Гостей я не ждал. Особенно, тех, кто шастает по дому с фонариком в моё отсутствие. Так что ситуация мне явно не нравилась, просто абсолютно. Шаги приближались и луч сверкнул уже ближе ко мне.
– Какого хера! – пробормотал незнакомец.
Я тихо, совершенно неслышно сделал шаг в сторону и приготовился. Послышался глухой звук, будто чувак налетел на дверь.
– Сука! – прошипел он, с силой оттолкнул дверь и вышел на площадку.
Злодей, повернулся, в глаза мне ударил свет фонаря и в тот же самый миг ударил я сам. Бац! Локтем куда-то в район головы. Чтобы в любом случае зацепить ночного татя. Хрясь, коленом и ещё кулаком, основанием, как кувалдой по чему-то твёрдому и тупому, похожему на голову.
Звуки получились, как в китайском фильме – сочные, звучные и усиленные колодцем подъезда.
– Э-ы-ы-ы… – завыл мой противник и с грохотом рухнул на пол.
И в тот же миг, будто по волшебству, или, как если бы мы находились в голливудском блокбастере, причём, комедийном, скорее всего, вспыхнул свет. В подъезде, в квартире и во всём доме. У моих ног лежал поверженный тать и стонал, держась за повреждённый нос. Это был Вадим Андреевич Радько, хозяин квартиры.
– Жаров! Твою мать! Су-у-у-ка! Блеать!
Он выл и злобно вращал глазами, полными гнева, обиды и боли.
– Вадим Андреевич!
Я наклонился и протянул ему руку.
– Отвянь от меня! – по-детски воскликнул он.
– Вставайте, вставайте, – не сдавался я и приподнял его за плечи, помогая встать. – Я думал тут домушники шарят, а это вы. Простите. Но это было рискованно, конечно, очень даже рискованно. Разве ж можно так вламываться?
– Это моя квартира! – прохрипел он. – Прихожу, когда сочту нужным!
Послышался звук открываемого замка. Похоже, наше побоище привлекло внимание. Не дожидаясь, пока откроется соседская дверь, Радько, вскочил на ноги и скользнул в свою квартиру, увлекая за собой и меня.
– Скорее! – зло прошептал он. – Не хватало только, чтобы соседи увидели!
Мы зашли внутрь и я закрыл дверь.
– Что вы здесь делаете, Вадим Андреевич? – спросил я.
Он подошёл к зеркалу и попытался стереть ладонью кровь, сочащуюся из носа. От этого лицо его, вся нижняя половина, окрасилась в красно-коричневый цвет.
– Что я здесь делаю? – зло переспросил он. – Вообще-то, это моя квартира. Что хочу, то здесь и делаю! Моя! Ясно тебе?
– Не совсем, – пожал я плечами. – Я же у вас её снял. Заплатил за три месяца вперёд, как вы и хотели. И это, при всём уважении, конечно, означает, что вы сюда не суётесь, а если хотите проверить, как я тут веду себя, договариваетесь о визите заранее. Таковы условия сделки.
– Хуелки! – зло ответил Радько, отворачиваясь от зеркала. – Какой нахер сделки? Моя квартира, что хочу, то и делаю.
– Государственная, во-первых, – улыбнулся я.
– Всё, собирай свои монатки и выметайся.
– Не получится, – покачал я головой. – Не получится, Вадим Андреевич. Деньги заплачены, так что минимально два месяца ещё буду жить здесь.
– Не будешь.
– А чего так? – добродушно спросил я. – Хотите денежки вернуть? Придётся ещё и неустойку выплатить. В двойном размере.
– Чего?! – гневно воскликнул он. – Будешь мне морду бить и ещё, чтоб я тебе платил за это? Я милицию вызову.
– Это вряд ли. Нетрудовые доходы, как-никак. Действительно хотите в эти тяжбы погрузиться?
– Послушай… ситуация изменилась. Так что… всё, забирай вещи и вали. Боксёр, бляха, твою мать!
Вот же сучонок Кофман. Наверняка от него приказ пришёл, гнать меня поганой метлой.
– Нет, Вадим Андреевич, не получится.
