Этот мужчина словно змея, готовая нанести удар. Он задает вопросы, на которые я не хочу отвечать. Желая отвлечь его внимание от своих рук, я отвожу их назад и кладу на бедра, чтобы он не мог их рассмотреть.
«Оставайся профессионалом, Тесса», – повторяю я себе, вспоминая окровавленный кафель, жгучую боль, секс по обязательству и натужные стоны. Если я вынужденно терплю его присутствие в этом кабинете, будет ошибкой позволять ему и дальше нарушать установленные границы.
Его взгляд возвращается ко мне, и он склоняет голову набок. Я осознаю, насколько тщетными были мои попытки держаться от него на расстоянии. Очевидно, этот человек считает своей миссией переступать все границы дозволенного.
– Если вы не возражаете, мне нужно поработать.
Он прищуривается, и я впиваюсь ногтями в ладони, увидев его свирепое выражение лица.
– Твоему мужчине нравится так с тобой поступать? – спрашивает он, кивком указывая на мое лицо и синяки, которые, вероятно, не полностью удалось скрыть.
– Это не ваше дело, – я отхожу от него на несколько шагов, чтобы увеличить расстояние между нами. Затем беспомощно смотрю через маленькое окошко на центральную медицинскую зону, где вижу медсестер, а те увлеченно обсуждают какие-то вопросы и готовятся принять пациентов.
Я не хочу привлекать к нам слишком много внимания, ведь если это произойдет, то слухи дойдут и до Вика. С другой стороны, я хочу, чтобы этот парень ушел. Я чувствую, что попала в его ловушку, и, посмотрев на него, понимаю, что он осознает это и наслаждается ситуацией.
Одним глазом я наблюдаю за ним, а другим – за медсестрами, чтобы успеть среагировать, если они обратят на нас внимание. Секунды кажутся бесконечными, и, хотя я понимаю, что должна действовать иначе, не могу заставить себя пошевелиться. Он встает и медленно приближается ко мне.
Заключенный подходит так близко, что я ощущаю легкий запах мыла, которым, должно быть, он пользовался сегодня. Этот простой аромат отличается от изысканного парфюма, что предпочитает мой муж. Вик пользуется одеколоном так, словно хочет полностью раствориться в его аромате, а на этом мускулистом и опасном мужчине запах парфюма почти не ощущается. Он словно скрывает свои секреты, которые мой нос жаждет разгадать.
Внезапно я ловлю себя на мысли, что мне хочется исследовать все укромные уголки его тела, где еще сохранился этот аромат. Я бы хотела составить карту этих мест, найти все тайники, а затем совершать набеги и строить заговоры, пока не останется ни одного неизведанного.
– А что, если я скажу тебе, что это мое дело? – бормочет он.
Грубая ткань его комбинезона, кажется, издает шипящий звук, когда он поднимает руки и проводит пальцами по темным синякам на моей щеке. Меня парализует шок, словно мое тело падает в ледяную реку, а затем его охватывает жгучий стыд. Отстранившись на расстоянии вытянутой руки, я скрещиваю руки на груди.
– В таком случае вы только зря потратите свое время.
Эти зеленые глаза изучают меня, словно он знает, о чем я думала всего несколько секунд назад. Мои нервы натянуты до предела, и я беззвучно молюсь о том, чтобы в мире произошло хоть что-то: бунт, желудочный вирус или даже эпидемия. Все, что угодно, лишь бы отвлечь от меня внимание этого человека.
– Думаю, ты мне лжешь.
– Послушайте, мистер… – тут я вспоминаю, что даже не знаю его имени, и раздраженно выдыхаю, злюсь на нас обоих. – То, что происходит в моей личной жизни, вас не касается. А теперь позвольте, нам обоим нужно поработать.
– Такая женщина, как ты, – раздается его глубокий мрачный голос, когда я прохожу мимо него, чтобы вернуться к своим бумагам, – не заслуживает такого отношения.
– Ты совсем не знаешь меня, – говорю я, поворачиваясь.
