– Искренне прошу прощения, но вопрос о моей жизни и смерти остаётся открытым, – умоляюще глядя на медсестру, посетовал я.
Машенька пристально на меня посмотрела, сердито поджав губы и подняв брови домиком, покачала головой и вдруг совершенно неожиданно улыбнулась. И было в этой улыбке столько тепла, что мне стало чуточку стыдно за такой грубоватый подкат. Ведь мог же просто попросить, начал строить из себя Казанову. Тоже мне, почувствовал себя молодым, старый пень. Захотелось флирта.
С другой стороны, нам шутка строить и жить помогает, так, кажется, пелось в какой-то песне.
– Пойдёмте, только тихо, – согласилась Маруся. – Так уж и быть, накормлю вас. А то ещё помрёте здесь, прямо у моих ног, – передразнила девчонка. – А мне такого Ромео не надо, – хихикнула медсестра.
Шутку я оценил, мы дружно рассмеялись, я пообещал не умирать, дождаться чаю. И мы быстренько сбежали в сестринскую. Комнатка находилась в двух шагах от стола, за которым Маша случайно уснула.
– Вы не подумайте, – заверила медсестричка, ловко наливая в пол-литровую банку воду из-под крана. – Со мной такое в первый раз. Просто сегодня день такой… тяжелый… Столько народу поступило, ужас! С ног сбились! А ещё в семнадцатой… Ой…
Маша резко замолчала, покосилась на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил. Похоже, в палате, куда поместили на ночёвку Марию Фёдоровну, действительно что-то случилось с пациенткой. Может, в реанимацию попала, а может и умерла. В любом случае, хорошо, что Беспалова не в курсе. Хотя, думаю, бабулька-соседка уже сообщила, на чьём месте ночует моя названная мама.
– А хотите пряников? У меня мятные есть, – похвасталась Машенька, отвлекая меня от неловкой паузы.
– А хочу, – согласился я, не собираясь допытываться, что произошло на смене. Захочет, сама расскажет, в любом другом случае – не моё это дело.
Хлопнула дверца тумбочки, на столе появился бумажный кулёк с выпечкой. К этому моменты закипела вода в банке. Маша достала из той же тумбочки, где взяла пряники, заварку, и сумела меня удивить. Вытащила из небольшого бумажного свёрточка кусочек чистой марли, насыпала туда заварки, завязала края, и опустила в банку с кипятком, вытащив перед этим кипятильник.
В полном обалдении я наблюдал за тем, как заваривается наш чай в прародителе чайного пакетика.
– Ложечку дома забыла для заварки, – смутилась медсестра, заметив, с каким удивлением я наблюдаю за её манипуляциями. – Не люблю пить с чаинками, – пожаловалась мне девчонка. – Вот… попробовала как-то на смене завернуть в марлю, оказалось очень удобно. Теперь так и завариваю.
– Отличная идея, – искренне похвалил я, прикидывая, какую выгоду Машенька могла бы извлечь из своего способа. Да только вряд ли она станет этим заниматься. Да и времена не те. Но лично я взял на вооружение, тоже не люблю пить чай, когда-то и дело приходится отплёвываться.
– Угощайтесь, – разливая ароматный напиток по чашкам, пригласила Машенька.
Я с удовольствием принял пряник, кружку с чаем, и мы принялись чаёвничать под неторопливый негромкий разговор. За чаепитием я постарался разговорить Машу про житьё-бытьё. Заодно выведал информацию про магазины, что где можно купить или достать необходимые для поделки к первому сентября детали.
Оказалось, конфеты я вполне успею купить с утра в продтоварах недалеко от больницы. Маша не уверена, что там имеется «Птичье молоко», но «выбор есть». Особенно вкусный «Мишка на Севере», – доверительно сообщила Машенька, а я взял себе на заметку. Ну а что, связи в медицине всегда нужны, в любое время, в любом веке.
От медсестрички я узнал и ценную информацию про Галину Львовну. Оказалось, она действительно старшая медсестра, и очень любит зефир в шоколаде и шоколадные батончики. Ещё у неё «муж запойный и двое детей-подростков, которые совсем от рук отбились». С Марусей в разведку лучше не ходить. Под третью чашку чая девчонка рассказала чуть ли не всю свою жизнь, как личную, так и больничную. Так и хотелось напомнить строки с легендарного плаката «Болтун – находка для шпиона».
Но я не жаловался. Машенька посоветовала сходить в магазин «Тысяча мелочей» и в центральный универмаг. В первом, по словам Машеньки, можно купить всё что хочешь, от спичек до шпингалетов. Именно он мне и пригодится.