– Хер с тобой, – зло мотнул он головой и с кончика носа сорвалась тяжёлая капля практически чёрного цвета. –Верну я тебе деньги за неиспользованные дни.
– Не пойдёт, – усмехнулся я. – Можете милицию вызвать. Но я тогда поведаю миру о том, как вы наживаетесь на государственной недвижимости. Думаю, квартиру у вас заберут. А вы как думаете?
– Сука! – мотнул он головой. – Шантажист.
– Ничего подобного, – развёл я руками. – Элементарная самозащита. Но вы можете сообщить своему куратору, что я выселился и всё уже в порядке.
– Какому, нахрен, куратору! Я лучше ментам скажу, что ты на меня напал и избил. К тому же все, так сказать, доказательства налицо.
– Ладно, Вадим Андреич, идите умойтесь и ступайте себе с миром. На этом закончим.
Крыть, на самом деле, было нечем, и деньги возвращать не хотелось. Поэтому он умылся, вытерся полотенцем и, бросив несколько «проклятий» в космос, удалился, зло сверкая глазами. А я включил телевизор, с минуту последил за выступлением Вьетнамского государственного ансамбля песни и танца «Тхонг Лонг», а потом пошёл на кухню. Поставил чайник и кастрюльку с водой, отварил магазинные пельмени из синей пачки и съел, бросив на них кусочек сливочного масла.
Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом вся советская земля…
Радио, едва сдерживавшее хоры и их солистов ликовало. Да здравствует Первое мая, день международной солидарности трудящихся! Ура!
Ура-а-а-а!
Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Ура, товарищи!
Ур-а-а-а!
Нет, демонстрация ещё не началась, но настроение было праздничным и приподнятым уже с самого утра. Пока я умывался, чистил зубы, варил кофе и жарил яичницу волны позитива и праздника обрушивались на меня из репродуктора.
Кипучая, могучая, никем непобедимая
Страна моя, земля моя, ты самая любимая…
А ещё, если верить паспорту, сегодня был день моего рождения. Так что не исключены были подарки, поздравления и нетрезвые улыбки, от которых недалеко и до плотских утех. Я это предвидел. Предвидел, но готов не был. Холодильник был практически пустым. Собственно, возможно, никто и не вспомнит…
Я принял душ, оделся и вышел из дому. Встреча была назначена у проходной. Там уже формировалась колонна. По цехам и отделам. Красные флажки, прикалываемые булавками к груди, палки с привязанными к ним разноцветными воздушными шарами, транспаранты «Миру – мир!», портреты вождей, приклеенные на фанерки и тоже прибитые к палкам – всё это было частью атмосферы, ритуалом, вызывающим душевный подъём и всё такое.
Но самым прекрасным было чистое ярко-синее небо, редкие перистые облачка и радостные лица участников демонстрации. У нас это были, в основном, девчата, парни терялись в рядах швей и закройщиц. В управлении мужчин было больше и здесь раздавались взрывы смеха, звучали анекдоты и инструкции начальства.
– Жаров, держи! – моя соседка и будущая исполняющая обязанности начальника отдела протянула мне палку с портретом Воротникова.
– Так, товарищи! – подошла и Ткачиха. – Пожалуйста, без легкомыслия! Чтобы никакого алкоголя. Кого поймаю, тот пойдёт на «доску почёта» с выговором и с занесением…
– В грудную клетку, – подсказал я.
– Вот именно, – не задумываясь кивнула Зина и народ рассмеялся.
– Так! – тут же рассвирепела она. – Прекратите! Мероприятие ответственное! Мы перед обкомом партии от лица всей отечественной лёгкой промышленности сейчас выступаем! Так что давайте, не посрамите. Становитесь в колонну. Кошкин, отдай ты эти шарики! Вон, Крючковой отдай. А сам возьми серп и молот.
Серп и молот брать никто не хотел, потому что композиция из металла была тяжёлой.
– Кошкин!
Он сделал скорбное лицо и под всеобщий смех принял почётную ношу.
Все эти смешки, прибаутки, а также строгости и обременения были частью традиции и без них праздник бы не казался праздником.
– Кошкин, не надорви кокошки! – смеялись дамы.
