В ответ на его обвинение я выпрямляю спину, и теплые чувства, которые только начали зарождаться в моей душе, мгновенно исчезают.
– Я отлично со всем справляюсь.
Я и забыла, как быстро он двигается! В следующую секунду Кинг уже стоит всего в нескольких дюймах от меня, и я вижу, как бьется вена на его шее. Инстинктивно я выставляю руки перед собой, и, клянусь, он прижимается ко мне так близко, что мне приходится упереться ладонями ему в грудь. Прикосновение его тела вызывает у меня настоящий шок. Несмотря на постоянные обвинения Вика в моей неверности, я уже давно не испытывала ничего подобного и тем более не прикасалась к другому мужчине. Сейчас я понимаю, насколько тело Кинга отличается от тела Вика. Шок заставляет меня вскрикнуть и отвернуться. Я пытаюсь оттолкнуть его, но это словно пытаться сдвинуть с места огромный валун. Кинг остается стоять на месте, и я уже открываю рот, чтобы накричать на него, но тут он кладет руки на мои ребра. Острая боль от синяков, оставшихся после ударов Вика, заставляет меня прикусить губу. Чувство стыда не позволяет мне поднять взгляд, и я вынуждена смотреть в пол. Лишь когда Кинг опускает руки и делает шаг назад, я осмеливаюсь посмотреть на него.
– Так я и думал, – говорит он, смерив меня долгим и тяжелым взглядом.
– Кто ты такой, чтобы судить меня? – спрашиваю я, когда наконец обретаю дар речи. Однако даже сейчас мой голос звучит хрипло и неуверенно.
– Я из тех, кто знает, что бить женщин недопустимо, – голос Кинга становится глубже, хотя это кажется невозможным.
Мои подозрения о причинах его заключения только усиливаются. Я осознаю, что этот человек способен причинить вред другому, и это должно меня пугать. Однако я не чувствую страха. В его откровенной демонстрации превосходства есть что-то успокаивающее. Кинг не пытается скрыть, какой он на самом деле. В начале наших отношений Вик старался быть именно таким, каким я хотела его видеть, – заботливым, внимательным и добрым. С Кингом же у меня нет таких иллюзий. Я вижу его таким, какой он есть на самом деле, и не знаю, хорошо это или плохо.
При этой мысли я закатываю глаза и обхватываю себя руками.
– Ты хоть осознаешь, где находишься? Ты в тюрьме, и это обстоятельство не свидетельствует о твоей добропорядочности.
– А я и не утверждал, что являюсь добропорядочным гражданином, мышонок.
Если это не подтверждение моих суждений о нем, то я не знаю, что это такое.
Выглянув в окно, я обнаруживаю, что медицинский кабинет пуст так же, как и лазарет. Это заставляет меня нахмуриться и вновь обратить внимание на Кинга.
– Почему тебя это так заботит?
Он снова приближается, и я замираю, не зная, как мое тело отреагирует на его близость.
– Возможно, я просто понимаю, через что ты проходишь.
Поначалу я нахожу это заявление абсурдным и даже насмешливым. Но в тоне, которым он это сказал, есть что-то, что заставляет меня задуматься. Женщина внутри меня, пережившая множество побоев и нападений, узнает в нем родственную душу.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, отступая назад.
Кинг встречается со мной взглядом и приподнимает плечо. Если бы он был тигром, то по этому движению я бы поняла, что он раздражен и чувствует себя уязвленным. Я не сомневаюсь, что, если я попытаюсь приблизиться к нему, он отмахнется от меня, как от назойливой мухи.
– Отец бил нас с мамой, – говорит он, подходя ближе и не отрывая от меня взгляда. – Я удивлен, что многие этого даже не заметили. Возможно, людям самим нужно пройти через этот ад, чтобы они начали замечать такие вещи. А я узнаю в тебе все его признаки. Возможно, со мной это происходило давно, но я никогда этого не забуду. Твои попытки казаться меньше ростом и походка, словно у тебя сломана каждая косточка, говорят о том, что ты терпишь насилие.
Я морщусь, глядя на свои руки, и пытаюсь не обращать внимания на подступающие слезы и першение в горле.
– Давай не будем об этом, – я отворачиваюсь и рассеянно смотрю по сторонам. – Нам пора возвращаться к работе.
– Не повторяй ошибок, которые совершила моя мать, – говорит он, когда я прохожу мимо него.
