– Ами, ты как? – Ко мне подходит одна из девочек моей команды.
– Нормально, – шмыгнув носом, предплечьем вытираю кровь с губ и подбородка.
Поднимаю мяч, отскочивший от меня к скамейке, и со всей силы швыряю его обратно. Он попадает в зачинщицу всех издевательств надо мной. Она резко перестает улыбаться.
– Да я придушу тебя сейчас, Разумовская! Ты сдурела?! – взвинчивается она.
– Сама ты сдурела, – всхлипнув, ухожу из зала в туалет.
Долго умываюсь холодной водой, зажимаю пальцами переносицу, стараясь остановить кровь. Дуры! По щекам текут слезы. Сейчас опухнет все, а мне на лед сегодня. Роза Марковна совсем не обрадуется моему виду и состоянию. Руки дрожат. Зря я ответила. Теперь еще хуже будет. Но так достали, сил уже нет. И никто не слышит, никто не защищает, только сама. А сама… да не получается у меня! Их много, а я… Снова и снова поливаю лицо холодной водой, чтобы успокоиться. Мой учебный день сегодня точно окончен. Зато глаза больше не блестят, и можно не ходить к семейному терапевту с мамой.
Нервно улыбнувшись, просачиваюсь в раздевалку. Быстро переодеваюсь и, стирая ладонями слезы, позорно сбегаю из колледжа. Посижу в парке, книжку почитаю или…
Набираю тренера.
– Разумовская? – удивляется Роза Марковна.
– Здравствуйте, – шмыгаю носом.
– Ты плачешь, что ли?
– Роза Марковна, а у вас же сейчас младшие тренируются, да? – задаю ей встречный вопрос, медленно двигаясь по тротуару в сторону ближайшей остановки.
– Да, – подтверждает тренер. – Начали только.
– Можно я приеду посмотрю? – выдыхаю, остановившись у пешеходного перехода. Смотрю по сторонам. Из-за слез вижу только силуэты притормозивших машин.
– Вот нужна ты мне тут в качестве зрителя! – хмыкает Роза Марковна. – Детей отвлекать.
– Поняла, – перебегаю через дорогу.
– Что ты поняла, Разумовская? Сопли вытри и приезжай. Хореографический зал свободен. Самостоятельно потренируешься. – Как всегда, строгая и бескомпромиссная.
– У меня с собой нет формы, – признаюсь ей.
– Так себе аргумент для отмазки от дополнительной тренировки, – усмехается тренер. – Бегом в Ледовый! – командует она и сама сбрасывает звонок.
Глава 11
Амалия
Прыгнув в подходящий автобус, расплачиваюсь с кондуктором, забиваюсь в угол недалеко от двери и достаю из рюкзака маленькое зеркальце. Раскрываю. Охнув, осторожно касаюсь пальцами переносицы. С шипением отдергиваю руку от ссадины.
Добравшись до дворца, бегу в ближайший туалет к зеркалу побольше.
– Мамочки… – всхлипнув, снова трогаю лицо. Оно припухло в месте ушиба, под глазами красные разводы. Совсем скоро они превратятся в синяки.
Все это выглядит просто ужасно. Будто я лицом асфальт пропахала, не меньше. И голова болит все сильнее. Это же за гранью! Неадекватные! Хочется что-нибудь поколотить от отчаяния. Но вместо этого ищу в рюкзаке тональный крем и старательно маскирую следы на лице. Ссадина все равно никуда не девается. Ужасно!
Взяв себя в руки, отправляюсь в царство четы Павелецких – хореографический зал. Бросив рюкзак, обувь и куртку в угол, встаю перед зеркалом. Разминаюсь, начиная с кистей, ступней, постепенно подготавливая все тело к прыжкам и изгибам.
Включаю музыку на телефоне. Сначала просто слушаю трек, покачивая головой. Начинаю плавно двигаться. Подняв руки, провожу пальцами одной по кисти другой. Легко опуская их, отвожу правую руку в сторону. Наклоняюсь туда же, как дерево от порыва ветра.