– Думай головой, бл*ть! – поучал Артёмыч, добровольно обходящий колонну. – Выше поднимай!
Был он уже подшофе и на общественных началах пытался придать расслабленной и шевелящейся массе форму римского легиона.
– Так! За головную машину не выходить! Там ВЭМЗ идёт!
Головная машина представляла собой старый ГАЗ-151, превращённый в агитпоезд с громоздкой инсталляцией вместо кузова.
– Да здравствует день международной солидарности трудящихся! – закричал кто-то впереди.
– Ура-а-а! – откликнулись трудящиеся.
Колонна медленно двинулась, выкатилась на Дзержинского, бодро проползла метров сто и остановилась, уперевшись в хвост колонны ВЭМЗа. Подбежала Настя. Румяная, весёлая, в лёгком плащике.
– Александр Петрович! – громко воскликнула она. – Вы вернулись из командировки?
– Частично, – улыбнулся я.
– Ну, хоть так. Поздравляю вас с праздником, а ещё поздравляю вас с днём рождения! Я желаю вам больших трудовых успехов, здоровья, долгих лет и счастья в личной жизни!
– Жаров! – закричали окружающие. – День рождения зажал!
Настя протянула мне руку и крепко пожала.
– Давайте отойдём на минуточку, – весело кивнула она. – Пойдёмте-пойдёмте! Да ничего, вместе с товарищем Воротниковым. Товарищи, я его сейчас верну! Это по профсоюзной линии.
Зины не было, она ушла вперёд, туда, где тусовались руководители предприятия. Мои коллеги заржали, прекрасно понимая, что это за линия такая, профсоюзная. Я пошёл за Настей и мы забежали во двор ближайшего дома и увидели на лавочке у подъезда товарищей по профкому. Без руководства, конечно и одних девушек.
– А, Жаров! Давай к нам. Вечно нам мужиков на себе тащить приходится, да девушки-красавицы?
Настроение было приподнятое, по рукам ходила бутылка «трёх семёрок», к которой все прикладывались по очереди. Я тоже приложился, раз уж такое дело. С улицы нёсся гомон толпы, становилось теплее и теплее. Не от вина, просто весна вступала в права, солнце светило жёстко, практически по-летнему.
Ещё не было ни травы, ни листвы, но природа уже приготовилась, и люди, чувствуя эту готовность мира к новому обновлению тоже были готовы к цветению, к любви и радости.
Наша колонна шествовала по площади Советов мимо трибуны с областным начальством.
– Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое революционное интернациональное учение! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет коммунистическим и рабочим партиям всего мира! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет народам социалистических стран! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Да здравствуют единство, сотрудничество и сплочённость стран социалистического содружества, их непоколебимая решимость укреплять и защищать завоевания социализма, мир на земле! Ура, товарищи!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет рабочему классу капиталистических стран!
– Ура-а-а!!!
– Пусть крепнет союз мирового социализма, международного пролетариата и национально-освободительного движения!
Блин, да пусть крепнет, конечно, не вопрос вообще. К концу шествия все стали добрыми и против союза мирового пролетариата ни с какими движениями уже ничего не имели.
Пройдя через площадь Советов и дальше мимо обкома по Советскому проспекту, колонна повернула на Красную и распалась. Рассеялась, как песчаная фигура.
– Ну что, Жаров, пошли праздновать! – насели на меня коллеги и даже ответственный семьянин Кошкин, практически придавленный серпом и молотом, выразил желание принять участие в празднике.
Ну, блин… На это я не рассчитывал. Алкоголя у меня не было вообще, а магазины были, естественно, наглухо закрыты. Да и еды было не густо. Не омлет же гостям подавать. Поэтому, когда мы дошли до фабрики, я отдал коллегам своего Воротникова и рванул в сторону вокзала, там было недалеко. Сегодня ехать никуда не надо было, сегодня была задача угостить гостей.
Таксисты моему вопросу слегка удивились, поскольку ночь ещё не наступила и беспомощно развели руками. Нихт шиссен. Ноу водка. Пришлось мне идти в привокзальный ресторан.
– На вынос ни-ни, – строго покачала головой дородная администраторша с сооружением из накрахмаленной марли на голове.
