– Не стоит. Ведь я не болею неизлечимым хроническим эгоизмом, как ты. – Он бросает эти слова так, как если бы говорил о том, что трава зеленая, а небо голубое. – Это наследственное? – Лиам грациозно разрезает стейк по всем канонам этикета, плавно погружая нож в мясо. – Кажется, твой отец страдает тем же.
Он испуганно замирает, но эти слова уже не удержать и не спрятать. Они бьют больно и сильно. Я отшатываюсь так, что ножки стула скрипят по полу. Лиам прав. Так чертовски прав, что я даже не могу на него злиться. Ведь такое ощущение, что мне всегда было плевать на то, что я могу обидеть других своей реакцией на их привязанность. Что острые слова, сказанные под влиянием неконтролируемых эмоций, могут ранить.
Я не защищала сестру, когда ее обижал папа.
Не навещала родителей. Вдруг у им тоже нужна моя помощь?
Не знала многих моментов из жизни племянников и сестры.
Я отвратительное ядовитое растение, которое отравляет все вокруг. Включая себя саму. Шрамы на бедре начинают гореть, и мне хочется почесать их. Желательно чем-то острым.
– Лиам! – рявкает Леви и ударяет по столу.
Тишина окутывает столовую, как густой, тяжелый туман.
А затем слышится тонкий голос Оливии, пробирающийся сквозь мою микропанику:
– Почему тетя Рора плачет?
Я прикасаюсь к щеке. Боже, я не из тех, кто плачет. Но сейчас мокрая щека свидетельствует о другом.
– Извините. – Я встаю из-за стола и иду к лестнице на второй этаж, чтобы собраться с мыслями.
– Потому что я мудак, – доносится за моей спиной.
– Мудак.
– Мудак.
– Мудак.
Дети по очереди повторяют это слово, как попугаи.
– Папа вчера сказал это слово, но попросил не говорить маме, – докладывает Оливия.
– Смысл в том, что это не надо говорить, Оливия, – ворчит Леви.
Я прислоняюсь к стене в коридоре на втором этаже, пытаясь сдержать непонятную истерику, но все еще слышу разговоры.
– Сядь на свое чертово место, Лиам. Достаточно! – ругается Аннабель.
– Мама сказала плохое слово, она должна папе денег.
– Я поговорю с ней, – не сдается Лиам.
– Просто оставь ее! Забудь и живи дальше. Вы изводите себя и всех вокруг.
– Именно это ты и сделала с Леви? Забыла? Жила дальше? – выплевывает в гневе Лиам.
Они ругаются из-за меня, а Лиам и Анна никогда не ссорятся. Я закрываю рот ладонью, чтобы сдержать всхлип. Мне не стоило приезжать. Из-за меня все идет крахом.
– Еще одно слово в таком тоне, Лиам, и я проткну тебя вилкой. – Тон Леви мог бы отправить кого-то в могилу.
Повисает тишина, а потом Анна продолжает.
– Да, ты прав. Наши отношения тоже потерпели многое. И я никогда не забывала Леви, как и он меня. Но разница в том, что мы никогда… Никогда, черт возьми, не отравляли друг друга, как это делаете вы!
– Плохое слово. Плохое слово, – заключает Оливия.
На лестнице слышатся мягкие шаги, и я сильнее вжимаюсь в стену. Мне нужно одиночество. Оно такое родное. В нем мне хорошо. По крайней мере, так кажется…
– Рора, – тихо говорит Анна, подходя ко мне. – Пойдем со мной.
Она ведет меня в спальню и укладывает на кровать, ложась рядом. Ее руки крепко обнимают меня со спины. Мы похожи на две чайные ложки, которые идеально подходят друг другу. Сейчас мне не хочется отталкивать ее объятия. Мы обнимались так с самого детства. Она мой самый любимый человек. Поэтому я расслабляюсь и опускаю колючую стену. Мне сразу становится легче дышать. Иглы не пронизывают мои легкие, кожа не зудит. Я просто чувствую, что все правильно.
Также всегда было и с Лиамом. Он мог пробраться в меня и нажать на какой-то выключатель.
