Аптечка осталась на базе у озера, бинта у меня с собой нет.
Зато на мне старая и мягкая фланелевая рубашка. Подумав, я снимаю ее и отрезаю ножом длинную полосу плотной ткани от подола. Этой тряпкой кое-как перевязываю руку, прижимая лист подорожника к ране.
Ну, до деревни доберусь, а там есть медпункт.
Укушенная рука уже начала опухать. В ней пульсирует боль.
Вот она, работа егеря! Ну кого еще может укусить дикая лисица?
Я надеваю рубашку – теперь она едва достает мне до пупа. Одной рукой неловко застегиваю пуговицы и, кривясь от боли, смеюсь над собой. Гладиатор, боец с дикими лисами!
Возвращаюсь к своим вещам. Подобрав пассатижи, откусываю от дерева остаток проволочной петли и засовываю его в рюкзак. Потом одной рукой закидываю рюкзак на плечо. Беру ружье и быстро шагаю вдоль речки в сторону деревни.
*****
До Черемуховки я добираюсь только к обеду.
Рука болит, но терпимо. Скорее, ноет, как больной зуб.
На дверях нашего с Катей дома висит замок – Катя еще на работе.
Мои охотничьи псы радостно лают, увидев меня. Прыгают по вольеру, крутят пушистыми хвостами. Псов у меня было двое – Серко и Бойкий.
Свистнув собакам, я заношу в дом ружье и рюкзак, и снова выхожу на крыльцо.
А возле калитки меня уже поджидает председатель сельсовета Черемуховки.
– Добрый день, Федор Игнатьевич! – устало киваю я. – Ты ко мне? По делу?
– К тебе, Андрей Иванович, – отвечает председатель. – Хорошо, что успел тебя перехватить.
Его широкое красное лицо усеяно каплями пота – день сегодня по-летнему жаркий. Солнце жарит так, словно собиралось отыграться на природе за две дождливые недели.
– Картошка у нас в поле гниет, – жалуется Федор Игнатьевич, вытирая пот. – Вот, бегаю по деревне, народ собираю в поле.
Взгляд председателя сразу цепляется за край окровавленной тряпки, который торчит из моего рукава.
– А что это с тобой?
– Лиса укусила, – морщусь я. – Какой-то мерзавец поставил петли, она и попала. Я ее выпустил, а она тяпнула в благодарность.
– Так надо перевязать, как следует, – беспокоится председатель. – Что ж ты грязной тряпкой-то замотал? И укол сделать от бешенства.
– Сейчас дойду до медпункта, – киваю я. – Катя перевяжет.
– Не вздумай!
Федор Игнатьевич испуганно машет руками.
– Зачем тебе Катю беспокоить? Расстроится девка. А бабы в расстройстве знаешь, какие? Я на прошлой неделе курам траву рубил в корыте и сечкой по пальцу зацепил. Так моя Марья на всю деревню крик подняла. Я не рад был, что и сказал ей.
– Сочувствую, – не выдержав, улыбаюсь я.
– Бабы – они бабы и есть, – не сдается председатель. – Идем-ка в сельсовет. Посидишь там, а я пока Трифона разыщу. Он тебя и перевяжет.
Трифон – главный врач нашего медпункта. Удивительный человек – когда-то он работал хирургом в одной из больниц Ленинграда. После смерти пациента уволился и ушел жить в лес. Вырыл себе землянку неподалеку от Елового озера и прожил там в одиночестве три года.
Деревенские бабульки считают его знахарем. Трифон, и в самом деле, умеет лечить не только лекарствами. Моего отца он вылечил, когда от него уже отказались лучшие врачи.
– Идем, – настаивает Федор Игнатьевич. – А Кате потом скажешь.
Я качаю головой.
– Брось, Федор Игнатьевич.
Но упрямый председатель молча сует мне в руку ключ от сельсовета.
– Я за Трифоном. Кажись, он к старику Худоярову пошел, я видел. А ты жди в сельсовете. Потом спасибо мне скажешь.
И он целеустремленно шагает по улице к дому Худояровых.
Вот, и что делать с таким упрямцем?
Я дожидаюсь, пока Федор Игнатьевич скроется из вида, и иду прямиком в медпункт.
Что за детские игры, в самом деле?
