– Лилия, от нас это не зависит, вот вообще никак. А если бы и зависело, то какая будет судьба у нее? Лучше интернат, чем отец?
– Да какой он отец? – мой тон вновь резко стал выше от возмущения.
– Государство за то, чтобы не было детдомов. Если у ребенка есть отец, а мать сошла с ума, то ясно, кому этого ребенка отдадут.
– А если он еще хуже?
– Вот поэтому сейчас будет выяснение всех обстоятельств. Лилия, – она стучит ручкой по столу, словно обдумывает какую-то мысль, – сейчас, как устаканится с отпусками и больничными, ты пойдешь первой на отдых. Я вижу, что ты немного переутомилась.
– Да нормально мне. София Николаевна, ну, переживаю я, ну что поделать?
– Работать.
Вздохнув, я иду и просто работаю. Работаю в должности, которую занимаю много лет и работаю над собой. Не над тем, чтобы мое сердце вдруг стало твердым. А просто стараюсь относиться к этой малышке, как к ребенку, которому нужна помощь.
Но это чертовски трудно. Приходить и брать ее на руки. Ухаживать, кормить и прижимать к груди, видя ее доверчивые глаза.
Так как мне быть с моим сердцем?
– Ты снова задумчива, – муж трогает мою руку, когда мы сидим на диване в гостиной и смотрим какой-то фильм, который выбрала Алиса.
– Работа, не обращай внимания, – улыбаюсь ему одними губами и когда он похлопывает себя по коленям, ложусь на них и наслаждаюсь поглаживаниями моих волос.
– Ты все о той девочке думаешь?
– Да. Скоро будет суд, и ее с вероятностью сто процентов отдадут отцу.
– И это плохо?
Я приоткрываю глаза и поворачиваю к нему голову.
– Конечно, плохо. Если мать сотворила такой ужас с младенцем, кто же тогда он?
Гриша не стал спорить, и в итоге мы продолжили смотреть фильм в молчаливом согласии.
Лишь перед сном, укладываясь в постель с мужем, я огласила мысль, которая даже мне казалась сумасшествием.
– Знаешь, за детьми в возрасте Ани стоят очереди. Мы могли бы ее забрать себе.
Гриша посмотрел на меня с удивлением, а после сказал: «Угу» и просто уснул.
Поднимать тему утром я не стала, потому что муж никогда не говорил о подобном даже в гипотетическом смысле, даже в разговорах о детях, по моей работе. К тому же я понимала, что во мне говорят эмоции. Понимание того, что я не могу помочь всем, было во мне живо.
Судебная система работала быстро в том случае, если ей это было необходимо. Поэтому уже через полторы недели, София Николаевна вошла в отделение со светловолосым мужчиной.
Нам не говорили о визитах министерства, или о ком-то важном. Обычно в таких случаях мы за неделю до- готовимся. А потому оставался единственный вариант, кем мог являться этот человек. К тому же за ними вошла Любовь Евгеньевна, с которой мы часто пересекаемся. Она работает в органах опеки больше десяти лет.
– Лилия Александровна, – глав подозвала к себе, и я сделала это.
– Добрый день, – кивнула им всем сразу.
На мужчину смотреть не хотелось вовсе. Он был очень высоким, поэтому я предпочла обмениваться взглядами с моей начальницей и Любой.
– Это Лилия Александровна, она у нас работает с детьми, в частности, с вашей дочерью. Это Матвей Сергеевич, отец Анечки.
Ее взгляд был суровым, потому что я никак не могла спокойно отреагировать на этого мужчину, которого не хватало желания назвать «отцом». Но я все же сделала это.
Повернула голову и, взяв в руки всю свою злость, посмотрела на него.
Он был… нормальным. Обычным.
В костюме и белой рубашке под пиджаком. Хотя под глазами залегли тени бессонницы. Светлые волосы были зачесаны вбок. По крайней мере, он не выглядел садистом. Но внешность, это просто облик, который может скрывать монстра.
– Здравствуйте.
– Спасибо за вашу работу, – сказал он мне, и его голос был достаточно глубоким, я бы сказала мягким.
– Сегодня с вами будет Любовь Евгеньевна для контроля, последующие встречи, если все пройдет хорошо, можно обойтись без опеки.
– Конечно, – ответила я своей начальнице, и мы все двинулись в палату.
Как только я открыла дверь, и играющая до этого малышка посмотрела на всех нас, палату залил детский плач.
– Тише-тише, солнышко, – тут же подошла к ней и подняла на руки, а после повернулась к ожидающим у входа людям, в частности, к нему.
Я посмотрела на него, прижимая его ребенка к своей груди, и показала ему все свое презрение.
Глава 7
– Так, ну мне нужно приниматься за работу, а вы тут… – София Николаевна кивает нам всем и задерживает свой взгляд на мне, очевидно намекая на мое поведение. – Справитесь, да?
– Конечно – конечно, – представитель органов опеки проходит в палату и садится на стул.