Я не забыл о своём обещании, сделать необычную вещицу для демонстрации в честь Октября. Но в суматохе последних дней так и не поинтересовался у Митрича, сумеет он достать для меня нужные запчасти, или нет. Понятно, что поршень в селе я раздобуду. А вот гирлянду или красные маленькие лампочки вряд ли смогу купить в сельпо. Потому с утра пораньше решил отправиться на разведку боем.
И вот тут я завис, не зная, как поступить с Марией Фёдоровной: не таскать же с собой по всему городу пожилую женщину, пережившую приступ. К тому же босую. Когда появится Митрич – неизвестно. Да и на автовокзал не мешает наведаться, прицениться к билетам. Но это потом. Сначала лампочки и батарейки.
Машенька меня утешила, заявив, что если уж пациентку оставили на ночь, то раньше обеда не выпишут. Значит, руки у меня хоть немного, но развязаны для забегов по новосибирским магазинам.
Так, за разговорами, мы выпили по четыре чашки чаю, вдвоём незаметно слопали все Машины пряники, отчего я почувствовал себя крайне неловко. Мысленно пообещал себе возместить милой Марии всё, что съел.
Опомнились, когда за окнами начало светать. Машенька всплеснула руками и принялась наводить порядок в сестринской. Попутно выпроваживать меня обратно в коридорный тупичок. Ещё раз уточнив насчёт выписки, я попрощался с симпатичной медсестричкой и отправился навстречу новым приключениям.
Меня ждал Новосибирск – совершенно незнакомый для меня город. Как выяснилось позже, приключения тоже меня поджидали. В какой-то момент нового дня я даже подумал, что отныне в моей новой жизни казусы и необычные происшествия станут моим вторым именем.
Глава 4
Я вышел из больницы и глубоко вдохнул свежий, чуть прохладный воздух. Город сыпался. Люди спешили по своим делам, больничный двор оживал. Спешили на работу врачи и медсестры, дворники шаркали вениками, водители машин скорой помощи кемарили в кабинах или курили, зябко ёжась спросонья. Откуда-то издалека прилетал звук задорного трамвайного звонка. Я со смаком потянулся и зашагал к автобусной остановке, которую заприметил, ориентируясь на скопление людей.
Хотелось прогуляться, но я прикинул и решил: в следующий раз обязательное. А сейчас нужно как можно быстрее решить все свои вопросы и вернуться в больницу. Нехорошо получится, если Марию Фёдоровну выпишут в тот самый момент, когда меня не будет рядом. Разволнуется, распереживается, да и Василию Дмитриевичу как потом в глаза смотреть? Он мне доверился, а я его подведу.
Когда подошёл красно-жёлтый автобус, и толпа советских граждан принялась штурмовать двери, желая попасть на работу, на учебу, я, не раздумывая, присоединился. И только потом сообразил две вещи. Во-первых, я забыл предупредить Беспалову, что собираюсь отлучиться по делам. Во-вторых, пока стоял, даже не подумал поинтересоваться, куда мне ехать. Теперь уже поздно. Меня засосало в автобусное нутро, сжало со всех сторон человеческими телами.
Про билет я тоже как-то не подумал и теперь судорожно вспоминал, как его приобрести. В конце концов, толпа переместила меня к аппарату, куда я и опустил свои единственные пять копеек за проезд.
Какое-то время просто ехал, ни о чём не думая, разглядывая в автобусное окно незнакомый город. Люди входили и выходили, так я неведомым образом оказался на задней площадке и мог наблюдать прекрасные виды. Город-миллионник, третий по численности в моей России. Город-сказка, город-мечта. Один Академгородок чего только стоит.
Народ потихоньку рассасывался, я же прилип к окну, как в детстве, и разглядывал, всматриваясь в детали. Вспоминал всё, что читал или видел по телевизору про одну из самых мощных всесоюзных площадок строительной индустрии.
Сибирский завод тяжёлого электромашиностроения с его турбогененраторами. Сиблитмаш, который начали строить через пять лет после войны, а к концу пятидесятых в его цехах создавали сорок комбайнов в сутки. Заводы Коминтерна, Сибэлектротерм, Экран… Предприятия транспорта, связи, пищевой и лё-о-о-генькой промышленности, – улыбнулся про себя. Практически все они зародились в период эвакуации западной части советской страны во время Великой Отечественной войны.
Один завод «Экран» чего стоит! Большая часть его продукции во время Союза была засекречена. Из общедоступного известен только телевизионный кинескоп. Первый кинескоп с круглым экраном, который стал частью легендарного телевизора «КВН–49»…
Академгородок, кстати, совсем ещё молодой. Сколько ему сейчас? Я задумался, напряг память, посчитал. Получается круглая дата – десять лет с того самого дня, как в Сибири появилось первое здание крупнейшего научного центра Советского Союза.