Прикрыв глаза, скольжу носками по полу, представляя себя на льду. Разворот, нога уходит в сторону, чтобы толкнуть тело в прыжок. Шаг, толчок, еще один прыжок в два оборота. Отличный каскад. И я снова ухожу в танец, отклоняясь назад. Выпрямляюсь, закручиваюсь волчком. Мягко опускаю руки. Открываю глаза только тогда, когда заканчивается музыка. Улыбаюсь, глядя на свое отражение в зеркале. Так гораздо легче. На время случившееся в колледже перестает занимать мое внимание. И даже головная боль почти не мешает.
Сменив музыку на более динамичную, отхожу к противоположной стене и работаю только над прыжками, взмывая над полом и глухо приземляясь обратно.
– Неплохо, неплохо, – от двери комментирует Роза Марковна.
Не заметила ее. Заканчиваю упражнение и разворачиваюсь к тренеру.
– Та-ак. – Она меняется в лице.
Поджав губы, идет прямиком ко мне. Хватает за подбородок, всматривается в ссадину, пальцем трет тоналку и закатывает глаза.
– Это что, Амалия?
– Ничего, – отвожу взгляд, все еще тяжело дыша после тренировки.
– Разумовская, мы не в детском саду. И не надо мне рассказывать, что ты споткнулась!
– Не буду, – поднимаю на нее нерешительный взгляд.
– Скажи мне, ты чем думаешь? А если у тебя сотрясение и ты мне сейчас здесь от нагрузок сознание терять начнешь, а?! – повышает голос Таль.
– Нет у меня сотрясения, правда. Все хорошо. А это… случайность, – пытаюсь оправдаться.
– Марш к медикам!
– Роза Марковна…
– К медикам, я сказала! И без официального допуска ко мне даже не подходи, – подталкивает меня к выходу.
Сворачиваю за вещами. Обуваюсь, вешаю рюкзак на плечо, куртку на предплечье и послушно иду в медкабинет. Вопреки собственным словам тренер идет за мной. И к местному врачу мы тоже входим вместе. Тоналку приходится смывать.
– Твою ж… – тихо ругается Роза Марковна. – Кто тебя так, Ами? Наши?
– Нет, – кручу головой, но врач удерживает меня за затылок и заглядывает в глаза. – На физре в колледже мячом попали в лицо, – приходится признаваться.
– Попали? – хмыкает тренер, явно не особо веря моим словам. – Что там, Вероника?
– Сотрясения нет, но два-три дня я бы понаблюдала, – заключает врач.
– Нет, не надо. Со мной правда все нормально, я могу тренироваться, – тараторю, задержав дыхание до жжения в легких.
– Пять, – глянув на меня, отвечает Роза Марковна.
– Что «пять»? – не понимаю.
– Пять дней у тебя на восстановление под регулярным наблюдением Вероники Филипповны.
– Но у нас же…
– Пять дней, Разумовская, – не дает договорить тренер. – Мне трупы на льду не нужны. Не было никогда, и, знаешь ли, не хочется начинать. Уровень у тебя хороший. Быстро нагонишь пропущенные дни.
Отворачиваюсь, злясь на идиоток, запустивших в меня мячом, и на себя за то, что не смогла увернуться и теперь придется пропустить столько тренировок. Да еще и сидеть все это время дома с матерью и сестрой. Звучит как настоящая катастрофа.
– Вер, выйди, – просит тренер.
Унося за собой шлейф из лекарств и духов, Вероника Филипповна оставляет нас вдвоем, плотно прикрыв за собой дверь.
– И чего опять глаза на мокром месте? – смягчается Роза Марковна. – Ами, пойми, я не могу рисковать тобой, репутацией школы, своей свободой в случае, если с тобой что-то случится.
