ЭСТЕР
– Филипп! Я дома!
Как Эстер нравились эти слова! Она никогда не думала, что простой вход в дом может быть таким чудесным. Хотя квартирка у них была маленькой, скудно обставленной и располагалась на самом верхнем этаже дома, она была их собственной – и Эстер она казалась настоящим дворцом.
– Ужин почти готов, – откликнулся Филипп.
Эстер хихикнула, сняла пальто и прошла в крохотную кухоньку. Филипп стоял у плиты, повязав на талию домашний фартук. Красивое лицо его раскраснелось от пара, поднимавшегося от кастрюли.
– Пахнет чудесно!
Филипп обнял жену, и Эстер поцеловала его.
– Это бигос – ну или что-то вроде того… Мама записала для меня рецепт, но в магазинах почти ничего нет. Нужно семь сортов мяса, но я нашел только два, да и то не уверен, что это можно назвать мясом в истинном смысле слова.
Эстер снова поцеловала его и стерла капельку подливы с его щеки.
– Все замечательно, Филипп. Спасибо тебе!
Он с благодарностью улыбнулся.
– Я несколько часов простоял в очереди, а когда был уже в магазине, меня кто-то оттолкнул.
– Ты не возразил?
– Когда на каждом углу стоят эсэсовцы?! Представляю, как они пришли бы мне на помощь.
Эстер поморщилась. Каждый день кого-то из друзей или родственников толкали, пинали или избивали нацисты. Казалось, им доставляет удовольствие мучить свои живые игрушки. Только вчера к ним прибежала подруга Эстер, Майя. Она была вся в слезах и молила о помощи. Нацисты заставили ее престарелого отца голыми руками таскать кирпичи на другую сторону улицы – а потом заставили перенести их обратно. Его пальцы были все в крови, спина согнулась. Все тело было в синяках – когда старик падал, его поднимали пинками.
Эстер промыла и перевязала раны старика, но на следующее утро в дверь забарабанили эсэсовцы, требуя, чтобы «старый лодырь» шел на работу. И кошмар повторился. Сейчас старик в больнице, и Майя поклялась отомстить за него. Но что они могли сделать? У нацистов оружие и власть. Весь мир сражается за Польшу, но самой Польше остается лишь смириться и молиться о спасении. Многие молодые люди бежали за границу, чтобы вступить в армию. Эстер все понимала, но была бесконечно счастлива, что Филипп остался с ней.
– Все как-то перевернулось, правда? – сказал он. – Ты ходишь на работу, а я занимаюсь домом.
– Мне нравится, – широко улыбнулась Эстер. – Фартук тебе идет.
Филипп сделал шутливый реверанс, Эстер снова хихикнула и притянула его к себе. Они целовались, не в силах оторваться друг от друга. Она не могла поверить, что не прошло и года с того дня, когда этот замечательный мужчина сел на ступеньки рядом с ней, а теперь они женаты и живут вместе. Она уже не помнила, какой была ее жизнь без него, и знала, что его объятия и поцелуи ей никогда не наскучат.
– Все готово? – спросила она.
Филипп попробовал и сосредоточенно наморщился.
– Думаю, нужно еще полчаса.
– Отлично! – воскликнула Эстер и потянула мужа в спальню.
– Мадам Пастернак, вы меня соблазняете?!
– Ага, – радостно улыбнулась она.
Физически их брак начался не лучшим образом – с ужасов, пережитых в синагоге. Семья Филиппа заказала для них несколько дней в очаровательном шале в Лагевницском лесу. Но они были так напуганы произошедшим на свадьбе, что в первую ночь просто сидели, прижавшись друг к другу, смотрели на огонь в камине и мечтали вернуться домой, чтобы убедиться, что с близкими все хорошо.
Уставшие и напуганные, они, в конце концов, легли в постель. Сон в объятиях друг друга их успокоил. На следующее утро, когда рассветные лучи пробились сквозь кроны деревьев, они нашли путь друг к другу. Все сложилось так хорошо, что Эстер, будь ее воля, осталась бы здесь навсегда. С Филиппом ей нечего было стесняться. Она доверяла ему так безраздельно, что стеснительность казалась бессмысленной. Кроме того, они вступили в брак абсолютно невинными, и этот путь им предстояло пройти вместе. Эстер надеялась, что впереди у них еще много счастливых лет.
