – и не успела я глазом моргнуть, как уже почти что в голос кричала:
– Отдайте мне вещи моей сестры!
Полицейский, похоже, обалдев от такого всплеска эмоций, схватился за дубинку. Я представила, как на меня сыплется град ударов, и даже обрадовалась – вдруг физической боли удастся заглушить ту, что я сдерживала внутри. Я зажмурилась, но ничего не произошло. Открыв глаза, я увидела, что между нами встал другой полицейский, хакудзин средних лет. Он был без фуражки, и его коротко стриженные волосы были медового цвета.
– Что тут происходит? – осведомился он у Трионфо.
– Младшая сестра Ито. Она хочет забрать сумочку и платье сестры. Но они все в клочья.
– Так подите и принесите. Они лежат в сейфе.
Дежурный сцепился взглядом с человеком, который, судя по всему, являлся его начальником.
– Дежурный Трионфо, – сурово проговорил блондин.
Дежурный покачал головой и направился к лестнице в подвал.
– Спасибо.
Я разгладила складки своего платья.
– Я сержант Грейвс.
У Трионфо куртка топорщилась на плотных плечах и на животе, а форма этого человека ладно облегала его худощавое тело. Открытая взгляду кожа была вся в бледных веснушках.
– Аки Ито.
Похоже, мое имя показалось ему забавным, как какая-то шутка. Он указал на стойку.
– Мне понадобится кое-что у вас уточнить, прежде чем мы отдадим вещи.
Я заполнила бланк, указав свое имя, степень родства с Розой и адрес. Запомнить номер нашего дома я еще не успела, и пришлось полезть в сумочку, уточнить.
– Мы прибыли в Чикаго два дня назад, – объяснила я.
Сержант отреагировал так, словно это не было для него новостью.
– Что ж, добро пожаловать. Мне жаль, что в наш прекрасный город вам пришлось прибыть в таких обстоятельствах.
– Моя сестра не убивала себя, – сказала я. – Она была не из таких.
– Вашему народу пришлось через многое пройти за последнюю пару лет.
Меня поразило, что хакудзин говорит об этом так прямо.
– Да, – ответила я. – Да, так и есть.
Я думала, он заверит меня в том, что расследование будет продолжено, но он молчал и терпеливо улыбался. Поскольку он так и не пообещал ничего, я решила, что следует надавить посильнее.
– Вы разберетесь, что случилось с моей сестрой?
– Конечно, – кивнул Грейвс. – Дело не закрыто. У нас есть ваш адрес, и как только выяснится что-то новое, я обязательно отправлю к вам домой человека.
Я не очень рассчитывала, что он доведет дело до конца, но, по крайней мере, с ним хоть разговаривать можно, в отличие от того дежурного.
– Куда вы сейчас направляетесь? – спросил он.
– В похоронное бюро. Кажется, “Кланер”.
– Что ж, там вы будете в надежных руках. – И добавил, что ему пора по делам, но дежурный Трионфо скоро принесет вещи Розы.
– Спасибо, сержант.
Прощаясь, он пожал мне руку. Прикосновение его пальцев показалось прохладным и целительным, будто он привык пожимать руки скорбящим женщинам.
Трионфо появился через несколько минут.
– Вот.
Крафтовый пакет он швырнул мне в лицо так, что тот задел меня по лбу. Меня потрясло, что со мной обращаются так неуважительно. Я оглянулась посмотреть, заметил ли это кто-нибудь, но люди вокруг были поглощены другими проблемами, видимо, более насущными, чем моя.
Похоронное бюро “Кланер” оказалось весьма впечатляющим заведением на Северной Кларк-стрит, 1253. Находилось оно в квартале к северу от Дивижн-стрит, и при нем имелся собственный торжественный зал для прощаний.
Мама и папа нечасто захаживали в церковь и скорей больше придерживались буддизма, но мы с Розой время от времени ходили на службы в японскую христианскую церковь в Глендейле. Впрочем, в отпускных документах мы все написали, что христиане. Так было проще.