Хотя это не имеет значения, ведь я никогда не смогу выйти из тюрьмы, которую сама же и построила. В этом, конечно, есть какая-то ирония. В некотором роде мы с ним оба заключенные.
– А что, если я скажу, что хочу узнать тебя поближе? – спрашивает он, и в его глазах мелькает хищный блеск, но я не обращаю на него внимания.
Очевидно, он из тех, кто любит играть в кошки-мышки, заманивать свою жертву в ловушку и наслаждаться ее страданиями. Но в моей жизни уже есть властный мужчина, и мне не нужен еще один.
– Да ладно тебе, Тесса, – говорит он, прерывая молчание, – тебе нечего бояться. Я ничего не могу сделать, находясь здесь. Мы будем работать вместе и, кроме того, в соседнем крыле постоянно дежурят охранники. Давай не будем делать ситуацию еще более неловкой, чем она уже есть.
– В наших отношениях нет никакой неловкости. Мы просто работаем вместе, и я не вижу причин, по которым нам необходимо лучше узнавать друг друга.
Хотя мне и любопытно, я понимаю, что сохранять профессионализм в нашем общении – в моих же интересах.
– Отлично, тогда узнать меня поближе можешь ты. Спрашивай о чем хочешь, – усмехается он. – Я словно открытая книга.
– Очень сильно в этом сомневаюсь, – говорю я, отворачиваясь, чтобы он не заметил мою улыбку, которую я пытаюсь скрыть.
– Ты же знаешь, что хочешь этого, – говорит он мне, обернувшись через плечо.
Он прав: мой интерес к нему, безусловно, не имеет ничего общего с работой.
– Я готова пойти на уступки, но только ради того, чтобы мы могли вернуться к работе.
– Как скажешь, – я слышу в его голосе улыбку. – Давай же.
Я подхожу к картотеке и, перебирая уже собранные материалы по другим пациентам, обдумываю свои дальнейшие действия. Я могла бы спросить, как его зовут, но не уверена, что хочу это знать. Мне кажется, что если я узнаю его имя, то этот человек станет для меня слишком реальным и могущественным. То же самое можно сказать и о совершенных преступлениях, которые привели его в тюрьму. Убийство, изнасилование, нападение, грабеж – ни один из этих ответов не будет удовлетворительным. Многие вещи в моей жизни слишком сложны, и я хочу, чтобы общение с ним не требовало от меня никаких усилий. Я осознаю, что это неправильно, но пока я хочу, чтобы так и было.
– Откуда ты? – этот вопрос кажется вполне безопасным.
– Это слишком просто, но я все равно отвечу. Я родом из штата Джорджия, – его улыбка становится чересчур довольной, а акцент усиливается. – Настоящий старый добрый южанин с некоторыми недостатками в манерах.
– Понятно.
– А что насчет тебя? – спрашивает он, наконец начиная снимать постельное белье с одной из кроватей.
– Я всегда жила здесь.
Он отправляет грязное белье в корзину и достает с полки чистый комплект.
– Правда?
– Да.
– Ты же понимаешь, что солнце светит на всем полушарии, не так ли?
– Солнце? – смеясь, спрашиваю я. – О чем ты?
Мы встречаемся взглядами, и я ощущаю, как мое сердце начинает бешено стучать в груди. Я вновь возвращаюсь к файлам и картотеке, а тишину заполняют жужжание кондиционера и шелест тканей.
Это была плохая идея.
– Знаешь, ты заслуживаешь большего, – произносит он спустя несколько секунд, и я с щелчком закрываю ящик с документами.
– И что с того? Думаешь, ты бы ко мне относился лучше?
К счастью, в тот момент, когда он уже почти сломил мое хрупкое самообладание, дверь в кабинет открывается, и входит еще один пациент. Охранники, сопровождающие его, стоят в дверях, пока я не киваю, отпуская их.
Я спешу к новоприбывшему, не скрывая своей радости от его своевременного появления. Этот заключенный, на комбинезоне которого прикреплен бейджик с именем Сальваторе, прижимает одну кровоточащую руку к другой.
