– Всем вам и другим тоже.
– Вы хотите, чтобы мы жили с чужими людьми?
– Извините, но в гетто жилья вдвое меньше, чем наших семей. И в большинстве домов все еще живут поляки.
– И что с ними будет?
– Их переселят.
Женщина сказала это спокойно, но Эстер не могла справиться с ноющим чувством ужаса. Ситуация была кошмарной. Она с ужасом посмотрела на Филиппа. Квартирка их была крохотной – но она была их собственной. Теперь же им предстоит жить всем вместе, как в детстве, да еще и с чужими людьми!
– А мои родители? – спросил Филипп. – Что, если мы возьмем к себе моих родителей?
– Значит, вас будет семеро? – уточнила женщина, и они кивнули.
Их родители встречались лишь несколько раз, но присутствие Эстер и Филиппа их сблизит.
– У меня есть жилье на Кройц-штрассе.
– Где?
Женщина наклонилась поближе.
– На Кржижовой, – шепнула она очень тихо, словно само польское слово было уже преступлением. – Там две спальни.
– Две?
– И чердак.
– Мы согласны, – решительно произнес Филипп, сжимая руку Эстер. На ушко он шепнул: – Чердак – это так романтично!
За такой оптимизм Эстер полюбила его еще сильнее, но, когда они, получив ключ, отправились в незнакомый дом, где им предстояло жить со всеми родителями, она думала, что никогда в жизни не сталкивалась с чем-то менее романтичным. А когда они уйдут в гетто, в их любимой квартирке поселятся какие-нибудь немцы. Сердце Эстер разрывалось от боли. Она так вцепилась в руку Филиппа, что костяшки на его пальцах побелели.
Глава четвертая. 9 февраля 1940 года
АНА
Бум, бум, бум!
Ана неохотно открыла глаза и потянулась за формой, предусмотрительно повешенной прямо на двери спальни. Сквозь шторы пробивались лучи света – наверное, уже рассвело. И все же Ана не чувствовала себя готовой к новому дню. Слишком много младенцев решает появиться на свет среди ночи. Однажды ей сказали, что так женский организм стремится дать жизнь ребенку до того, как придет время заниматься домашними хлопотами дня. Сколь бы ни любила Ана Бога, но порой ей хотелось, чтобы Он был женщиной – тогда беременность была бы организована гораздо разумнее.
– Подождите! – крикнула она, поскольку стук в дверь продолжался.
Похоже, ее помощь нужна какой-то матери. Мысленно она перебрала список пациенток – на этой неделе вроде бы никто не должен был появиться на свет, но дети – дело такое, они всегда появляются, когда готовы сами, а не когда к их появлению готовы все остальные. Ана натянула самые толстые свои чулки, пристегнула их к поясу и в очередной раз подумала, что пора бы уже носить брюки, как это делают молодые акушерки. Гораздо практичнее – но Ана никак не могла решиться. Она старела – и в этом заключалась главная проблема. Она стала старой, неповоротливой, и поутру ей совсем не хотелось подниматься.
– Подождите! – крикнула она еще раз.
Ана всем говорила, что ей нужно несколько минут, чтобы посреди ночи дойти до дверей, но в состоянии паники отцы редко об этом вспоминали. Они думали только о своих драгоценных женах и появляющихся на свет детях – впрочем, именно так и должно быть.
Наконец, она собралась и спустилась. Бартек повернулся на бок, послал ей воздушный поцелуй, и она ответила, хотя глаза его уже закрылись. Счастливчик! Может еще два часа поспать, прежде чем отправляться в типографию – какой разумный выбор профессии! И все же при мысли, что сейчас она поможет прийти в мир новому человеку, Ана ощутила знакомое возбуждение – набирая тексты в типографии, такое чувство вряд ли ощутишь.
Глядя на закрытую дверь спальни сыновей, Ана не смогла сдержать улыбки. Бронислав и Александр пошли по ее стопам – выбрали медицину. Брон уже целый год работает врачом, а Сандер еще учится. Младший сын, Якуб, решил стать учеником отца, и Ана знала, какую радость Бартеку это доставило – хотя бы один из трех сыновей пошел по его стопам.
Ана посмотрела на семейную фотографию, которая стояла внизу на самом почетном месте. Какая суета была в тот день, когда они решили сфотографироваться, но результат стоил того. Да, все они выглядели слегка напряженно и неестественно, стояли и смотрели прямо в камеру, а не веселились и не поддразнивали друг друга. Но на фотографии они остались вместе навсегда – ее семья.
– Открывайте! – рявкнул кто-то за дверью, и Ана замерла.