Новосибирская гидроэлектростанция, Обское море. Не Чёрное, конечно, но созданное руками советского человека. Горло отчего-то перехватило, я потряс головой, прогоняя непривычные эмоции. А ведь есть чем гордиться, и не одному поколению.
– Ваш билет.
– Что? – я уставился на женщину в форме, которая остановилась возле меня и выжидательно смотрела.
– Ваш билет, гражданин, – голос слегка изменился, как и женский взгляд.
Через пару секунд я сообразил, чего от меня хочет кондуктор. Накрыло воспоминанием, как сматывались с другом Вовкой из автобуса, увидев тётку с сумкой и с грозным призывом: «Граждане, предъявите ваши билеты». В первый момент у меня даже сердце дрогнуло и заколотилось, как у того зайца. Ну а что, кто из нас в детстве не катался в автобусе без билета?
Видимо что-то такое отразилось на моём лице, потому как кондуктор слегка напряглась. Я похлопал себя по карманам, отыскал бумажку и протянул суровому контролёру. Женщина долго изучала документ, но, в конце концов, вернула его. Ну а я заодно поинтересовался у важной дамы, куда еду. Женщина снова напряглась, но ответила. Выяснилось, что автобус я выбрал правильный, и следую верной дорогой, аккурат в сторону нужного мне магазина.
Почему-то я думал, что «Тысяча мелочей» – маленькая скобяная лавчонка, навроде как прилавки на рынке со всяким хламом. Но магазин оказался большим, с самым разнообразным товаром. Собственно, хозяйственных мелочей я себе набрал под завязку. Шпингалеты, молоток, крючки, гвозди… Короче, прибарахлился немного, чтобы было чем приводить в порядок дом.
Вот только не нашёл ничего для поделки, которую обещал сделать для школы. Побродил ещё немного по улицам, заглянул по дороге в один универсам, не обнаружил ничего подходящего, решил выдвигаться обратно в больницу. Заскочил в столовку, прикупил разных пирожков, уточнил у прохожих, как доехать до места, и покатил к Марии Фёдоровне. И снова улицы, проспекты, красота…
В больницу добрался быстро. Моя подопечная даже не узнала про моё отсутствие. Не успели мы с ней перекинуться парой слов и съесть по пирожку, как в коридоре раздался какой-то непонятный шум, ругань, а потом всё стихло так же внезапно, как и началось.
– Егорушка… ты вот чего… ты глянь-ка, кто там шумел-то… – отчего-то встревожилась Мария Фёдоровна.
– Да стихло уже, какая разница? – удивился я. Любителем сплетен никогда не был, как и тем, кто жаждал приобщиться к человеческому горю или несчастью, снимая всё на камеру, вместо того, чтобы помочь или вызвать спецмашины.
– Дед мой… Василь Дмитрич… Говорю тебе, дед мой буянил… – зашептала Беспалова. – Что ж я его голос не признаю? Только стих быстро, не к добру это… Ты уж проверь, Егорушка, сделай милость!
Мария Фёдоровна схватила меня за руку, неприкрытая тревога в женских глазах заставила меня прислушаться к просьбе и выйти из палаты в коридор. На посту никого не было, а в конце прохода мельтешила девичья спина в белом халате рядом с мужичком, подозрительно похожим на Митрича.
Я ускорился, удивляясь тому, что дядь Вася не зашёл в палату к жене, да и вообще, шагает себе непонятно куда, при этом молчит. Такое поведение ему в принципе несвойственно, насколько я успел узнать этого неугомонного живчика. Догнав, замедлил шаг, пытаясь расслышать, что вещает медсестричка сердитому Василию Дмитриевичу.
– Главврач вас не примет! Он на совещание! Дежурный врач на обходе! Ну куда же вы! Подождите! Остановитесь! Пожалуйста, поверьте! Врачи сделали всё возможное! Я вам очень соболезную! Ну нельзя же так! – с отчаяньем в голосе лепетала молоденькая девчонка.
Не Маруся, что характерно. Новая смена заступила? Ну да, бог с ними. Надо понять, куда так стремительно несётся дядь Вася, сопя, как разъярённый носорог.
– Где тута у вас морг? – рявкнул он медсестре.
Морг? На кой-ляд Митричу сдался больничный холодильник? И тут до меня дошло. По всей видимости, в палате номер семнадцать, на койке, где ночевала Мария Фёдоровна, с предыдущей пациенткой случилось непоправимое. И кто-то сказал об этом Василию Дмитриевичу. Кто-то, кто не в курсе, что на пустую кровать определили временную больную.
Другой вопрос, как дядь Вася выяснил, куда жену положили, как разыскал? И почему приключилась такая несуразица?
– Василий Дмитриевич! Дядь Вась! – окликнул я.
