Теперь хрупкое обморочное тело было его ношей. Карой. Ответственностью. Нельзя влить в девчонку ведро отборной, пакостной тьмы и не проконтролировать, чтобы каждая капля усвоилась организмом.
Мрак в нем говорил грубо, яростно. «Буду считать себя вдовцом»… Мерзко. Счастье, что «невеста» была в обмороке и всей пакости, что лилась из темного рта, не услышала.
Если она выживет, Влад поможет. Он не зверь… Во всяком случае, лучшей своей половиной. Маленькая тэйра с глазами цвета подсушенного лавруша заслужила долгую жизнь. Если очнется, у него будет пять полных лун, чтобы научить ее контролю.
Вот только… захочет ли она? Приедет ли к новоявленному супругу?
Хоулденвей знал о приятеле и его силе многое, да не все. Старый знакомец понятия не имел, на какие нетрадиционные методы «усвоения магии» обрек свою чистую, непорочную дочь.
***
Взмыленная харпия донесла его до южных ворот Пьяналавры с первыми рассветными лучами. Протащила, возмущенно фыркая, по заснеженным городским улицам – сонным, что сытая каффа в жаркий полдень.
У фонтана богинь Влад притормозил. Спрыгнул в центре пустой площади, поежился от утреннего мороза. Триксет взялась за Сатар крепко. Ледяная стерва соскучилась по власти.
Но сейчас снег был кстати. Склонившись к чистому сугробу, он щедро зачерпнул пятерней хрустящую «вату» и с силой вмял в лицо. Растер снег по щекам, закинул за воротник.
Поутру его ждала сотня ответственных дел. Встреч, бесед, распоряжений, выговоров, важных бумаг. И венцом им – накопленная со вчера стопка писем от «высоких тэров», на которые необходимо отвечать сразу, пока не сделалось хуже.
А он едва держался в седле. Умолял глаза не закрываться, сквозь зубы проклинал настойку из вандарфской харчевни, нерасторопного служку, драного Хоулденвея, его болезную дочь, жреца, Триксет… И особенно крепко бранил Габа Грейнского, вызвавшего мага на Рубежи.
Такого сюрприза от поездки в Вандарф Влад точно не ожидал. Он нынче женат? Женат?!
Писклявые, шумные тэйры, взращенные в садах папаш-аристократов, окружали его не первый десяток лет. И последнее, о чем он мечтал, – жениться на одной из них.
Выбравшись из северных ворот, харпия тряхнула костяным загривком и потащилась вверх на академический холм. Вязла копытами в сугробах, старалась из последних сил. Ни он, ни она не сомкнули ночью глаз.
– Ты сейчас будешь жрать злаковую смесь в загоне и сушить на подстилке чешую, – поморщившись, сообщил он кобылице. – А у меня… начинается рабочий день.
– Фррр! – соболезновала харпия, но не очень-то искренне.
Передав кобылку сторожевому магу, ректор отправился наверх, в личные покои. У него оставался час или два, чтобы привести себя в порядок и стереть с физиономии следы мрака. И брака. И раздражения волей богинь.
Сбросив сапоги и походный плащ прямо на ковер, Влад быстро зашел в купальный отсек и врубил согревающий артефакт на максимум. Чары сработали не сразу, и первой на спину мага полилась ледяная вода.
– Демоновы рога! – прошипел он, изрядно взбодрившись, и ударил кулаком по красному камню. – Давай, хэссы тебя задери, грей!
Весь Сатар ощетинился против него!
Наконец, милостью богинь, вода согрелась почти до температуры кипения и ошпарила обмороженное тело. Кожу кололо, щипало, било разрядами, но Влад терпел. Пять минут под опаляющим потоком, чашка перченого грома покрепче, свежая рубашка, ректорская эмблема на рукав… и будет как молодой кворг с серебристой шерсткой.
В запотевшем стекле Влад ловил туманное отражение. Мрак почти отступил, лицо стало привычным, белокожим, скуластым. Мокрые пряди белым серебром облепляли лоб и плечи. Глаза… Да, они подводили. Льдисто-серые радужки отвоевали пространство у тьмы, но она все еще заливала белки.
Бездна!
Влад всегда рад навести страха на адептов, но предпочитает более изощренные методы. Не связанные с чудовищной внешностью.