– Прости меня, – хриплю я. – Мне так жаль, Анна. Ты всегда так открыта ко мне, а я… – Слезы душат меня, сковывая горло. – А я даже не могла заступиться за тебя перед папой. Я всегда молчала. Мне так хотелось, чтобы хоть иногда он направлял свой гнев на меня, но я… боялась? Я не знаю. Прости, что так мало уделяю внимания тебе и не всегда могу быть рядом. Просто прости…
Мои плечи трясутся, и сестра крепче прижимает меня к себе. Она позволяет мне плакать и просто ждет. Ждет, когда я наконец-то стану нормальной, черт возьми.
– Мне не за что тебя прощать, малышка. Я старшая сестра. Ты не должна была заступаться за меня. Боже, Рора, вспомни сколько раз ты вытаскивала меня из панических атак. Неужели ты думаешь, что, будучи маленькой девочкой, ты могла сделать что-то большее, чем подарить мне любовь одним прикосновением к щеке? Ты обнимала меня, когда я плакала. Уговаривала меня не сдаваться и следовать своей мечте. Ты всегда прикрывала мою задницу и лгала родителям. Многие братья и сестры занимаются стукачеством. Ты же всегда была верна только мне. – Она нежно поглаживает мои волосы. – А то, что тебя часто нет рядом? Что за бред? Меня не было рядом с тобой шесть лет. Я не могла находиться в том доме.
– Ты наконец-то выбрала себя, это нормально, – прерываю ее я. Я никогда не злилась на Анну за то, что она последовала за своей мечтой, вопреки давлению отца. Я гордилась ей.
– Так вот и ты выбираешь себя. Занимаешься тем, что приносит тебе радость. Тем, к чему у тебя есть талант. Боже, да я всем рассказываю, что моя сестра – одна из лучших гонщиц. Я восхищаюсь тобой. Тебе всего двадцать один год, а ты противостоишь куче взрослых мужиков.
Однажды я не смогла противостоять одному… Мне так хочется ей рассказать. Всегда хотелось. Но это просто убьет ее. Она не сможет смотреть на меня как прежде. Будет винить себя и далее по списку. Анна счастлива, и я не хочу быть причиной ее несчастья.
– Спасибо, – шепчу я. – Спасибо, что ты всегда рядом. Я так сильно люблю тебя.
– И я люблю тебя, моя всегда маленькая Рора.
– И мне почти двадцать два, это важно, – шмыгаю носом я.
Из Анны вырывается смешок.
– Конечно, важно.
Я закрываю глаза, позволяя времени замереть в этом моменте, позволяя себе подольше насладиться редкими минутами покоя, которые вдохнула в меня Анна. Умиротворение растекается по моему телу, как теплая волна. Ритм сердца замедляется, и мы с сестрой словно дышим одной грудью.
– Не ругайся с Лиамом.
– Я не могу этого не делать, когда вижу, что тебе больно, даже если ты это редко показываешь. Он мой лучший друг, но ты моя сестра. Мне грустно, что, так или иначе, всегда приходится делать выбор, однако нет ситуации, в которой я бы не встала на твою сторону. Ты можешь быть тысячу раз неправа. Можешь ограбить чертов банк, и я скажу, что нам надо придумать, куда спрятать деньги. А уже потом, возможно, прочитаю тебе лекцию.
– Я украла бумажник Лиама.
Два раза.
Аннабель смеется, ее грудь вибрирует позади меня.
– Ну, учитывая его состояние, это почти что банк. Зачем ты это сделала?
– Я очень ревновала. Злилась. Бесилась. Как обычно, в общем. Сначала он целовал руки статным женщинам, а потом прикасался ко мне. Мне хотелось его укусить. Поэтому я просто решила вывести его из себя. Я направила его деньги в дурацкие благотворительные фонды. Знала ли ты, что есть ассоциация по борьбе с потерянными носками при стирке? И фонд поддержки людей с маленьким пенисом?
Я фыркаю от смеха, а Аннабель приподнимается на локте, заглядывает ко мне в глаза и морщится.
– Фу, пенис…
– Согласна, член звучит лучше.
Аннабель хохочет так громко, что я не выдерживаю и присоединяюсь к ней. Мы перекатываемся на спины, поджимая колени к животу и запрокинув головы. Когда наконец-то успокаиваемся, слезы покрывают наши лица, только на этот раз от смеха.
