Эстер хихикнула, на мгновение позабыв об ужасах гетто.
– Тебе повезло: я – медсестра и смогу тебя вылечить.
– Правда?
– Но только после мяса!
Филипп заворчал, но все же поцеловал жену, взял ее за руку и повел на кухню.
– Эстер!
Все радовались ей как никогда. Раз она пришла, можно раскладывать по тарелкам то, что кипело в кастрюле на плите. Все расселись за столом – в доме было так тесно, что сидели они, практически прижавшись друг к другу. Но сегодня всем было все равно. Все, не отрываясь, смотрели, как Рут осторожно раскладывает по тарелкам жаркое – сегодня рядом с обычной картошкой и брюквой лежали сочные куски мяса. Сара нарезала хлеб – похоже, счастливый молодой отец снова отблагодарил Эстер. Глаза ее наполнились слезами при виде такого пиршества.
– Откуда у нас мясо? – спросила она, наполняя ложку бульоном и жмурясь от божественного вкуса.
– У твоей сестры хорошо идут дела на новой работе, – ответила Рут.
Эстер повернулась к Лие. Той исполнилось пятнадцать, и недавно она получила работу в администрации на рынке Балуты. Все немного нервничали, потому что в администрации постоянно бывали немцы, но пока что все было в порядке. По крайней мере, Лия работала в чистом, нормальном здании, а не в грязных мастерских, которые Румковский организовал по всему гетто.
– Тебе платят… мясом?
– Не платят, глупая! – звонко рассмеялась Лия. – Мне платят этими чертовыми румками, как и всем.
– Лия, следи за языком! – возмутилась Рут.
– Прости, мама, – покраснела Лия. – На работе все постоянно чертыхаются.
– Это не значит, что ты тоже должна. Нужно помнить о манерах.
Лия искоса взглянула на Эстер, и та с трудом сдержала смех. Она вспомнила, как они с сестрой как-то спрятались в шкафу для стирки (по размеру этот чулан был почти таким же, как спальня, где теперь ютились их бедные родители) и принялись перечислять все известные им ругательства. Слов было немного, но им было безумно приятно шепотом сквернословить в двух шагах от строгой матери.
– Так если тебе не платят мясом, где же ты его взяла? – настаивала Эстер.
Тарелка ее пустела с ужасающей скоростью, и она с трудом заставила себя притормозить. Отец уже все доел и смотрел на свою тарелку так, словно готов был бы ее вылизать, если бы не «манеры». Филипп смаковал каждый кусочек. Его родители вытирали остатки подливы хлебом и с надеждой смотрели на кастрюлю – увы, пустую. Лия отправила в рот последний кусочек и улыбнулась.
– Мне его дал Ганс.
Эстер замерла.
– Ганс?!
– Он работает вместе со мной. Ну то есть он мой начальник. Он немец, но очень милый. Я хочу сказать, что он не такой гадкий, как остальные.
Эстер посмотрела на мать, но Рут отвела глаза.
– Сколько же ему лет?
– Он старый. Ему не меньше тридцати.
Сара подавилась последним кусочком хлеба.
– Не бойтесь, ничего такого. Просто он сказал, что я очень много работаю и заслуживаю премии.
– Ты много работаешь?
– Да! – оскорбленно воскликнула Лия. – Ты же знаешь, Эстер, я все могу. Не ты одна у нас такая способная!
– Знаю, знаю… Это замечательно, Лия, правда…
– Спасибо.
Лия поправила волосы, и Эстер впервые заметила, какой красавицей выросла сестра. У нее были тонкие, нежные черты лица, а волосы еще светлее, чем у Эстер. Мама говорила, что этим они обязаны деду-датчанину, но если у Эстер волосы были цвета грязной соломы, у Лии они сияли чистым золотом. Она поняла, почему этот Ганс решил осыпать сестру подарками.
– И что же ты такого сделала, что Ганс так впечатлился?
Эстер чувствовала, что за столом все напряглись, но Лия ответила совершенно простодушно.
– Он говорит, что я прекрасно печатаю, и ему нравится смотреть, как я работаю.
– Правда?
– А еще он говорит, что я лучше всех одеваюсь – полная чушь, потому что многие женщины одеты очень хорошо, а я постоянно хожу в одном и том же. Но это же все равно мило с его стороны, правда?