Я занимаю свое место за столом, и он еще некоторое время наблюдает за мной, прежде чем приступить к своим утренним обязанностям.
Как только мое дыхание выравнивается, я приступаю к скучному занятию – заполнению амбулаторных карт. Это занимает мои руки, но я не могу перестать думать о его словах. Я и раньше остро ощущала его присутствие в кабинете, но теперь, кажется, всем телом чувствую каждое его движение.
Когда начинают поступать пациенты, я уже не замечаю его, погружаясь в заботы о раненых и больных. Однако я всегда чувствую его присутствие рядом и после обеда возвращаюсь в лазарет с новым для меня чувством нетерпения. Я стремительно прохожу мимо Энни и Патриции, надеясь застать Кинга до того, как он уйдет на весь день. Однако его уже нет в кабинете, а на моем столе лежит еще один рисунок.
Я осторожно вытираю пальцы о форму, чтобы не смазать чернила и, когда беру листок, мои руки совсем не дрожат. На этот раз он запечатлел меня, когда я смотрела на свои руки в позе, которую приняла во время нашего разговора. Хотя мое лицо скрыто за упавшими на него волосами, рисунок, как и предыдущий, передает мою уязвимость и печаль. Однако в твердой линии моих губ и расправленных плечах чувствуется сила. Я никогда не считала себя сильным человеком, потому что если бы это было так, я бы, во?первых, не стала жертвой махинаций Вика, а во?вторых, увидела бы в его словах пустые обещания. Однако, рассматривая этот рисунок, я начинаю верить в то, что смогу стать той женщиной, которую он во мне видит. Как сломанная кость, которая, срастаясь, становится крепче.
Я аккуратно складываю рисунок и убираю его в карман. И по мере того, как я это делаю, во мне зарождается что-то новое и мощное. Пока я продолжаю работать, это ощущение пульсирует под кожей. Эта бурлящая тьма так похожа на человека, который ее во мне пробудил.
Глава 5
Искушение и связь, которые я ощущаю рядом с Кингом, лишь растут с каждым днем нашей совместной работы. Моя коллекция рисунков, которая началась с двух или трех, постепенно приближается к десяти. Казалось бы, он рисует обычные вещи и моменты, о которых я даже не задумываюсь, однако его работы заставляют меня почувствовать себя настоящей волшебницей. Втайне я с нетерпением ожидаю этих моментов и постепенно осознаю, что начинаю зависеть от них и от него самого. Если раньше я думала, что оказалась в трудной ситуации, то теперь понимаю, что ничто не сравнится с тем эмоциональным хаосом, который я переживаю сейчас.
Я наливаю себе кофе, стараясь не делать резких движений, чтобы не повредить ребра. Несколько недель Вик был не в настроении для секса, стал более раздражительным и агрессивным. А я только начала восстанавливаться после прошлых побоев.
Когда он входит на кухню следом за мной, я осторожно ставлю чашку с кофе на стол. Обычно я просыпаюсь раньше него и не могу перестать фантазировать о том, что бы сделала с ним, если бы у меня хватило смелости. Эти фантазии стали настолько яркими, что начали проникать в мои сны. От одного из них я проснулась в ужасе, словно моя постель кишела насекомыми, и почувствовала, как по коже побежали мурашки.
Вик обнимает меня за талию, и я с трудом сглатываю, стараясь не отстраниться.
– Доброе утро, – шепчет он, касаясь губами моего затылка.
– Доброе утро, – отвечаю я без каких-либо эмоций в голосе.
– Я соскучился по тебе, когда проснулся.
Вместо ответа я делаю большой глоток кофе, чтобы выиграть время. Он кладет руки на столешницу, располагая их по обе стороны от меня.
– Пойдем в постель, – предлагает он, и на этот раз я не могу сдержать дрожь.
Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться, ожидая удара по ребрам или его кулака, которым он схватит меня за волосы и потянет назад. Когда Вик отходит, я понимаю, что должна последовать за ним, но не могу заставить себя это сделать. Вместо этого я думаю о женщине на рисунках, которые храню в коробке с тампонами под раковиной в ванной. Эта женщина не может продолжать жить в таких условиях. Даже если эти отношения не погубят меня, они точно уничтожат то, что осталось от моей души.
Поэтому вместо того, чтобы пойти за ним, я оборачиваюсь и изображаю на лице улыбку.