– Тогда в постель? – лукаво спросила она.
Взгляд Филиппа потемнел.
– Да, конечно… Но мне нужно тебе что-то сказать…
– Это не может подождать? Ну же!
Эстер потянула на себя покрывало и была уже готова прыгнуть в постель, но вдруг увидела, что на кровати лежит груда одежды.
– Филипп, что это?
Филипп быстро собрал одежду и затолкал ее в мешок.
– Это на переделку. Люди так быстро худеют, что им нужно переделывать одежду. Прошел слух, что я могу это сделать. Мне платят деньгами или продуктами, что гораздо лучше, но…
– Но делать это нужно тайком, – закончила за него Эстер.
Ей не хотелось думать, что произойдет, если об этом узнают. Работать с тканью, даже в собственной квартире, было строжайше запрещено.
– Если хочешь, я все брошу, – пробормотал Филипп, прижимая жену к себе.
Эстер покачала головой. Они шутили насчет домашнего фартука, но она знала, что Филиппу тяжело целыми днями сидеть дома. Работа помогала сохранить рассудок. Кроме того, людям это было необходимо. Повязку сменила желтая звезда Давида. Звезду следовало нашивать на одежду на груди и спине. Все банковские счета евреев были заморожены, на наличные ввели ограничение. Одеваться красиво становилось все труднее, но никто не хотел поступаться собственным достоинством – рядом с безупречно одетыми эсэсовцами они должны выглядеть прилично. Если портные, в том числе и Филипп, могут помочь этой маленькой победе, значит, они должны это сделать.
– Ты же просто нашиваешь звезды, верно? – спросила Эстер, указывая на груду одежды.
– Верно, – кивнул Филипп.
Это действительно было позволено, и некоторые состоятельные евреи даже заказывали звезды особого фасона, создав своеобразную моду страдания. Впрочем, нацисты быстро положили этому конец. Но их мелочность дала Филиппу новые заказы – он менял стильные звезды на грубые заплатки, которые так нравились захватчикам. А уж если он кое-где делал шов, подшивал подол или добавлял какую-то деталь, то кому до этого было дело?
– Немцам не на что жаловаться. Они и без того нас всего лишили – зачем им еще и наша одежда?
Филипп неловко поежился.
– Мне, правда, нужно тебе что-то сказать…
Эстер с удивлением посмотрела на него.
– Это не про одежду?
– Нет.
– И это не может подождать? – снова спросила она, но у нее уже возникло неприятное чувство, напрочь убившее настроение. – Что ж, рассказывай…
– Нет, нет, нет, это может подождать… Иди ко мне…
Он начал расстегивать пуговички на ее форме, но пальцы его дрожали, и Эстер осторожно его остановила.
– Лучше расскажи, Филипп… Общая проблема…
– Все равно проблема, – мрачно закончил он.
– Пока мы вместе, то…
– Пока…
Сердце Эстер упало.
– Что случилось? Квартира? Хозяин…
– Нет, не хозяин, нет… Просто… Подожди минутку…
Он метнулся в кухню и вернулся с местной газетой «Лодзер Цайтунг». Филипп медленно развернул ее и передал Эстер. На развороте была напечатана карта города, с темным пятном в районе рынка Балуты. Ниже было напечатано «Die Wohngebiet der Juden».
– Wohngebiet? – Эстер непонимающе посмотрела на Филиппа.
– Место проживания, – перевел он и с горечью добавил: – Гетто.
Эстер рухнула на постель, даже не заметив, что Филипп сел рядом. Она никак не могла понять немецкий текст. Статья, написанная в имперском стиле захватчиков, гласила, что евреи как «раса, лишенная чувства чистоты» должны жить отдельно от остальных членов общества, чтобы не заразить «порядочных граждан» города. Эстер снова и снова перечитывала эти слова, понимая их лишь отчасти.
– Лишенная чувства чистоты, – прошептала она. – Да как они смеют?!
Она оглядела свою квартирку – маленькую, старую, даже ветхую, но безупречно чистую.