Эстер снова взглянула на мать. Рут откашлялась.
– Мило, дорогая, но помни, что он немец. Держись от него подальше.
– Почему? – возмутилась Лия. – Это же глупо! Если он может давать нам мясо, я должна вести себя с ним мило. Посмотрите на себя – вам же всем понравился сегодняшний ужин. Почему бы это не повторить?
Рут сжала руки, но не нашлась, что ответить.
– Все дело в цене, – осторожно произнесла Эстер.
– Он ничего от меня не требовал.
– Пока что, – начала было Эстер, но Лия уже завелась.
К счастью, в этот момент кто-то забарабанил в дверь. Но облегчение тут же сменилось страхом.
– Кто это может быть? – поднимаясь, спросил Мордехай.
Беньямин тоже поднялся, но у двери первым оказался Филипп. Все нервно переглядывались, и тут Филипп вернулся с молодым парнем, который держал в руках маленький сверток.
– Это для тебя, Эстер, – сказал Филипп. – От Аны.
Эстер вскочила, схватила сверток и вручила парню в благодарность последний кусок. Тот сразу же впился в него зубами, спеша съесть подарок до возвращения к своим приятелям в гетто. В свертке обнаружился небольшой томик «Практическое акушерство» и записка. Прочитав ее, Эстер взглянула на часы.
– Ана пишет, что будет у ограды в десять часов. Мне нужно идти.
– Но уже комендантский час, – ахнула Рут. Эстер указала на свою форму (она еще не переоделась), но мама покачала головой: – Это небезопасно.
– Рожать без акушерки тоже, – ответила Эстер. – Мне нужны советы, если я хочу помогать матерям в гетто.
– Это не твое дело.
– Это чье-то дело, так почему бы и не мое? Кроме того, если у нас будут благодарные отцы, то, может быть, нам не понадобятся благодарные немцы.
Рут явно расстроилась, но, взглянув на Лию, кивнула.
– Я пойду с ней, – предложил Филипп.
– У тебя нет пропуска, – запротестовала Эстер.
– А у тебя нет сопровождения. Я пойду с тобой.
Эстер с благодарностью улыбнулась мужу. За окнами стемнело, а в гетто появилось немало весьма неприятных личностей. Она поблагодарила за вкусный ужин, взяла Филиппа под руку, и они вышли из дома.
– Доберемся ли мы сегодня до нашего чердака? – печально спросила Эстер.
Ноги у нее ныли от усталости, глаза буквально слипались, но она хотя бы была сыта. Собрав всю свою решимость, она направилась на юг, к тому месту, где уже встречалась с Аной. Сестринская форма ярко белела в лунном свете, и Эстер с благодарностью накинула пальто, предусмотрительно захваченное Филиппом, чтобы она не привлекала внимания на улице.
Подойдя к назначенному месту, Эстер огляделась. На ближайшей башне она увидела нескольких эсэсовцев, которые сидели вокруг тусклого фонаря с бутылкой водки и картами. К счастью, они были более увлечены выпивкой и игрой, чем двумя медсестрами, решившими встретиться в темноте у ограды.
– Ана? – прошептала Эстер.
– Эстер? – От куста отделилась женская фигура и протянула руку к ограде. Пальцы женщин соприкоснулись. – Ты получила книгу?
– Да, спасибо большое.
– Основы ты узнаешь, но в акушерстве многое делается интуитивно. Нужно понять мать, успокоить ее и аккуратно переводить с этапа на этап.
– Этап? – непонимающе переспросила Эстер.
Филипп стоял рядом. Он внимательно вглядывался в темноту. Впрочем, разговор не затянулся. Как в нескольких словах объяснить искусство, которому профессиональные акушерки учатся два года?
– Матери сильно возбуждаются, и их боль сильнее всего перед родоразрешением. В этот момент ты должна смотреть, появилась ли головка ребенка. Если да, роженица может тужиться. Но не позволяй ей тужиться, пока она не почувствует схватки. В перерывах она должна отдыхать. Роды могут пройти за пять минут или пять часов – обычно где-то посередине. Главное – не паниковать.
– Кому – матери или мне?
– Обеим, – усмехнулась Ана. – Если ребенок не спешит появиться на свет, можешь помочь ему руками, но будь очень осторожна и следи за пуповиной – она не должна обвиться вокруг шеи младенца.
