Но тело не слушается.
Ноги подкашиваются, я хватаюсь за край стола, прежде чем упасть.
– Что с тобой? – голос свекрови раздражённый, а не обеспокоенный.
Я поднимаю голову, смотрю на неё, но слова застревают в горле. Как объяснить? Как сказать?
Она уже ждёт ответа, нахмурив брови, но её взгляд вдруг резко меняется. Опускается ниже. Я следую за её взглядом и замираю.
На светлой ткани моего платья расплывается алое пятно.
– Ты что… – свекровь вскидывает брови, в голосе больше раздражения, чем тревоги. – Что у тебя?
Я не успеваю ответить, её лицо кривится в недовольстве.
– Айшат, глянь на неё, – бросает она в сторону заловки.
Айшат медленно поднимает глаза от телефона, лениво отрываясь от экрана, но когда замечает, о чём говорит мать, тоже хмурится.
– Ой… Это кровь?
Я чувствую, как земля уходит из-под ног.
– Мне… больно, – едва слышно шепчу я.
Свекровь закатывает глаза, поправляет платок на голове, будто я только что доставила ей огромную проблему.
– Ну, что ты стоишь, иди переоденься, только людей тут не пугай.
Я моргаю, не веря в то, что слышу.
– Мне… мне нужно в больницу, – говорю я, но голос звучит неуверенно, слишком тихо.
– В больницу? – свекровь смотрит на меня так, будто я предложила что-то абсурдное. – Да кому оно надо? Лежала бы больше, вот и получила. Носится весь день, а потом жалуется.
Меня прошибает холодный пот.
Я не понимаю, это реальность или мне только кажется, что они сейчас говорят это вслух?
Я вцепляюсь в спинку стула, цепляясь за единственную опору, но слабость накрывает с новой силой.
– Мне… плохо… – шепчу я.
– Мам, – вдруг подаёт голос Айшат, и я впервые слышу в её голосе сомнение. – Может, всё-таки в больницу?
Свекровь недовольно цокает языком, но всё же машет рукой.
– Ладно, зови кого-нибудь. Пусть отвезут, если уж она такая неженка.
Я медленно оседаю на стул, пока Айшат лениво набирает номер.
Я слышу, как она говорит в трубку:
– Тут одной нехорошо. Беременная… Ну да, вроде кровь…
Вроде.
Будто это не имеет значения.
Я закрываю глаза стараясь отгородиться от всего приходящего. Мне просто нужно расслабиться и не нервничать. С моим ребёнком все будет хорошо. Иначе просто быть не может.
Глава 3
Меня везут в больницу.
Я сижу на заднем сиденье машины, держась за живот, но ничего не говорю. Никто не спрашивает, как я себя чувствую. Водитель молчит. Айшат молчит.
Я думаю, что, наверное, если бы я умерла прямо сейчас, они просто вздохнули бы и сказали: «Опять проблемы».
Я отворачиваюсь к окну.
Не знаю, что страшнее – боль внизу живота или ощущение, что никому в этом мире я не нужна.
Когда мы приезжаем, Айшат выходит первой, оглядывается по сторонам, затем бросает в мою сторону короткое:
– Пошли.
Я с трудом поднимаюсь, но ноги слабые, голова кружится.
Она замечает это, но ничего не говорит, только закатывает глаза.
– Ну, ты, конечно, слабая…
Я молчу.
Я больше не знаю, что отвечать.
Когда мы входим в приёмное отделение, там холодно, пахнет лекарствами, и люди сидят, опустив головы. Я чувствую, как влажный пот стекает по спине, но я не уверена, от жара или от страха.
Ко мне подходит медсестра, осматривает, потом бросает на Айшат строгий взгляд.
– Почему сразу не привезли? Почему только сейчас?
– Да кто ж знал, – Айшат пожимает плечами. – Она молчала, а потом вдруг ей плохо стало.
Я закрываю глаза.
Она говорит так, будто я сама виновата. Будто я придумала всё это, чтобы доставить им неудобства.
– Вам нужно срочно к врачу, – говорит медсестра, беря меня под руку. – Сможете идти?
Я киваю, хотя ноги подкашиваются.
Медсестра ведёт меня дальше, а за спиной слышится раздражённый голос Айшат:
– Только давайте побыстрее, а то мне ещё домой ехать.
И в этот момент во мне что-то окончательно ломается.
***
Я сижу на жёсткой кушетке в кабинете врача, стиснув пальцы в замок. Руки ледяные, но лицо горит. Я опускаю взгляд, сосредотачиваюсь на узоре на кафельном полу, чтобы не смотреть на врача, чтобы не видеть её выражение лица, но всё равно чувствую напряжение в воздухе.
Она медлит.
Я понимаю, что это плохой знак.
– Вам давно было плохо? – наконец спрашивает она. Голос ровный, но в нём слышится недовольство.
– Утром… – мой голос слабый, чужой. – Ещё с утра болел живот.
Она молчит несколько секунд, затем поджимает губы.
– И только сейчас решили приехать?
Я сжимаюсь.
Это не я решила.
Я не знаю, что сказать.
Как объяснить, что я не могла сказать, что мне плохо? Что я до последнего боялась вызвать раздражение у тех, кто считает, что беременность – это не болезнь?
– Это первый раз? – врач смотрит на меня поверх очков, её взгляд пронзает насквозь.
Я опускаю голову, не знаю, стоит ли говорить правду.
Я помню, как несколько недель назад у меня уже были такие боли. Ненадолго, на пару часов, но я никому не сказала.
Если бы я тогда заговорила, что-то изменилось бы?
– Да, – тихо отвечаю я, не узнавая собственного голоса.
Врач вздыхает, снимает очки и смотрит на меня долгим, внимательным взглядом.
– Вам нужно срочно лечь в стационар. Мы вас госпитализируем.
Словно что-то внутри меня проваливается в пустоту.
Я понимаю, что должно было быть страшно, что нормальная реакция – это испуг, тревога, вопросы, но я просто сижу и смотрю перед собой.
Госпитализация.
Это значит…
Я крепче сжимаю пальцы на подоле платья.
– Это… обязательно? – спрашиваю я, и голос звучит так тихо, что я едва слышу себя.
Врач моргает, прищуривается.
– Вы серьёзно?
Я молчу.
Она откладывает ручку, скрещивает руки на груди.
– Вы понимаете, что у вас угроза? Вы уже теряете ребёнка. Вам нужно срочное лечение. Это даже не обсуждается.
Теряю ребёнка.
Эти слова больно ударяют в грудь.
Я медленно поднимаю на неё глаза.
– Можно спасти?
Она выдыхает, на секунду отводит взгляд, потом снова смотрит прямо в лицо.
– Мы сделаем всё возможное.
«Всё возможное» – значит, нет никаких гарантий.
Я киваю, хотя не чувствую ничего.
За дверью слышится голос Айшат.
– Ну что там? Долго ещё?
Врач раздражённо цокает языком.
– Это кто?
– Заловка…