– Я понимаю. Честно, – стараюсь смотреть только на нее.
– Матери твоей я сама позвоню.
– Спасибо. – Это спасет меня от лишних объяснений, хотя упреки все равно будут.
– «Спасибо»! – передразнивает тренер. – Я понимаю, что сложно защищаться от толпы, которая бросает в тебя камнями. С одной стороны прикрываешься – с другой все равно прилетает. Но ты не сдавайся, поняла? Сдашься – толпа победит. Ты на лед зачем выходишь? Живешь здесь по двенадцать часов периодами?
– Ради победы, – тихо отвечаю ей. – Ради предстоящих соревнований, а потом… я хочу на Олимпиаду.
– Вот и там, – Таль кивает на дверь, – тоже олимпиада. Длинная такая, в целую жизнь. И там тоже надо уметь побеждать.
– Я стараюсь. Но на льду пока получается лучше, – снова отвожу взгляд.
– Бесспорно, – смеется она, коснувшись моего подбородка и развернув к себе лицом.
Разглядывает, качает головой. В нашем тесном мирке тоже все непросто. В борьбе за медали внутри одной школы чего только не происходит. И подставить пытаются, и с коньками всякое делают. Но здесь я как дома, в своей тарелке, и до сих пор у меня получалось с этим справляться. А вот воевать там, сразу по всем фронтам, как выразилась Роза Марковна, против толпы у меня никак не получается.
– Все. – Роза Марковна расправляет плечи. – Лирическое отступление закончилось. Бегом домой. Завтра к врачу, потом ко мне отчитываться.
Тренер уходит. Возвращается врач. Выдает мне специальную мазь, чтобы снять отек и чтобы синяки быстрее сходили. Блистер с таблетками от головной боли. Одну пью сразу, вторую по инструкции надо выпить перед сном.
Открываю дверь. По коридору несется эхо мужских голосов вперемешку с грубоватым, громким смехом. Поправив рюкзак и особо не глядя по сторонам, иду туда. Сворачиваю за угол и сталкиваюсь с кем-то мощным и твердым. Он ловит меня, не дав отскочить назад.
Горячие ладони сжимают мои руки чуть выше локтя. Сердце тут же начинает стучать сильнее. Ноздри за секунду улавливают знакомый запах, только теперь его много, он концентрированным облаком окутывает меня сразу со всех сторон.
Мой взгляд стреляет на руки в татуировках, крупные вены под кожей на предплечьях. Спотыкается о мощные грудные мышцы, обтянутые серой футболкой, и застывает на опасных серых глазах. Мимо нас проходит вся его компания. Очень взрослые мужчины с большими хоккейными баулами.
– Данте, не тормози, – зовет его один из них.
«Данте?» – отпечатывается в моей голове. Это его имя? В жизни бы не угадала. А кожа под его ладонями скоро воспламенится. Он почему-то не отпускает, а мне безумно волнительно, но не страшно. Вот он, весь из себя такой огромный и страшный, а рядом с ним ни грамма не страшно. Как такое может быть?
– Осторожнее, Огонек. – Приятный, низкий голос становится последней каплей.
Я до этой секунды и не знала, что мурашек у человека может быть так много. Они стремительно разлетаются в разные стороны, на мгновение останавливая дыхание…
Глава 12
Данте
Я сейчас разнесу к чертовой матери эту вселенную за синяки на лице своей девочки! И это не лед! Это точно удар. Когда долго бьешь людей, начинаешь на автомате различать детали. И вспыхнувшая в груди злость за доли секунды трансформируется в ярость, обжигающую легкие.
Огонек смотрит на меня, испуганно распахнув глаза. Серые, с едва заметным переходом к голубому при игре света. Теперь я знаю… Она топит меня в своих глазах. Таких наивных, чистых. Между нами секунды. Один вдох, медленный выдох. Мои пальцы непроизвольно сжимаются крепче в попытке погасить собственную ярость. Огонек вздрагивает. Открытые предплечья в мурашках. Идиот! Еще больше ее пугаю!