– Я бы с радостью, но мы оба знаем, что стоит нам только лечь в постель, как мы проведем там много времени. А я не хочу, чтобы ты опоздал на работу.
Он приближается и обнимает меня. Но, в отличие от Кинга, когда Вик оказывается рядом, все, чего я хочу, – это держаться от него как можно дальше. Он заключает меня в свои объятия и нежно прикасается губами к изгибу моей шеи.
– Пойдем, мы можем сделать все быстро, – говорит он, но его заискивающий тон меня не обманет.
Я осознаю, что если буду продолжать отказываться, то это может привести к неприятным последствиям. Однако, не в силах изменить свое решение, я подавляю отвращение и пытаюсь сделать так, чтобы мой ответ звучал как можно более соблазнительно.
– После стольких лет, проведенных вместе, не стоит превращать секс в гонку. Мы можем сделать все как следует, когда вернемся с работы. Все, что ты захочешь, – добавляю я, и от этой мысли у меня подкашиваются ноги.
Наступает долгая пауза, пока он обдумывает мою просьбу, прежде чем наконец отступить. И только моя нога, опирающаяся на стойку, удерживает меня от того, чтобы не опуститься на пол от облегчения. Под его пристальным взглядом я беру свою чашку с кофе и делаю глоток, чтобы успокоить нервы.
– Думаю, мы могли бы…
Он бьет меня кулаком в живот, и кофейная чашка выпадает из моих рук и разбивается на мелкие осколки. Я падаю на пол, порезав о них колени, и в груди словно вспыхивает огонь от нехватки кислорода. Я закрываю лицо рукой, но он быстро отводит ее в сторону.
Внезапно я слышу металлический лязг расстегивающейся пряжки, и меня охватывают стыд, гнев и ненависть.
– Вик, пожалуйста, – молю я дрожащим голосом.
Я чувствую соленый вкус на губах и осознаю, что даже не заметила, как заплакала.
Затем он достает член, и мускусный запах, бьющий мне в нос, вызывает рвотный позыв.
– Заткнись нахрен и отсоси мне.
Это не просьба. Он не дает мне даже шанса возразить. В следующий момент его член оказывается у меня во рту, головка касается языка. Я чувствую соленый вкус его смазки и понимаю, что у меня больше нет сил сопротивляться. Особенно сейчас, когда я сосредоточилась на дыхании и стараюсь не паниковать. Под его тяжестью и напором я издаю какие-то сдавленные звуки, а он все глубже и глубже проникает в мой рот. Но, кажется, это только сильнее его заводит. Он проникает невероятно глубоко, и из моих глаз начинает течь еще больше слез.
– Возьми его полностью, – говорит он, запрокидывая голову. Я крепко обхватываю его бедра, потому что сила его толчков почти вдавливает меня в шкафчики за спиной.
Я пытаюсь отстраниться от него, но он вцепляется в мои волосы и сжимает кулаки все крепче, не давая мне уйти. В глазах темнеет, когда он начинает двигаться сильнее и головка его члена упирается в мое горло, вызывая рвотный рефлекс. Я с трудом дышу, а он настолько возбужден моей борьбой, что может лишь шептать «да». На мгновение у меня возникает мысль укусить его за член, но я опасаюсь, что это только разозлит его еще больше. Он не обращает внимания на то, как я задыхаюсь, как изо рта у меня текут желчь и слюна. Мой нос, горло и легкие горят, моля о спасении, но я не могу его получить. В конце концов, все, что мне остается, – это терпеть и надеяться, что он скоро кончит.
Наконец, это мучение подходит к концу. Когда я чувствую, что его толчки становятся быстрее, а стоны громче, я пользуюсь тем, что он ослабляет хватку, и отстраняюсь, прежде чем он успевает кончить мне в рот. Его сперма с неприятным звуком брызгает на пол, и, конечно, это раздражает Вика. Этот неудачный финал испортил ему удовольствие, ведь он не смог полностью подчинить меня своей воле.
В то время как Вик пытается справиться с разочарованием, я поднимаюсь на ноги и отворачиваюсь, стараясь восстановить дыхание. Я делаю глубокие вдохи, чтобы меня не стошнило в раковину, а мое тело сотрясает такая сильная дрожь, что я едва держусь на ногах. Вик позади меня приводит себя в порядок, и каждый шорох его одежды вызывает во мне новую волну страха, тревоги и гнева. Я не могу понять, чего мне хочется больше: упасть на пол и расплакаться, убежать и спрятаться или выцарапать ему глаза. Я иду на компромисс с самой собой и ничего не предпринимаю, хотя в голове проносятся картины всех трех вариантов.