Сотрудник бюро с лицом в ужасных оспинах любезно позвонил в отдел судебной медицины, чтобы узнать, когда можно забрать тело Розы. Знакомство с церковью в Глендейле пригодилось мне при опросе касательно церемонии прощания.
– Какой-нибудь псалом из Священного Писания, – сказала я. – О том, что Бог ведет нас к зеленым пастбищам.
Из гимнов я смогла вспомнить одну только “О, благодать”.
– А может, обойдемся без пения? – наконец решилась спросить я. – Может, органист просто что-то сыграет?
Похоронный агент вроде бы слегка удивился, но, тем не менее, записал мои пожелания.
– И еще ей понадобится место упокоения.
– Ну, мы можем кремировать тело и останки поместить в урну. Вероятно, вы захотите, чтобы она была рядом с вами.
– Мы, скорее всего, захотим ее похоронить.
Хакудзин опустил глаза, словно не в силах смотреть мне в лицо. Потом поднялся из-за стола, поговорил с другим сотрудником и подошел к телефону.
Наконец он вернулся.
– Заупокойную службу вы сможете провести здесь, но с погребением могут возникнуть проблемы. – Я изо всех сил старалась вникнуть в то, что он говорил. – Мы вынуждены настаивать на кремации. Впоследствии вы сами решите, куда поместить прах.
– Это потому, что мы не из Чикаго? – спросила я.
Сутулые плечи агента поникли еще сильней. Все это напомнило мне мать Виви Пеллетье и вообще всех, кто давал понять, что японцы здесь лишние. И, загнанный в угол, он явственно высказал то, что я только подозревала.
– В настоящее время кладбища не принимают тела японцев.
У меня не было сил протестовать; если они отвергают Розу, то и я не хочу, чтобы она покоилась с ними рядом.
– Я бы посоветовал вам обратиться вот к этим людям.
Он протянул мне листок бумаги, на котором под названием “Чикагское японское общество взаимопомощи” значился номер телефона. Мы договорились о том, что похороны состоятся послезавтра, чтобы у них было время получить тело Розы из морга.
Выйдя из похоронного заведения, я направилась в закусочную, где должна была встретиться с Роем. Я чувствовала себя, как мокрая тряпка, вымотанной и опустошенной. Из пустынного Манзанара Чикаго выглядел далеким влекущим огоньком. Но теперь, когда мы очутились здесь, я поняла, что это был лишь мираж, греза, порождение наших отчаянных надежд.
Впрочем, то, что мама вечно твердила о сделанном деле, подтвердилось. Назначив день похорон Розы, я в самом деле ощутила удовлетворение достигнутым, несмотря на неприятный осадок от переговоров в полицейском участке и похоронном бюро. Эти чикагские конторы и впрямь меня вымотали, но зато через несколько минут я буду сидеть в ресторане, где не бывала давным-давно.
Когда я вошла туда, официант, стоявший у двери, протянул мне коробочку с шоколадным драже. Я растерялась, что мне с ней делать, и, как гусыня, застыла на месте, пока Рой не выкликнул меня из выгородки неподалеку.
– Мне дали вот это. – Я протянула ему желтую коробочку.
– Это у греков обычай такой, перед едой съесть что-нибудь сладкое.
Я протиснулась в кабинку и уселась напротив Роя. Он был при галстуке и с напомаженным коком, из которого выбились прядки волос. Не теряя времени даром, я принялась отправлять в рот одну горошинку молочного шоколада за другой. Они были лекарством, в котором я позарез нуждалась, чтобы снова стать той Аки, которую Рой знал до всех перемен.
Мы оба заказали по кофе, и после уговоров Роя, сказавшего, что он меня угощает, я добавила еще свои любимые оладьи. Те, что готовили в лагере, были такими плотными, не прожевать, я ими давилась и потому отказалась от них на целых два года.