– Это неправда, Эстер, – мягко проговорил Филипп.
– Знаю! И от этого еще хуже! Как они смеют говорить о нас такое? Разве не существует закона о клевете?! Почему их никто не остановит?
Филипп закусил губу.
– Они – победители, дорогая. Значит, они могут сделать все, что захотят…
– И загнать нас в… гетто?
Даже само слово было отвратительным – коротким и резким, как ядовитое насекомое.
– Похоже, да…
– И когда?
Филипп сглотнул.
– Нам дали три дня…
Эстер с ужасом посмотрела на него, поднялась и вышла из спальни в кухню. Пальто ее висело на крючке в коридоре – там она повесила его, войдя домой, ощутив восхитительный запах бигоса и увидев любимого мужа в фартуке. Ей хотелось соблазнить его, несмотря на все, о чем он уже знал… И в то же время ей хотелось, чтобы он не говорил ей об этом, пока… Пока что?
– Что нам делать, Филипп?
Он подошел, обнял ее за талию, и она прижалась к нему. Он нежно провел губами по ее шее.
– Мы станем еще ближе друг к другу, дорогая. Эта квартирка нравится мне так же, как и тебе, но мой дом – там, где ты. Если немцы думают, что нас можно сломить, вытеснив из родного города, то они ошибаются. Давай съедим наш бигос и ляжем в постель, а завтра пойдем к родным и найдем новый дом – лучше любого немецкого дворца, потому что наш дом будет наполнен любовью, а не ненавистью.
Они попытались. Оба старались изо всех сил, но бигос отдавал опилками. Невозможно было заснуть, зная, что это последняя ночь в крохотном родном доме. Когда первые лучи рассвета пробились сквозь шторы, оба испытали облегчение. Они слышали крики на улице, но продолжали лежать, обнявшись, оттягивая последние моменты безопасности. Тут в дверь постучали – пришли родители и сестра Эстер. Пришлось подниматься и решать, что делать с этим кошмаром.
Все были близки к панике. Гетто устроили в районе большого рынка Балуты в северной части Лодзи. Многие евреи уже жили там, но было немало и тех, кто жил в других частях города. Никто не знал, что теперь делать и куда бежать.
– На Полудневой улице есть бюро по переселению, – сообщил им Томаш, но когда они пришли туда, там уже скопилась огромная толпа.
– А что будет со школой? – спросила Лия, с интересом осматриваясь вокруг. Ей было четырнадцать – и она единственная из всех видела в происходящем приключение.
– Школа? – рассмеялся проходивший мимо немец. – Зачем таким, как ты, школа? Пустая трата времени и сил учителей.
Лия уперла руки в округлившиеся бока.
– Я лучшая в своем классе, чтобы вы знали!
– Правда? Иди-ка сюда, и я преподам тебе единственный урок, который пригодится таким, как ты!
Он сделал непристойный жест, и его приятели грубо заржали. Лия выступила было вперед, но Эстер утянула ее назад.
– Оставь, Лия. Они того не стоят.
– У них нет права так с нами разговаривать, – сердито надулась сестра.
Эстер печально улыбнулась. Что тут скажешь? Лия права, но печальная правда оккупированной Лодзи заключалась в том, что завоеватели могли разговаривать с ними так, как захотят.
– Просто стой в очереди.
Ожидание было долгим и мучительным. Наконец, они попали внутрь. За столами сидели уставшие работники. Руководил всем Хаим Румковский, которого немцы месяц назад назначили «еврейским старостой». Ему предстояло управлять гетто. Благородные седины и теплая улыбка внушали доверие, но взгляд, скользивший по толпам «своего» народа, был холодным. Рядом с ним стояли два эсэсовца. Эстер обрадовалась, что их направили к молодой женщине, сидевшей за самым дальним от Румковского столом.
– Нам нужен маленький домик для нас с мужем и еще один для моих родителей и сестры, – сказала она.
Женщина посмотрела на нее, расхохоталась, а потом нахмурилась.
– С вами все в порядке? – спросила Эстер.
– Насколько это возможно, когда приходится сообщать каждому плохие новости, – мрачно ответила женщина. – Вам придется жить вместе.
– Всем?
Женщина вздохнула.