Натянув штаны и заправив рубашку, Вик кладет ладонь на мое бедро, не обращая внимания на дрожь, которая сотрясает мое тело, и целует в еще влажную щеку. На мгновение он замирает, любуясь выражением опустошения на моем лице, а затем с легкой улыбкой на губах уходит, напевая что-то себе под нос. Когда я снова поднимаю глаза, то осознаю, что опаздываю на работу.
Сильно опаздываю.
Я вскрикиваю и, поспешно направляясь к двери, поскальзываюсь на разлитом кофе и осколках кофейной чашки. С проклятиями я опускаюсь на четвереньки и начинаю собирать осколки кухонной тряпкой. По моим щекам текут слезы, они падают на пол и смешиваются с пролитым кофе. Выбросив осколки чашки в мусорное ведро вместе с тряпкой, я начинаю собираться на работу. Впервые после нашего откровенного разговора о жестоком обращении с Кингом со стороны его отца, я не хочу работать с ним. Мне невыносима мысль о том, что он может увидеть на моем лице следы подавленных эмоций от проявленного внимания Вика. Мне не хочется, чтобы он говорил: «Я же тебе говорил». Я часто замечаю, как он смотрит на меня, пытаясь понять, почему я не могу бросить мужа. Он даже не пытается скрыть свое замешательство. Каждый раз, когда Кинг заканчивает выполнять одно задание и подходит ко мне, чтобы получить следующее задание, я чувствую на себе его тяжелый взгляд. Этот взгляд должен давить на меня, словно груз, но производит обратный эффект. Он помогает забыть о том, какие ужасные страдания ждут меня дома. Между нами с Кингом нет никаких романтических взглядов или флирта, но это не важно. Главное, что он спасает меня от бездны отчаяния, которая, кажется, готова поглотить меня.
Хотя я и решила держаться от Кинга подальше, работа с ним стала для меня самым ярким событием за последние дни. Его присутствие заряжает меня энергией, словно молния или луч света в темноте. Это чувство настолько сильно, что мне кажется, будто если я подойду к нему слишком близко, то обожгусь. Дело в том, что он единственный человек в моей жизни, который когда-либо интересовался синяками на моих руках и лице. У меня нет семьи, с которой я могла бы общаться, Вик не разрешает мне заводить друзей, а коллеги на работе слишком заняты своими делами, чтобы заметить, что со мной происходит. Все это время я жила в полной изоляции. Возможно, именно этого и добивался Вик. После двух лет его тотального контроля над моей жизнью, забота другого человека, даже такого, как Кинг, стала для меня долгожданным лучом солнца среди холодной зимы. Я чувствую себя цветком, который тянется к нему за еще одной каплей света, расцветая с каждой каплей внимания, которое он мне уделяет. Конечно, это грустно, и я ненавижу себя за трепет в животе и за каждый слишком сильный стук сердца, который чувствую, когда краем глаза замечаю присутствие Кинга.
Но сегодня, после того, что произошло, я не хочу его внимания. Я хочу снова спрятаться, как раньше, когда могла скрывать свое оцепенение, потому что никто не обращал на меня внимания. Однако Кинг заставляет меня слишком сильно переживать. Он вселяет в меня надежду, но иногда это чувство только усугубляет ситуацию.
– Кто-то сегодня сильно опаздывает, – с улыбкой замечает Эрни, глядя на меня, когда я протягиваю ему свое удостоверение.
Не произнося ни слова, я завожу мотор и въезжаю в ворота, осознавая, что сегодня не в силах выносить общение с ним и вот-вот потеряю самообладание.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Энни, и я, оглядываясь по сторонам, думаю, что рядом с ней стоит кто-то еще. Но никого нет.
Я прочищаю горло и неуверенно улыбаюсь.
– Все хорошо, я просто немного задержалась.
– Сегодня у тебя будет трудный день, и ты начинаешь его довольно поздно, – с улыбкой говорит Энни, и меня охватывает тревога, которая растекается по венам так же медленно, как и мое оцепенение.
– Что произошло?
– Ты же знаешь, как это бывает. Кто-то решил устроить бунт в кафетерии во время завтрака. Один из заключенных уже ждет, когда ты его подлатаешь в лазарете. Удачи! – говорит Энни, и я спешу к двери.