То, что мрак на дне пробудился, – так некстати. Пришлось. Девчонке нужна была сила, много силы, а где ее взять, когда весь резерв распотрошил на Рубежах?
А если разбудил, то попробуй усыпить обратно.
В прошлый раз ушло прилично времени. Он брал отпуск на две луны и торчал в горах Сандера, рассматривая сверху Сады Судьбоносной… но сейчас ректору не до каникул. Придется идти к чаше Анаусси, сцеживать излишки черной пакости, что непременно попытается контролировать разум.
Вчерашнее утро было другим. Жарким, пыльным, хлопотным. Он еще был при голосе и в своем уме, а главное – маняще холост и обременен лишь горсткой проблем. Почти все его беды концентрировались на холме близ столицы. Одного точечного магического взрыва хватило бы, чтобы избавиться от большинства!
Влад с надеждой поглядел в зеркало. Ледяной блеск глаз сменился чернотой, тьма залила зрачки. Пройдет, пройдет. Он крепок, он вынесет испытание.
А вот девчонка – нет.
В Хоулден-Холле он не был лет десять-пятнадцать… Или больше? Сколько их дочери теперь, девятнадцать?
Влад и тогда толком девочку не рассмотрел, все больше в окно подглядывал. Четырехлетнюю наследницу до мрачного гостя не допускали. Правильно делали: нечего пугать маленьких пташек.
Хозяин имения осторожничал. Чувствовал, что тэр, которого приютила молодая леди Хоулденвей, опасен и тащит за собой неприятности. Но подчинился воле любимой супруги, не выставил за порог. Уже потом, когда напряжение первых встреч прошло, разговорились, попривыкли. Долго у них гостил Влад, пока полностью в себя не пришел.
Как же ее звали, крошечную тэйру Хоулденвей? Он не помнил. То ли Терезия, то ли Амаранта… Что-то пафосное, высоким родам положенное.
На лицо она была хорошенькой и обещала вырасти прелестным созданием, заполучив самые ценные гены от матушки-аристократки. Он запомнил только блестящие колосья кос в цвете светлого вандарфского ореха. И яркие бусины любопытных глаз – оттенка полупрозрачного травяного настоя.
Однажды она забрела к нему в покои. Испуганно жалась к косяку, таращила блестящие глазки из темноты. А он был немощен, как старик. Мрак прорвал, подавил внутренние рубежи, чернота сочилась с пальцев… Странно, что юная гостья сразу не убежала.
Лишь когда Влад прикрыл веки и сделал вид, что спит, она рискнула подойти. Девочка налила ему свежей воды и вернула упавшее одеяло на плечи. А когда он вдруг открыл глаза, чтобы поблагодарить, она испуганно отпрыгнула и выбежала из спальни, как верткая россоха. Только золотая лента на косичке мелькнула.
Заботливая, светлая, добрая тэйра… Нельзя такой умирать. И куда глядели богини?
Глава 5
Лара
Я еще несколько раз уточнила у настоятельницы, но она была неумолима. Три. Я спала ровно три недели. Кошмар!
Первая полная луна влезла на небосвод, в сезоне осталось всего четыре… А потом – новое избрание, другая богиня. И тот тэр, что заключил с папенькой договор, потребует свободы от «оков».
Не так уж долго мне быть степенной замужней дамой. Не стоит и привыкать к необычному статусу. А что будет после? Останется со мной мужнин дар, что так чудесно исцелил искру, залатал дыры и вернул на щеки румянец?
Нелла Монтилье пообещала поискать для меня свежее платье и обувь. Осенние сапожки размокли на горе, а наряды, что я захватила в поездку, были слишком легкими для мороза.
Я проводила настоятельницу, а сама вернулась к зеркалу. Это действительно я? Юная леди Хоулденвей, чьи выпирающие кости до обморока пугали кухарку?
Заметив на плече желтый хвостик, я сбросила лямку и, крутанувшись вокруг себя, пропела:
– Вылезай, негодница! Только погляди, как хороши мы этим у-у-утром!
Из-под кружевной оборки показался золотой клюв, а затем осторожно высунулась крошечная голова. Я делала вид, что увлечена отражением и не замечаю, как малышка лоури выбирается на свет. Как переползает по коже ниже, к локтевому сгибу, и, оглядевшись, расправляет крылья.