– Или…?
– Или она его задушит.
Эстер сглотнула.
– Ана, я не уверена, что смогу это сделать. Если уж придется, как бы мне хотелось работать с тобой. Я не акушерка. А вдруг я наврежу?
Теплая, крепкая рука пожилой женщины сжала ее ладонь.
– Ты не навредишь, Эстер. Если возникнут проблемы, значит, они все равно возникли бы. А ты сможешь их решить. Дети хотят родиться. Каждый раз это истинное чудо.
– Если младенец – это чудо, то его смерть – это величайшая трагедия, – вздохнула Эстер.
Ана улыбнулась ей в темноте.
– Пусть это тебя не останавливает, дитя. Ты отважно берешься за очень важное дело, и Бог благословит тебя.
– Ваш бог или мой?
Ана снова усмехнулась.
– Оба. Бог един, просто мы слышим его по-разному.
С вышки донесся громкий хохот эсэсовцев. Похоже, кто-то выиграл. Женщины съежились.
– Вам пора идти, – сказала Эстер. – Быть рядом с нами опасно.
– Неправда, – ответила подруга. – Опасно быть рядом с ними.
Ана взглянула на вышку и быстро скрылась в кустах. Эстер стало грустно. Ей нужно было столько сказать, столько узнать. Она стояла и смотрела туда, где только что стояла акушерка. Филипп обнял ее и потянул за собой. Они еле успели спрятаться за углом от патруля. Сердце Эстер отчаянно колотилось. Она с благодарностью прижалась к мужу и стояла так, пока патруль не ушел.
– Я люблю тебя, – шепнула она, всматриваясь в дорогое лицо.
– Я тоже люблю тебя. Как насчет чердака?
Эстер энергично закивала, и они вместе пошагали к дому. Эстер думала о младенцах. Как бы ей хотелось подарить Филиппу себя – и ребенка! Но сейчас не время для детей. Хорошо, что они с мужем есть друг у друга.
Глава седьмая. Рождественский сочельник 1940 года
АНА
– Тихая ночь, святая ночь…
Рождественские гимны раздавались на улице прямо под окнами Аны. Пели по-немецки, но все равно прекрасно. Подойдя к окну, она посмотрела на детей. Пар вылетал из их ртов, словно музыка сама принимала материальную форму. Ана вздохнула. Дети казались такими невинными. Они восхищенно смотрели на огромную рождественскую елку, установленную в конце улицы. Это были не нацисты, а обычные немцы, которые спокойно жили в Лодзи, пока в город не вошли солдаты и не сказали им, что они выше всех остальных. Кому не хочется такое услышать?
Ана не могла их простить. Да, это не они сменили название города и приняли новые законы, не они загнали евреев за колючую проволоку, но они не выступили в защиту тех, кто оказался в гетто. Они не сказали: «Нет, это неправильно, не по-христиански!» Нет! Даже распевая рождественские гимны, они радовались, что во время войны оказались на нужной стороне и смогут получить весь мир – и неважно, какой ценой. Стиснув зубы, Ана отвернулась от этих ханжей и вернулась к родным.
При виде накрытого стола сердце ее сжалось. Весь день они постились, но сейчас их ждал традиционный праздничный ужин. Стол застелили сеном и белой скатертью – символ стойла. Двенадцать тарелок символизировали апостолов. Рот Аны наполнился слюной, когда она увидела свекольник, нежные пироги, селедку в сливочном соусе и классического жареного карпа. В этом году найти рыбу было нелегко, но вчера Якуб вернулся домой и сказал, что приятель отца его друга продает карпов на окраине Каролева (официально Карлсхофа). Бартек поспешил туда. «Улов» они всю ночь держали в ванне, и теперь вкуснейшая золотистая рыба красовалась посреди стола.
Мальчики надели праздничные костюмы. Они были такими красивыми и сильными, что Ана не удержалась и обняла каждого. Якуб отбивался и твердил, что она испортит его прическу. Работа в типографии сделала его тщеславным – наверное, потому что там было много молодых наборщиц. Ана надеялась, что он найдет себе девушку. Конечно, время для свадьбы неидеальное – и Эстер, и Филипп тому пример. Но нельзя отказывать себе в радости, и Ана снова поцеловала сына. Тот с улыбкой принял ласку и двинулся к столу.