– Ты когда-нибудь расскажешь, что между вами произошло и как именно это все началось? – спрашивает Анна после того, как мы успокаиваемся и лежим в приятной тишине.
– Нечего рассказывать, – выдыхаю я. – Это было обречено на провал с самого начала, просто я была слишком наивной.
Эту гонку я никогда не смогу выиграть.
Финишной черты словно не существует и никогда не существовало. Это бесконечные круги, где мы обгоняем друг друга, подрезаем и сталкиваемся.
– Любовь и наивность почти что синонимы.
– Я не люблю его.
– А я не люблю Леви.
Я фыркаю, складывая руки на животе.
– Хорошо.
– Хорошо.
Я поворачиваю голову и встречаюсь с ней взглядом.
– Анна, хочешь секрет?
– Если это какие-то подробности про Лиама, то да.
Я смеюсь.
– Нет. Это про папу.
Анна напрягается, и ее лицо выражает тревогу.
Опять же, я могла бы сказать так много. Возможно, если бы эти слова покинули меня, то мне стало бы легче. Тайное всегда становится явью, только если эта тайна не вросла в твое сердце, пустив корни и отравив каждую клетку тебя.
– Каждый раз, когда папа ругал тебя, а ты плакала, я прятала один из его носков. Или заменяла черный на серый, чтобы у него начинал дергаться глаз. Его зубная щетка была в унитазе, чаще, чем наш ершик. А когда ты уехала в Лондон, я плевала в его кофе каждое утро. Это все прекратилось, когда он сказал, что гордится тобой.
Возможно, я не могла постоять за Анну словами, но я тоже всегда защищала ее. В своей манере.
Анна смотрит на меня широко распахнутыми глазами, приоткрыв рот.
– Вот черт!
– Он говорил так же, когда искал носки, – смеюсь я.
Глава 8
Лиам
Я по-королевски облажался. Если когда-нибудь я все-таки стану герцогом, ко мне можно смело обращаться: «Ваше Мудачество». А пока что – просто «Лорд Рассел, владелец ублюдских манер и дерьмовых земель».
– Где твоя куртка?
Тишина.
Я постукиваю пальцем по бедру, мечтая, чтобы в этом гребаном лифте стало чуть больше кислорода.
– Я тебя подвезу.
– Себя подвези. – Аврора стоит с закрытыми глазами, привалившись к стене лифта. Густые черные ресницы, раскинувшиеся веером, подрагивают, когда она добавляет: – На необитаемый остров.
Мы достигаем первого этажа, и двери лифта разъезжаются. На этот раз я стою до последнего и жду, пока Аврора выйдет первой. Она, верная своему упрямому характеру, тоже не шевелится.
– Выходи, Рора.
– Я не настолько глупа, чтобы поворачиваться к тебе спиной. Вдруг ты всадишь мне между лопаток столовый нож? В этикете прописано, как это правильно делать?
– Это было бы неразумно, – выдыхаю я. – У меня нет алиби, и есть свидетели, которые видели, как мы поссорились, а потом вместе зашли в лифт.
Когда Аврора вернулась в столовую, мы еще пару часов смогли существовать мирно. Я видел ее покрасневшие глаза, видел напряженные плечи, и в тот момент мне действительно хотелось всадить в себя вилку, как и желал это сделать Леви. Как только она попрощалась со своей семьей и вышла за дверь, я ринулся за ней, пока мне вслед летели угрозы от Аннабель.
Аврора хмыкает и выходит из лифта. А я, как щенок, следую за ней.
– Ты даже не стал отрицать, что у тебя есть столовый нож. Где он? За поясом брюк? – Она, уверенная, что я иду за ней, даже не оглядывается, чтобы удостовериться в присутствии собеседника.
– Проверь, – бросаю я, накидывая на ее плечи свое пальто. Какого хрена она без куртки, когда на улице ураганный ледяной ветер скоростью миллиард миль в секунду?
Аврора сбрасывает пальто, и оно падает на сверкающий пол вестибюля. Она резко разворачивается и угрожающе указывает на меня пальцем.
– Еще раз тронешь меня, и я действительно проверю наличие ножа за поясом брюк, а затем всажу его туда же.