– Порезался на кухне, – объясняет он.
– Ну что ж, давайте посмотрим, – говорю я, подводя Сальваторе к пустой кровати. Он устало откидывается на спинку и его лицо приобретает пепельно-серый оттенок.
– Посидите здесь, и мы быстро зашьем вашу рану.
Я разворачиваюсь и отхожу к шкафу, чтобы взять необходимые инструменты, разложенные моим работником по полочкам, как я и просила. И замечаю, что его зеленые глаза все еще пристально смотрят, но на этот раз не на меня, а на моего пациента.
– Вы можете вернуться к работе, – небрежно бросаю я ему.
– Да, миссис Эмерсон, – говорит он, протягивая мне швейный набор, который я искала, а его глаза сверкают от едва сдерживаемого смеха.
– Выбирайте сами, чем хотите заняться, – говорю я, приподнимая плечо, прежде чем взять у него швейный набор.
– Обычно я и правда сам выбираю себе занятия, но хочу предложить тебе сделку. Если ты окажешь мне услугу, я позволю тебе вернуться к работе и не буду отвлекать до конца дня.
Моя ответная улыбка искренняя и добрая. По крайней мере, я надеюсь, что она такая.
– Какую именно?
– Расскажи мне, кто причинил тебе боль, и я оставлю тебя в покое.
Он произносит это едва слышным шепотом, и я понимаю, что Сальваторе вряд ли мог нас услышать.
Внезапно я крепко сжимаю бумагу для наложения швов, и до меня доходит, что этот человек зашел слишком далеко. Приблизился ко мне слишком близко. Не физически, нет. Он не пытается оказать на меня давление. Но он подошел слишком близко эмоционально и психологически. Его зеленые глаза – это нечто большее, чем просто красивый фасад. Они говорят мне, что он видит во мне гораздо больше, чем я бы хотела.
– Почему это так важно для тебя?
– Ты снова избегаешь прямого ответа, – говорит он, прислонившись к дверному косяку. – Ты хочешь задержать меня здесь подольше?
Он вопросительно приподнимает бровь, и у меня перехватывает дыхание, потому что я была права.
Он очень хорошо меня понимает и знает, что я не хочу отвечать на этот вопрос. И не только потому, что боюсь озвучить свой ответ, но и потому что это не будет иметь никакого значения. Даже если бы я кричала о своих проблемах с крыши. В моей жизни нет ни одного человека, которому было бы не все равно на то, что со мной происходит. Вокруг меня сотни людей, которые должны соблюдать закон, но они позволяют Вику безнаказанно издеваться надо мной, и это никогда не изменится.
Я представляю, как рассердился бы Вик, если бы я рассказала этому человеку о том, что он со мной делает. Однако, в конце концов, какое значение может иметь этот безымянный заключенный? Даже если он и совершит какую-нибудь ошибку, его переведут отсюда, и я больше никогда его не увижу. Это мой единственный шанс рассказать кому-то правду и попросить о помощи. Я так долго была одна, что теперь мне просто необходимо внимание от кого угодно, даже если это будет последний человек на Земле, от которого я могла бы его получить.
– Мой супруг, – говорю я негромко, прежде чем вернуться к ожидающему меня пациенту.
Мой пульс стучит в ушах, пока я осторожно перекладываю руку Сальваторе и готовлюсь зашить рану. Мне не следовало рассказывать этим зеленым глазам о том, что происходит. Я не должна была давать ему преимущества. Не должна была позволять думать, что он имеет надо мной власть.
Но я все равно это сделала, и, без сомнения, мне придется столкнуться с последствиями.
Глава 4
До конца смены он не разговаривает со мной, и эта тишина угнетает. Я продолжаю наблюдать за тем, как он выносит медицинские отходы, меняет простыни и моет пол после каждого пациента, и жду, что он вот-вот потребует от меня дополнительной информации. Однако он этого не делает. Но, возможно, это лишь часть его игры.