Один только мужчина стоит все еще в дверях и смотрит на ребенка.
Мне кажется, он на грани инфаркта или чего-то такого. Потому что его лицо буквально бледнее с каждой секундой.
– И вы проходите, – указываю ему на второй стул. – Сейчас я ее успокою, но, пожалуйста, не пытайтесь взять ее на руки, она слегка пуглива.
– Я… – он отрывает свои глаза от малышки и смотрит растерянно в мои глаза. – Я бы не стал… нет, что вы.
Мой гнев угасает с каждой секундой, потому что это не та реакция, которой я, признаться честно ждала.
– Ну что, Анют, поздороваемся со всеми?
Она прижимается ко мне сильнее, но оборачивается к посторонним в этой комнате. И когда ее отец видит все еще бледные синяки на ее теле, то его глаза едва ли помещаются в глазницах.
– Это… что синяки?
– Это то, что от них осталось. Поверьте, зрелище, которое наблюдали врачи с первых дней, заставило плакать мужчин.
Любовь Евгеньевна опускает голову зажмурившись.
Мне хочется задать ей вопросы, почему все это произошло и куда смотрели органы, но в этом нет смысла. Никто не ответит них.
Аня берет игрушку и начинает грызть, поэтому я слегка разворачиваю ее к остальным в палате и усаживаю на свои колени.
– Что сказал суд? – вопрос я задаю Любе, но вижу, как пытается слово вставить сам мужчина, однако рада, что его перебивают.
– Пока что это визиты. Знакомство. Как только девочка станет воспринимать отца – отцом, она тут же поедет домой. К тому же Матвей Сергеевич должен подготовить условия проживания для младенца.
– Вы делаете итоговое заключение?
– И вы. Вам необходимо будет написать пару слов, ну, я думаю, вы с этой процедурой знакомы.
– Конечно, – киваю и снова смотрю на мужчину, который потерялся в ребенке и следит за каждым ее движением.
Проходит еще пять минут, прежде чем Любовь Евгеньевна не выдерживает и говорит, что ей нужно поговорить по работе с нашим главврачом.
– Оставлю вас на минуту, тем более все, кажется, идет нормально.
– Конечно.
Когда она уходит, мы молча сидим друг напротив друга.
На языке вертятся вопросы, но я не спешу их задавать. Я просто наблюдаю.
– Она маленькая, – звучат его слова. Первые за последние пятнадцать минут.
– Ей десять месяцев… уже.
Мужчина смотрит на меня удивленно.
– Она тут уже месяц?
– Даже чуть больше.
– Сейчас… она в порядке?
– А что, боитесь трудностей? Больной ребенок уже не будет так нужен? – мой тон недружелюбный, и я вскоре сожалею о нем.
Она смотрит сначала так, будто ему мои слова слышатся с запозданием, а после хмурится.
– Я этого не говорил. Но мне сказали, что случилось и… Я хочу быть уверен, что ее жизни ничто не угрожает.
– Здесь хорошие врачи. И благо мать… та женщина, не сделала ничего непоправимого. Единственное, что может потом осложниться, это ее психика. Аня пуглива, и это нормально, я не специалист, но это все общие слова от невролога и психиатра. Необходимо следить за этим.
– Ясно, – он кивает на каждое мое слово. – Я буду… буду отслеживать.
– Почему вы здесь? – сдаюсь и задаю-таки вопрос.
– Что? В каком смысле?
– Почему вы здесь? Вам предлагали отказаться от ребенка?
– Да. После того как был сделан тест ДНК.
– Вы не отказались почему?
– П-потому… – его зрачки начинают дрожать и бегать по палате, будто мячики. – Потому что она моя дочь.
– Дочь? Вы на нее так смотрели, будто впервые увидели.
– Так и есть. Я… даже не знал о ее существовании, пока ко мне в дверь не постучали.
Его ответ ломает все мои домыслы и выстроенные гипотезы о случившемся, но задать следующие вопросы у меня не выходит, потому что возвращается Любовь Евгеньевна.
– Ну как вы тут?
– Все хорошо.
– Кажется, она не плачет, – женщина улыбается, остановившись напротив меня и Ани.
– Ну, если бы сидела отдельно, то не этой тишины никто б не услышал.
– О, ясно. Думаю, для этого дня достаточно, Лилия Александровна?
– Вполне. Я бы посоветовала визиты не раз в неделю, этого мало для того, чтобы ребенок привык к отцу и воспринимал его как кого-то близкого.
– Тут мы полагаемся на вас, а Матвей Сергеевич имеет официальный документ от судьи, что имеет право отлучаться от работы.
– Да, так и есть.
– Ну, приходите хотя бы три раза в неделю. Примерно в это время или же с трех до пяти, потому что до и после она спит.
– Хорошо, – он кивает и встает, как и я с Аней на руках. – А на этих встречах каждый раз будете вы? Или кто-то другой?
– Да, я думаю, было бы лучше, чтобы вы находились.
– Я, у меня сейчас дневные смены по будням.