Оглушенный грохочущим в груди сердцем, резко убираю от нее руки и ухожу за командой Ночной лиги. Брат Ильхана на удивление легко подстроился под меня сегодня. Наверное, потому, что вечером я должен быть в «Клетке».
Захожу в тренажерку. Мужики переодеваются, а мне надо куда-то деть злость. Размашисто пересекаю зал, набрасываюсь с кулаками на боксерский мешок и вваливаю по нему серию быстрых ударов под жалобный лязг цепей, на которых он подвешен. Снаряд не выдерживает моей дури. Срывается, падает, поднимая в воздух облако пыли, и получает еще несколько ударов ногами.
– Твою мать!.. – раздается сбоку.
Вдыхаю в себя пыль. Горло начинает драть. Иду к кулеру, выпиваю пару стаканов холодной воды. Разворачиваюсь к мужикам. Они всей командой пялятся на меня.
Да, все так! Я превратил себя в машину, в гребаное чудовище, чтобы выживать в этом гребаном мире. А что делать Огоньку? Она же без брони совсем. Так вообще живут? Мне хочется стать ее броней, даже если у нас никогда ничего не получится. Без «если». У меня Дана, потом будет кто-то другой, когда я окончательно устану от нее. И чтобы доказать себе это, вынимаю телефон из кармана и пишу своей типа девушке короткое сообщение: «Поехали со мной в "Клетку" сегодня».
Дана не боится всей этой грязи. Она с удовольствием возится в ней вместе со мной. Пусть будет пока. И мне плевать, что для нее я буду сволочью, удерживая в груди солнце, подаренное Амалией. Я его чувствую, а Дану нет.
– Разминаемся, – хрипло командую мужикам и наливаю себе еще воды.
– Знаешь, а пожалуй, посмотрю на тебя на ринге сегодня, – говорит брат Ильхана.
Вот только Дауда мне не хватает! Если ему зайдет бой, он легко объединится с Ильханом в попытке привязать меня к «Клетке». Сам по себе клуб ему, может, и неинтересен, а вот бабки, которые можно получать с бойца, он с удовольствием положит на свой счет.
Жестко усмехнувшись, решаю показать хоккеистам-любителям совсем другой темп тренировок. Чтобы мышцы горели и чтобы смотреть на меня с переоценкой, как на товар, Дауду было некогда.
Гоняю их так, что здоровые, крепкие мужики к концу тренировки превращаются во взмыленные тряпки. Устали, все чаще ошибаются. Это наша последняя встреча. У них игра через пару дней. Как раз успеют восстановиться, и тело будет готово к жестким атакам хоккея.
Получаю деньги, жму им руки и, подхватив свои вещи, выхожу в коридор. Кручу головой из стороны в сторону, пытаясь прикинуть, куда мне сейчас двигаться. Тренер Огонька вряд ли что-то мне скажет. Еще и вопросы девочке задавать начнет. Мой бы начал. Он о нас вообще много всего знал, даже когда мы не говорили. И не сдавал никогда эти мальчишеские секреты. Как все происходит в мире Амалии, я не знаю. Рисковать не буду. Может, эгоистично, из страха потерять шанс быть рядом, хотя бы на расстоянии.
В клубе, где я занимался, проще всего всегда было договориться с врачом, если это не касалось каких-то реально серьезных проблем. Местный не может не быть в курсе травмы своей спортсменки, а значит, надо найти медкабинет. Двигаюсь в противоположную сторону от входа в Ледовый, перебирая найденную в карманах наличку. За такие деньги никого не купишь. Придется переводить с карты.
Звонко смеясь, мимо меня проносится стайка мелких девчонок в черных лосинах и таких же купальниках.
– Стой, – ловлю одну из них. – Где врачи у вас сидят?