Но Митрича уже прорвало. Он громко возмущался безалаберностью докторов, хорошо хоть не обвинял никого в смерти жены. Лишь требовал показать тело, уверяя, что пигалица в халате ошиблась и «быть такого не может, чтоб Манюня наперёд меня на тот свет отправилась! Я ей обещался первым быть!» Вот прям такими словами и шпарил.
– Дядь Вась! Василий Дмитриевич!
– А? что? Егор Ляксандрыч! – Митрич резко обернулся, признал меня и кинулся навстречу. За ним семенила несчастная девчонка.
– Нет, ты слыхал? Слыхал? А? Они мне говорят: Маша померла! А я им – шиш вам, а не Машка моя. Она всех нас переживёт! Назло мне!
Я пытался вставить словечко, но Василия Дмитриевича трясло от волнения, будто словами он пытался оттолкнуть реальность.
– Василий Дмитриевич… – очередная попытка вклиниться бесславно провалилась.
– Подумаешь, сердце! – дядь Вася возмущённо фыркнул. – Да она с этим сердцем всю войну! И сына… И… Егор… Ляксандрыч… Что же это, а? Как я без неё? А Серёжка? Серёжке-то как скажу?
Дядь Вася вдруг сник, утёр рукавом глаза, протяжно вздохнул, сдерживая то ли всхлип, то ли стон.
– Жива она, Василий Дмитриевич, – тронул его за плечо, привлекая внимание.
– Да что уж теперь… – махнул рукой дядь Вася.
– Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, – ещё раз повторил я.
– Да что вы такое говорите! – зашипел сердитая медсестра – Зачем так! У человека горе, а вы!
– Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь на ночь. Вы там у себя в бумагах гляньте. К обеду уже выпишут. В смысле определили Беспалову Марию Фёдоровну. Положили в палату номер семнадцать на свободную койку. Её ночью на скорой привезли, в смену Галины Львовны и Маруси… Марии, не помню отчество.
Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.
– Жива, говоришь? – переспросил Митрич. – А ты не врёшь, Ляксандрыч? – дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.
– А ты и рад, да? – раздалось за моей спиной.
– Маша! Манюнечка! – расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.
– Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? – беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. – Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!
– Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! – обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.
– Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! – отбивалась Беспалова от мужниных объятий.
– Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?
– Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, – сочувственно прокомментировал я.
– Какой такой фактор? Не знаю такого! – возмутился Митрич. – А ежели бы я тут окочурился?
– А ну, цыц, – шикнула Мария Фёдоровна. – Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!
– Так, я это… – притих дядь Вася.
– Вот и веди себя тихо… герой… – фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.
– Теперь-то что делать? – Митрич растерянно оглянулся на меня.
– Дождёмся выписки, и поезжайте домой, – подсказал семейству. – Вы на машине или на автобусе?
– На машине, – кивнул дядь Вася. – Звениконь по делам в город, я с ним.
– А Серёжа? Как Серёженька? – заволновалась Мария Фёдоровна.
– Что ему станется, лбу здоровому, – отмахнулся муж. – На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! – довольно покивал Беспалов старший.
– Ты гляди, какой командир выискался, – покачала головой жена. – Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?
– Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, – подумав, определил я дальнейшую больничную программу.
– Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? – предложил Василий Дмитриевич. – Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!
– Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, – остановил я Митрича. – Вы что-то хотели, девушка? – вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.
– Вот! Это она мне сказал, что ты померла, Маша! – дядь Вася возмущённо ткнул пальцем в совершенно растерянную девчонку.
– Простите, пожалуйста… я не знала… я не хотела… случайно так получилась! – едва не рыдая, лепетала медработница.
– Не реви, нос распухнет, – посоветовал Митрич. – И внимательней надо на рабочем месте! Внимательней! – строго погрозил пальцем. – Всех перепутаешь да похоронишь, кого лечить будешь? – дядь Вася подмигнул вконец обалдевшей девчонке.
– Простите, пожалуйста… Только не жалуйтесь, ладно? Пожалуйста! – взмолилась девчонка.
– Да что ты, милая, – махнула рукой Мария Фёдоровна. – Ты нас выпиши скоренько, а? Сделай милость, – попросила ожившая Беспалова. – Да мы пойдём себе потихоньку…
– Не могу, – испуганно замотала головой медсестричка. – Доктор посмотрит, тогда…
– Эх, – вздохнул Василий Дмитриевич. – Ну, пойдём, что ли, Маша, ждать доктора твоего. Красивый, небось? – ревниво поинтересовался Митрич.
– Да ну тебя, балабол, – легонько толкнула мужа в плечо и неторопливо пошла в палату.
– Василий Дмитриевич, я отлучусь по делам, – окликнул я Беспалова.