Не похоже на счастливого будущего отца. И все же она накинула пальто, взяла медицинский чемоданчик и повернула ключ в замке. Дверь мгновенно распахнулась. Ана еле успела отшатнуться, как в дом ворвались двое мужчин. Увидев эсэсовскую форму, Ана перепугалась, но тут же напомнила себе, что и у немецких женщин рождаются дети – за свою карьеру она приняла немало немецких младенцев. Она постаралась взять себя в руки.
– Что вам нужно, господа?
Эсэсовцы выглядели озадаченными.
– Где ваш муж?
– Спит.
– И он позволяет вам открывать дверь ночью? – Немцы переглянулись и громко расхохотались: – Ох, уж эти поляки!
– Я сама открываю дверь по ночам, потому что всегда приходят ко мне. Я акушерка.
Немцы смолкли, отступили, внимательно посмотрели на нее – только сейчас они заметили медицинскую форму и чемоданчик. Старший из них шутливо ей поклонился.
– Извините, мадам. У вас благородная профессия.
– Благодарю.
Более молодой солдат недоуменно посмотрел на старшего.
– Моя мать акушерка, – рявкнул старший. – Выйди!
Оба попятились к двери. Дверь оставалась распахнутой, и ледяной февральский ветер задувал в дом Аны.
– Чем я могу вам помочь? – нервно спросила она.
– О… да… ээээ…
Старший эсэсовец казался смущенным. Младший взял у него листок бумаги и протянул Ане.
– Вас переселяют.
– Извините?
– Переселяют. Вы не можете оставаться в этом доме.
– Почему? Это мой дом – мы живем здесь почти тридцать лет. Он принадлежит нам с мужем. Мы полностью его оплатили.
– Дом конфискуется на нужды рейха.
Ана почувствовала, что ее трясет. Ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Рука ее коснулась семейной фотографии, и рамка покосилась. Она собралась с силами и поправила фотографию на стене.
– А с какой целью?
– Вы живете в районе, который теперь будет превращен в гетто для еврейских отбросов.
– Это невозможно.
Ана еще вчера прочитала новости о создании гетто. Они с Бартеком долго сидели над газетой, поражаясь бессердечию, безжалостной эффективности и самой идее разделения людей по произвольному принципу «расовой чистоты». Сердце ее разрывалось (или она просто так сентиментально думала) от жалости к евреям, которым придется покинуть свои дома и переселиться в район рынка Балуты. Район этот располагался всего в нескольких кварталах от их дома, и Ане и в голову не приходило, что ей тоже придется покинуть свой дом. Она жалела людей, но снисходительно. Тогда сердце ее не разорвалось – это произошло только сейчас.
– Ради бога! Что нам делать? Дело в деньгах? Мы можем…
– Дело не в деньгах, мадам. Это приказ. Ваш дом попал в зону переселения, поэтому вам придется переехать. Не беспокойтесь, вы получите новое жилье, может быть, даже лучше. Некоторые евреи жили очень богато, получая прибыль от своих грязных делишек…
– Грязных делишек?! Да половина города ходила бы голой, если бы не портные-евреи!
Младший солдат усмехнулся, и старший сурово посмотрел на него.
– Чушь! – отрезал он. – Теперь появятся рабочие места для хороших немецких портных. И польских тоже…
Последнюю фразу он добавил, словно оказывая полякам великую милость.
Ана почувствовала, что кровь у нее закипает. Но тут, к счастью, сверху открылись двери, и на лестнице появились ее мужчины. Бартек спустился вниз в халате и сразу же обнял жену. Она с благодарностью прислонилась к нему.
– Что происходит? – спросил он.
– Нас переселяют, – с горечью ответила она.
– Куда?
– В другую часть города. – Немец был явно доволен, что наконец-то может поговорить с мужчиной. – На сборы вам дается два дня. Двенадцатого февраля вы должны явиться в жилищное бюро – от десяти до полудня. Вы сдадите свои ключи и получите новое жилье в другой части города. В чистой.
– Здесь тоже чисто.
– Но не будет, когда вокруг поселятся одни евреи.
Ана неверяще взглянула на него.
– Вы правда так считаете?
Солдат нахмурился.
– Это правда, мадам. Наши великие ученые провели множество опытов.
– Они изучали, насколько чисто в домах еврейских хозяек?
– Конечно, нет. Это более серьезно. Все дело в крови, в расовой чистоте. Вы не поймете.
– Почему?
Ана почувствовала, как Бартек предупреждающе сжал ее плечо. Сыновья с тревогой смотрели на нее, но остановиться она уже не могла.