Трусиха! И где она пряталась? Под лопаткой или, как в прошлый раз, на бедре? Однажды я потеряла мое пернатое наказание на неделю и только в купальне заметила серую тень на грязной пятке.
– Не бойся. Теперь мы здоровы, – пообещала я малышке и еще разок крутанулась на носочках.
Месяц назад я упала бы в обморок, а сейчас устояла! Чудеса!
Маленькая желтая лоури нахохлила золотистые перышки и полюбовалась отражением в стекле. Ей укрепленная искра тоже пошла на пользу.
Однажды папа обозвал мою пташку паразитом, но что он понимал в хранителях рода? Мне нравилось думать, что мы подруги.
Птичка не могла жить вне человеческого тела, и когда-то матушка показывала мне, как укреплять связь с магическим талисманом. Но я давно уж забыла то заклинание, на практике попробовать не довелось… Поэтому общались мы только жестами.
Отец невзлюбил лоури. В его роду тотемного духа-покровителя не завелось.
Папа был более низкого рождения, брак с матушкой возвысил его и позволил выстроить хорошую карьеру при Дворе. Для всех он сразу стал «высоким тэром», но пташка, пока сидела на мамином запястье, упорно отворачивала клюв. Чувствовала, что его кровь проста и ее пернатого благословения не достойна.
Вот у великих Грейнов точно должен быть хранитель рода. Впрочем, как он выглядит и где сидит на теле Владыки – о том никто из сатарцев доподлинно не знал. А спрашивать было неловко.
Когда искра матушки угасла, старшей представительницей рода стала я. Хилая лоури, едва шевеля лапками, перебралась с ее запястья на мое. Повздыхала горестно и поселилась на бледном «ложе» под локтевым сгибом. Иногда она шевелилась, иногда пряталась, но моей искры не хватало для нас двоих.
Теперь крошка явно почувствовала себя лучше. Осмелев, она перебралась на тыльную сторону ладони и принялась чистить перышки.
Я дурашливо нахмурилась и пощекотала ее золотистый бок, и малышка ласково клюнула меня в подушечку пальца. Ощущалось, будто разряд крошечной молнии перетек из кожи в кожу, но именно такое приветствие у нас было заведено.
Тот тэр из харчевни прав: когда-то в пышные сады Хоулден-Холла залетали целые стаи желтых лоури. Они пели незатейливые песни о любви и весне и угощались фруктами с наших деревьев.
Там-то и нашли эту малышку, растерзанную диким хищником. Не я, не мама, а какая-то из наших прабабок… Она пыталась влить в пташку жизненную силу, но случайно привязала ее к своей искре.
Это был очень редкий экземпляр – не желтая лоури, а золотая. Мифическая. Их часто путают, но золотые обладают собственной сильной магией: в древние времена они становились верными спутниками девушек-чародеек. Кто-то выпил пташку до дна, и раненая самочка умирала.
Вот так в роду появился фамильный талисман. Это что-то вроде семейной легенды.
Я слышала, как мама общалась с ней, а со мной птичка ни разу не говорила. Думаю, у нее просто не было сил. Едва перебралась с маминого запястья на мое, она зачахла, посерела… и спряталась где-то под рукавом, стыдясь показать выцветший клюв.
Я очень печалилась, что не могла дать ей больше. Мне и на себя не хватало. Диковинная магическая хворь пожелала истребить весь род Хоулденвеев под корень, и не было сил с ней бороться.
***
Покрутившись лоснящимися боками, лоури безмятежно вздохнула. Подставила мордочку зимним лучам, умиротворенно пощелкала клювом… Как вдруг вздыбила перья и отпрянула обратно к локтю. Затряслась, заметалась, разыскивая укрытие. И нырнула под мышку.
– Что не так? Чего ты испугалась? – взывала я к птичке-талисману, размахивая локтями, точно крыльями, и разыскивая беглянку на коже.
Но лоури и след простыл. Не иначе на пятку забилась или куда похуже.
Осуждающе пыхтя – ну что за трусиха? – я оглядела себя со всех сторон.
На запястье, где недавно сидела птица, растекалось темное пятно… Словно кто-то накапал на кожу густых чернил, и они сползлись к одной точке. Нет сомнений: именно пятно не понравилось крошке-хранительнице.