*****
Когда я разматываю повязку, глаза Кати испуганно округляются.
– Кто это тебя так?
– Лиса, – признаюсь я.
Вопреки мрачным прогнозам председателя Катя и не думает ругаться.
Она быстро промывает укус перекисью, накладывает марлевый тампон с белой пахучей мазью и накрепко бинтует мне руку.
Светлая челка падает Кате на глаза, и Катя привычно сдувает ее в сторону.
Мазь приятно холодит, унимая боль.
– Надо укол делать, – говорит Катя. – И не один, а целый курс.
– Знаю, – морщусь я.
– Хорошо, что вакцина есть. Иначе пришлось бы тебя в райцентр везти.
Катя очень старается говорить строго. Заметив это, я улыбаюсь.
– Спасибо, Катюша!
– За что? – удивляется Катя.
– За то, что не ругаешься.
– Так ведь ты не нарочно сунул руку лисе в пасть. Так получилось.
Катя сама расстегивает на мне рубашку. Потом набирает лекарство в шприц.
– Будет больно.
– Ничего, потерплю, – еще шире улыбаюсь я.
И терплю – только прикусываю губу, когда иголка втыкается в кожу.
– Вот и все, – говорит Катя, протирая место укола ваткой, смоченной в спирте. – Следующий укол – послезавтра. А теперь рассказывай – как тебя угораздило?
Пользуясь тем, что кроме нас в медпункте никого нет, я обнимаю Катю за талию и притягиваю к себе.
– Андрей! – притворно возмущается Катя. – А если кто-то зайдет?
– И пусть, – улыбаюсь я, целуя ее.
– Кгхм!
На пороге кабинета топчется смущенный Федор Игнатьевич.
Катя мгновенно вырывается из моих рук, краснеет и гремит какими-то медицинскими инструментами.
– Андрей Иванович, ты это… перевязался уже? – спрашивает Федор Игнатьевич. – Дай-ка мне ключ от сельсовета. Ума не приложу, зачем я его тебе отдал.
– Случайно, наверное, – улыбаюсь я.
– Ага, – подхватывает Федор Игнатьевич. – Случайно. Катюша, здравствуй!
Он делает вид, как будто только что увидел Катю.
– Здравствуйте, Федор Игнатьевич, – не поворачиваясь, отвечает Катя.
Председатель вопросительно кивает мне, указывая глазами на Катю.
– Не ругалась? – еле слышно шепчет он.
Я молча показываю ему большой палец.
—–
*Современная вакцина от бешенства появилась только в 1993-м году. Но я намеренно допустил анахронизм, чтобы не описывать старые методы введения вакцины. Уколы в живот – это не очень приятно, честное слово)
Глава 2
Пару дней спустя я солю веники.
Веники, связанные из молодых веток осины и ивы, висят у меня под навесом. Я заготовил их, чтобы зимой подкармливать зайцев. Веники уже подсохли, и теперь их надо просолить.
Всем копытным зимой нужна соль – она восполняет недостаток минералов.
Я приношу таз с горячей водой и высыпаю в него две килограммовые пачки соли – обычной, из магазина. Потом окунаю в крепкий рассол попарно связанные веники.
Ноздри щекочет горьковатый запах распаренных листьев.
– Андрей? – слышу я знакомый голос за спиной.
Собаки взрываются лаем.
Я оборачиваюсь – у калитки стоит Валера Михайлов, один из наших охотников. В позапрошлом году мы с Валерой добирали раненого кабана.
– Заходи! – кричу я, перекрывая собачий лай.
– Андрей, у меня к тебе дело, – поздоровавшись, смущенно говорит Валера. – У сына скоро день рождения.
Его сын Ваня учится в одном классе с моим младшим братом.
– Ты лицензии на кабана обещал.
– Хочешь сводить сына на охоту? – спрашиваю я.
– Нет, – смущается Валера. – Мяса бы надо.
Я протягиваю ему мокрые веники. Валера вешает их на длинную жердь, а мне подает новую пару.
Лицензии на кабана может выдать только председатель охотобщества Тимофеев. Я напоминал ему, но Александр Сергеевич, видно, закрутился и забыл.
– Прямо сейчас схожу в сельсовет, позвоню Тимофееву, – обещаю я Валере. – Будут лицензии.