– Потому что вы женщина.
– Может быть, я и женщина, но я изучала медицину.
– Только по вопросу деторождения. Это не наука… Не настоящая наука…
– Ненастоящая наука?! Позвольте сказать вам, молодой человек, что без моей науки вы могли умереть в утробе матери, не успев сделать ни единого вдоха. Пуповина могла обмотаться вокруг вашей шеи, и вы родились бы синим от недостатка кислорода, и ваш мозг пострадал бы… Впрочем, судя по тому, что вы говорите, это и произошло!
– Ана, хватит! – одернул жену Бартек.
Солдаты уже разозлились и потянулись за автоматами. Бартек взял у Аны бумагу и помахал ею, словно белым флагом.
– Большое спасибо. Мы тщательно все изучим.
– И выполните все, как предписано, – проворчал старший солдат. – Иначе последствия будут очень печальными. Это ради вашего же блага, даже если… – он многозначительно взглянул на Ану, – вы слишком глупы, чтобы это понять. Доброго дня.
Громко топая сапогами, они вышли из дома, и Ана кинулась к двери. Она захлопнула дверь и прижалась к ней, словно ее слабое, старое тело могло как-то помешать жестоким представителям безжалостного рейха ворваться в ее дом.
– Как они могут так поступать? – рыдала она. – Как они могут вышвыривать нас из собственного дома?
– Похоже, они могут делать что угодно, – с горечью ответил Бартек. – Идем завтракать, а потом нужно начинать сборы.
Два дня были совершенно ужасными. Никакого отпуска никому не дали, поэтому Ане, Бартеку и мальчишкам пришлось собираться по ночам. Они упаковывали одежду, постельное белье, кухонную утварь, мебель. Рейх выделил им новый дом, но переезжать предстояло за свой счет. Они потратили значительную часть своих скромных сбережений на переезд, которого никто не желал. За перевозку имущества с них содрали заоблачную сумму.
Упаковывая свадебный сервиз в газеты, где было написано о создании ненавистного гетто, Ана не могла сдержать слез. Теоретически их должны были переселить в польское «гетто», но всем соседям дали жилье по всему городу, так что до польского «гетто» было еще далеко. Но как можно жить спокойно, если над головой висит угроза нового переселения? Дом был гнездом, местом, где все чувствовали себя в безопасности, но нацисты лишили их даже этого.
В последний вечер в родном доме они сидели на ящиках и коробках, ели хлеб с сыром. Бартек открыл бутылку хорошего вина, которое берег для особого случая. Ана надеялась, что это будет настоящий праздник – например, помолвка Бронислава. Но Бартек твердо объявил, что праздник у них сейчас – они отмечают единство своей семьи, свою силу и любовь.
– Нам это понадобится, – мрачно сказала Ана, но мальчишки стали ее поддразнивать, и в конце концов все засиделись допоздна, погрузившись в воспоминания о счастливом прошлом.
Все твердили, что впереди их ждут еще более счастливые времена – когда это безумие закончится.
– Мы уже побеждали немцев, – с оптимизмом юности твердили мальчишки, – и победим их снова.
Ана хотела напомнить, что в тот раз у немцев не было огромных танков, но промолчала. Оптимизм, пусть даже и ложный, это их последняя надежда и опора.
В назначенный час они погрузили свое имущество на безумно дорогую повозку и отправились в жилищное бюро. Равнодушная эсэсовка, даже не посмотрев на них, забрала ключи и с довольным видом поставила галочку в длинном списке. Заглянув в другой список, она порылась в ящике и выдала им другие ключи.
– Остпройсен-штрассе, – рявкнула она. – Как следует уберитесь там, прежде чем заселяться. Там наверняка грязь и инфекции.
Ана уже готова была высказаться, но Бартек утянул ее назад. Всей семьей они отправились на другой конец города в свой новый дом. Навстречу им тянулись такие же нагруженные домашним скарбом повозки – это переезжали евреи. Напуганные люди стояли в очереди, ожидая впуска в гетто. Ана смотрела на них, гадая, кто поселится в ее доме – кто будет спать в их с Бартеком спальне, чьи дети будут бегать по кухне. Она молилась, чтобы эти люди были счастливы, но прекрасно понимала, что на север, в еврейский квартал, едет гораздо больше людей, чем на юг. Похоже, места, чтобы побегать, у детей не будет… Мужчин уже согнали на возведение огромных ограждений. Пока они трудились вдоль улицы, подъехал большой грузовик и сгрузил рулоны зловещей колючей проволоки. Ана вцепилась в руку мужа и замерла.