– Прошу прощения, я опоздала, – извинения застревают у меня в горле, как и в первый раз, когда я увидела Кинга.
На этот раз он сидит на койке, без рубашки, весь в крови. Я сразу замечаю ржаво-коричневые пятна на его груди и темно-фиолетовые тени, которые подчеркивают контуры его челюсти и ребер. Хотя я еще не осматривала его, по его дыханию можно понять, насколько ему больно. Мои недавние травмы меркнут перед моим беспокойством за этого мужчину.
Я не хочу ничего чувствовать. В моей жизни всегда было проще оставаться безразличной ко всему. Однако когда Кинг поднимает на меня глаза, и я вижу его лицо, покрытое такими же синяками, как и мои внутренности, во мне крепнет чувство родства с ним. Мы словно две стороны одной и той же гребанной монеты, нравится мне это или нет.
– Доброе утро, Тесса, – произносит он, заметив меня в дверях. Его слова звучат настолько тепло, что на мгновение я почти забываю о его травмах.
– Что же ты с собой сделал? – спрашиваю я, подходя ближе к кровати.
Он смеется, но его смех резко обрывается, превращаясь в шипение. Я права, ему действительно больно.
– Ты поверишь, если я скажу, что это не моя вина?
– Ни за что, – отвечаю я, подходя ближе.
Он сплевывает кровь, но я слишком беспокоюсь о его ребрах, чтобы отпрянуть, когда она брызжет на кафельный пол. Я щурюсь, глядя на красное пятно, и мысленно возвращаюсь на несколько дней назад. Мне пришлось потратить много времени, чтобы отмыть кровь с затирки на кухне. Как только я подлатаю Кинга, кому-то предстоит чертовски тяжелая работа.
– Но я бы все равно тебе солгал, – когда он смеется на этот раз, в его смехе нет ни капли веселья. – Но главный вопрос заключается в том, что случилось с тобой?
Я делаю глубокий вдох, словно из легких выходит все напряжение, накопившееся за время, проведенное в окружении тайн и лжи.
– Давай сначала позаботимся о тебе.
Он слушается моих указаний, но я вижу, как ему больно. А его попытки контролировать выражение лица кажутся мне напрасными. Я уже знаю, что каким-то образом Кинг способен прочитать мои мысли.
– Кажется, тебе здорово досталось.
– Ты бы видела другого парня.
Я надеваю перчатки и, приподняв его голову, осматриваю глубокую рану на виске.
– Я уверена, что рано или поздно он тоже здесь появится, – говорю я. И тут внезапно его руки накрывают мои, и я замираю.
– Ты так и будешь уклоняться от ответа? Я думал, что мы уже оставили все недомолвки в прошлом.
Я пытаюсь убрать его руки, но он продолжает прижимать их к своему лицу.
На мгновение он закрывает глаза и словно наслаждается прикосновениями. Если бы кто-нибудь заглянул внутрь и увидел эту сцену, то сразу бы понял, что здесь происходит нечто большее, чем просто осмотр пациента. Я стою между его раздвинутых ног и слишком долго держу руки на его голове, и любой, кто зашел бы сюда, подумал бы, что здесь происходит что-то более интимное.
– Я не хочу об этом говорить, – тихо отвечаю я.
– Думаю, тебе стоит высказаться, – говорит он, вытирая скатывающуюся по моей щеке слезу. – Расскажи мне. Или мне догадаться самому?
Я поджимаю губы и киваю, шмыгая носом.
– Он ударил тебя? – спрашивает он, и я приподнимаю одно плечо. Он кладет руку мне на плечо, затем медленно спускает ее к предплечью и, наконец, обнимает меня за талию. – Он снова причинил тебе боль?
Я больше не могу смотреть на Кинга, поэтому отвожу взгляд от его лица, достаю из аптечки антибактериальные салфетки и начинаю обрабатывать порез на его виске. Однако отвлечь Кинга у меня не получается. Он приподнимает мой подбородок и повторяет свой вопрос.
– А как ты считаешь, что произошло? – спрашиваю я.
Я ни за что не стану унижаться и рассказывать ему о том, что произошло утром. Я вообще не хочу обсуждать это ни с кем, не говоря уже о нем.
Отвлекшись, я прикладываю антибактериальную салфетку к его ране слишком сильно, и с губ Кинга срывается шипящий звук.