Впервые за долгое время я чувствую что-то похожее на облегчение, когда покидаю лазарет во время обеденного перерыва. Работа – это один из немногих аспектов моей жизни, который приносит мне радость. Однако мысль о том, что своим признанием я все испортила, вызывает у меня кислый привкус во рту, когда я пытаюсь съесть остатки тушеной курицы и овощей, которые принесла из дома.
Я прислушиваюсь к звукам, что доносятся из столовой для персонала, и пытаюсь забыть о четырех напряженных часах, проведенных в компании мужчины, который показался мне живой гранатой. Еще несколько недель работы с ним, и я стану натянутой тетивой, готовой сорваться при малейшей провокации. И, вероятно, Вик получит удовольствие, забавляясь со мной в этот период. Эта мысль отбивает у меня аппетит. Я выбрасываю остатки еды в мусорное ведро и возвращаюсь в лазарет. По дороге к своему кабинету я проглатываю несколько кусочков курицы, которые подступают обратно к горлу. В животе бурлит, и я облизываю пересохшие губы, ругая себя за то, что не купила бутылку воды в торговом автомате. Когда я прохожу по коридору, мне хочется попросить отгул на остаток дня, чтобы не возвращаться и не встречаться со взглядом его зеленых глаз. Но я понимаю, что уже достаточно долго отсутствовала на работе, и еще один отгул, наверное, вызовет подозрения и без сомнения разозлит Вика.
В медицинском отсеке все заняты своими повседневными обязанностями. Пациенты как обычно принимают послеобеденные лекарства, и, проходя мимо, я киваю одной из новых медсестер, Энни, и Патриции, которая работает здесь дольше всех. Девушки слегка рассеянно улыбаются мне, оценивая мой внешний вид. Мое внимание привлекает дверь в лазарет. На случай, если кто-то наблюдает за мной, я натягиваю непринужденную улыбку и заставляю свои ноги двигаться к двери.
В кабинете никого нет, но я не решаюсь позвать его, опасаясь нарушить напряженную тишину. Если бы я это сделала, то призналась бы себе, что какая-то часть меня хочет снова его увидеть. А это неправильно. Усаживаясь за свой стол, я думаю, что чем меньше времени мы будем проводить вместе, тем лучше. Я кладу перед собой стопку бумаг, уже готовясь написать что-нибудь, но кончик ручки замирает прямо над верхним листом стопки. Несколько раз моргнув, я пытаюсь осознать, что вижу перед собой, и с благоговейным трепетом понимаю, что с листа на меня смотрит мое собственное лицо. Я отхожу от стола и провожу обеими руками по волосам, замечая, что мое дыхание сбилось. Лицо горит, а кончики пальцев немеют. Я тру глаза, но в том, что вижу перед собой, невозможно ошибиться. Должно быть, эту красоту нарисовали сегодня, потому что мои волосы заплетены в косу, которую я сделала утром, а на лице выражение крайней сосредоточенности, ведь я зашиваю рану на руке Сальваторе. Хотя его фигура на рисунке – всего лишь тень.
Когда он успел это нарисовать?
Я старалась занять его работой, чтобы у него не было времени на лишние вопросы. Видимо, он нарисовал меня, когда я ушла на обед.
На этом рисунке я выгляжу сосредоточенной и почти красивой.
Интересно, именно такой он меня видит, когда смотрит на меня?
Внизу страницы я вижу размашистый мужской почерк, которым написано всего одно слово:
Кинг.
Я не знаю, как реагировать на этот рисунок и что делать с полученной информацией, поэтому аккуратно складываю лист и убираю его в карман. Я не настолько подавила в себе эмоции, чтобы не почувствовать прилив нежности от осознания того, что он уделяет мне слишком много внимания. Но эти эмоции слишком тревожны, поэтому я прячу их вместе с рисунком, чтобы вернуться к ним позже, когда они уже не будут вызывать такой страх.
Раздается стук в дверь, и я оборачиваюсь, чувствуя, как мое сердце замирает в груди, но потом понимаю, что это всего лишь Энни.