В гостевой домик вернулась настоятельница – с пышным свертком, двумя лентами и расческой. Она молча сложила вещи на диван, с грустной улыбкой покосилась на папин блокнот и вышла, давая возможность переодеться.
Платье мне досталось серое, как хмурая дождевая тучка. С воротником стойкой и теплым шерстяным подъюбником. Нашлись в приюте и зимние сапожки на смену моим промокшим осенним. Носы уже были кем-то сбиты, шнуровка запутана насмерть, зато обувь оказалась разношенной и по размеру.
Последними из свертка вывалились перчатки – актуальное в свете черного пятна дополнение. Я торопливо натянула их на пальцы, не представляя, как буду объяснять целителю чернильную кляксу. Отчего-то показалось, что темная пакость имеет отношение к дару, которым со мной щедро поделились накануне…
В новых одеждах и с двумя ровным косами я выглядела, как среднестатистическая воспитанница приюта Монтилье. Папенька не признает меня, когда вернется!
Где же он затерялся, в самом деле?
Не помню, когда столько крутилась перед зеркалом. Наверное, до болезни. Чем дальше, тем меньше радовало отражение… Я и забыла, как выглядела «до».
Изучив обновленную себя со всех сторон, я уселась за письменный стол. Пошевелила бумаги, помахала в воздухе пишущей палочкой, поставила размашистый росчерк на пустом листе. Отодвинула стопку книг, дотянулась до папиного блокнота.
Он раскрылся посередине, заложенный алым шелковым шнурком и маминым обручальным браслетом. Разворот был девственно чист, за исключением пары клякс и нескольких строк в левом верхнем углу. Отец начал записывать что-то, но отвлекся и не закончил.
Решив, что сильно меня наказывать не станут – я ведь жива, а эта хорошая новость перевешивает все плохие, – я погрузилась в чтение.
«Пока Триксет не забрала меня в ледяные чертоги, я должен рассказать тебе об этом мужчине. О человеке, что стал твоим мужем. Я встретил его давно, когда еще жива была твоя матушка, и с первого дня знакомства понял, что должен быть осторожен…»
Письмо преступно оборвалось, оставив меня с носом и вскипающим в жилах любопытством. Папа писал это для меня? Но к чему секретность, почему не рассказать лично?
– Он не успел закончить, – проронила Минар Монтилье, возникнув тенью за спиной, и я привстала от неожиданности. – Приступ случился внезапно. Мы позаботились о нем, тэйра Хоулденвей. Я остерегалась сообщать трагическое известие, пока вы крепко не встанете на ноги.
Ноги – те, что крепкие – подломились, и я рухнула на диван.
– Приступ?
– Тэр Хоулденвей поймал лед в сердце, когда спускался с горы, – поджимая губы, сообщила настоятельница. – В ту ночь зима утянула еще нескольких горожан, не успевших подготовиться к холодам и найти приют. Еще неделю спасали замерзших, целители хлопотали над каждым…
– Не понимаю… Папа просто промочил ноги!
Да, отец немолод, немощен, но Сатар славен целительской магией.
– Первые морозы вышли очень крепкими. Но ваш папенька протянул еще десять дней. Все ждал, пока вы очнетесь. Он хотел рассказать вам лично, никому не доверял тайну. А когда понял, что Триксет зовет его в ледяные хоромы, бросился писать, да не успел.
– Вы, верно, шутите, – помотала я головой, отрицая услышанное.
Ведь я жива, жива… Он не должен был покидать меня! Мы простились в храме, но не для того!
– Он видел, что вы пошли на поправку. И от румянца на ваших щеках у него из глаз текли слезы счастья, – улыбнулась она с грустинкой. – Тэр ушел спокойным. Все бормотал, что проклятие богинь оставило ваш род.
– Куда он ушел? Куда? – взвилась я, собираясь тут же последовать за ним. Куда бы он ни ушел. И вернуть обратно!
Ведь я жива. Жива. Зачем ему уходить?
Слезы бежали по впалым щекам, обжигали губы, запекались солью.
– В Рощу путей, вестимо, – еле слышно ответила Минар, – чтобы найти свой новый путь, дитя…
Я прижала его блокнот к груди, склонила лицо, завесилась серыми прядями… и с чувством вселенской обиды на мироздание позволила себе разреветься.