– Что в пакете? – спросил он, когда я осторожно положила его на соседнее виниловое сиденье.
– Одежда и Розины вещи из полиции.
– Какого черта, Аки? Зачем ты таскаешь это с собой по всему Чикаго?
– Я пришла сюда прямо из полиции. И из морга. – Не хотелось переживать заново свое столкновение с дежурным Трионфо, и я решила не посвящать Роя в подробности. – Прощание послезавтра в одиннадцать. Будь добр, оповести всех, кого сможешь.
Я считала, что народу придет немного, потому что большинство занято на работе, но Рой заверил меня, что уж он-то непременно там будет.
– Ее кремируют, – объявила я, и голос мой снова дрогнул.
– И неудивительно. Ни одно хакудзинское кладбище не примет тело японца. Точно так же, как и в Лос-Анджелесе.
– Я-то думала, в Чикаго все по-другому. – Рой фыркнул в ответ, а я, помолчав, продолжила: – Мне предложили связаться с Японским обществом взаимопомощи, чтобы урну поместили в их колумбарий.
– Это на кладбище Монтроуз. Там можно оставить урну на время, не навсегда.
– Это далеко?
Тяжко думать, что Роза будет лежать бог знает где.
– Да, на севере. Один немец купил там участок прерии. Но все-таки это еще Чикаго.
– А Эванстон далеко оттуда?
– А ты что, собралась в Северо-Западный университет?
– Там живет Томи. – Рой нахмурился. – Ну, ты знаешь, Томи, бывшая соседка Розы по комнате.
– Зачем она тебе? – Голос Роя прозвучал неоправданно резко.
– Расспросить ее о Розе.
– Не думаю, что ей много известно. В последнее время они с Розой почти что не разговаривали.
Я понять не могла, с чего Рою вздумалось расхолаживать меня насчет моих планов. Заметив, должно быть, что я начинаю сердиться, он подтолкнул ко мне через стол большую коробку.
– Держи. Это тебе и твоим домашним.
Это была коробка шоколадно-карамельных батончиков, целых двадцать четыре штуки, судя по надписи.
– Неужто стащил?
Рой рассмеялся, и я тоже, в ответ. Я не слышала, чтобы Рой смеялся с самых довоенных времен.
– Ты ведь знаешь, что я работаю на кондитерской фабрике, правда?
Принесли оладьи, и мне захотелось плакать. Это были ровненькие румяные кружочки, еще горячие, и от них шел пар, а поверх лежала и таяла лепешечка сливочного масла. Я стала поливать всю стопку кленовым сиропом, поливала и поливала, пока Рой не попросил меня прекратить.
– Ведешь себя, как уличная бродяжка.
– Мне плевать, что там кто-то подумает, – сказала я.
Мама вечно корила меня за неподобающее поведение, и мне осточертели люди, пристающие с советами сдерживать порывы и чинно себя вести.
Я рассказала Рою, как побывала на квартире у Розы и нашла там ее дневник.
– Я и не знал, что Роза вела дневник. Это как-то не в ее духе. – Он поднес кружку с кофе ко рту и, прежде чем сделать глоток, спросил: – Обо мне там что-нибудь есть?
– Нет, – солгала я. Я еще не весь дневник прочитала, но знала, что Рой там упоминается, причем несколько раз. – По крайней мере, ничего такого особенного.
Рой побарабанил пальцами по пластиковой столешнице. Неужели нервничал из-за того, что Роза могла о нем написать? Если коронер прав, то Роза от кого-то забеременела, – а из мужчин в Чикаго она дольше всех знала Роя.
– Хотел бы я как-нибудь его полистать, – произнес он.
Я принялась вытирать салфеткой липкие губы. Не стану я показывать ему дневник Розы.
– Да там, в основном, всякие повседневные дела. Гуляла по Чикаго. Сделала прическу в отеле “Марк Твен”. Ну, типичная Роза.
– Как всегда, все о себе.