– Я привела к тебе кое-кого, – радостно сообщает она, не догадываясь о моих внутренних переживаниях.
– Спасибо, – произношу я и помогаю стонущему от боли заключенному дойти до кровати.
Вскоре после этого появляется новый заключенный, который будет работать в лазарете. И я не знаю, что чувствую, облегчение или разочарование, когда понимаю, что это не Кинг.
Оказывается, Вик отправил его в лазарет не для того, чтобы мучить меня. Кем бы ни был этот заключенный, он либо обладал огромным влиянием, либо имел хорошие связи. Поэтому Вик несколько дней жаловался на этого человека, ведь как начальнику Блэкторна ему нравилось контролировать свое маленькое королевство во всех деталях, и когда у него это не получалось, расплачивалась я. Но Вик всегда был очень осторожен и не позволял никому увидеть последствия своих побоев.
Теперь, несмотря на то, что во время нашей работы между Кингом и мной всегда царило тяжелое молчание, яркий огонек надежды разгорался во мне, когда я думала о том, что скоро вернусь в лазарет и снова увижу его. И этот огонек не могла погасить даже боль, которую причинял мне Вик.
Спустя неделю в одном из медицинских блоков разразилась эпидемия гриппа. Поскольку работы стало совсем мало, я снова почувствовала нарастающее между нами напряжение. Увидев рисунок, я осознала, как он относится ко мне, и желание быть ближе к Кингу оказалось сильнее моего инстинкта самосохранения. Но мне приходиться постоянно сдерживаться и во время наших коротких разговоров говорить только о работе. К тому же, постоянные жалобы Вика, его приставания и побои не способствуют душевному спокойствию.
С каждым днем я чувствую, как моя сила угасает, и конечно это отражается на моем внешнем виде. Из-за недосыпания под глазами появились синяки, а оливковая кожа стала бледной и безжизненной, особенно в свете люминесцентных ламп. За последние пару недель я почти ничего не ела, и мои скулы заострились, а глаза ввалились. Черт возьми, да даже одежда, которая обычно подчеркивает мою фигуру, теперь висит на мне, как на вешалке. Я чувствую, как таю на глазах, и если в ближайшее время не предприму что-то, чтобы спасти себя, от меня может не остаться и следа.
– Почему ты осталась с ним? – однажды спрашивает меня Кинг, и я медленно поворачиваюсь, помня о синяках на своих ребрах.
– Осталась с кем? – спрашиваю я, хотя мы оба понимаем, о чем он говорит.
Я понимала, что он ждал подходящего момента, чтобы найти мои слабые стороны, и мне следовало догадаться, что для этого разговора он выберет момент, когда я буду чувствовать себя наиболее уязвимой.
Я бросаю взгляд на дверь, но впервые с начала эпидемии гриппа в коридоре нет пациентов. Никогда бы не подумала, что буду скучать по тому хаосу, когда взрослые мужчины жалуются на тошноту и приливы жара и холода как дети. Теперь в воздухе царит мрачная и почти спокойная атмосфера, и, если бы не это постоянное искушение, я бы назвала этот день хорошим.
Он смотрит на меня взглядом, который словно говорит: «кончай нести чушь». И я почти улыбаюсь, ощущая, как тепло разливается по моим давно обледеневшим жилам.
– Я боюсь того, что он может со мной сделать, если я от него уйду, – я не должна удивляться тому, что признаю это, но все же удивляюсь.
Кинг широко расставляет ноги и хрустит костяшками пальцев. Его взгляд становится суровым. Я не знаю, за что он попал в тюрьму, но меня не удивило бы, если бы в его прошлом был длинный список тяжких преступлений.
– Тебе следует беспокоиться не о том, что будет, если ты уйдешь от него, а о том, что он делает с тобой сейчас, – говорит он, и я замечаю, как пульсируют вены на его виске. Челюсть сжимается, когда он стискивает зубы, чтобы не сказать лишнего.
