– Есть, есть у вас еда. Ни одна мать не отправится в дорогу без еды.
– Еда нам самим нужна.
– Так же, как ей?
Эстер указала на роженицу. Та лежала на постели. Огромный живот резко контрастировал с истощенным телом. Женщина вздохнула.
– Нет, конечно, не так.
Она открыла сумку и достала печенье. Печенье помялось, но это было именно то, что нужно.
– Спасибо, – от всей души поблагодарила Эстер. – Спасибо большое!
Женщина подошла поближе.
– Вам нужна помощь?
– Вы акушерка?!
Женщина воздела руки к небу.
– Боюсь, что нет, но я вытащила на этот свет столько племянников и племянниц, что уже со счета сбилась.
– Конечно, да! – воскликнула Эстер. – Пожалуйста, помогите!
– Тогда приступим. Кстати, я Марта.
– Эстер. Очень, очень рада познакомиться.
Марта пожала ей руку, а потом крикнула мужу, который уже был на улице.
– Ной, неси ребенка сюда. У нас здесь дело.
Ной на мгновение замешкался, но покорно вернулся – похоже, он привык во всем подчиняться жене. Ной оказался симпатичным широкоплечим парнем с копной темных вьющихся волос. Он ободряюще улыбнулся будущему отцу и увел его на кухню вместе с троими своими детьми.
– Не бойся, парень, – услышала Эстер рокочущий бас. – Женщины в этом разбираются. Есть пиво? Нет? Совсем? Во всем доме?!
Эстер не знала, смеяться или плакать от наивности этого бедолаги. В гетто про пиво и не вспоминали. Они слышали, что собираются вводить продуктовые карточки, но все считали, что это шутка, потому что в гетто не хватало ни еды, ни одежды, ни одеял, ни топлива. Лекарства для больницы Эстер получала только от Аны и ее родных – нацисты не собирались лечить евреев.
У них сложилась целая система. Ана и ее сын Бронислав собирали лекарства у врачей больниц Литцманштадта, а Александр кидал пакеты детям, дежурившим на мостах, где проходил трамвай. Если эсэсовец следил за ним, он ничего не мог сделать. Иногда детям приходилось ждать его часами, пока не подвернется безопасный – или, вернее, более безопасный – момент. Эстер знала, что Каминские сильно рискуют, помогая обитателям гетто, и была им бесконечно благодарна. Без них и таких, как они, ситуация в гетто была бы еще трагичнее – особенно с началом зимы.
А пока она сосредоточилась на своей работе. Дай Бог, чтобы Ной был прав насчет женщин. Эстер по крошке скормила роженице печенье. Сахар подействовал почти мгновенно. Молодая женщина натужилась и широко распахнутыми глазами уставилась на них.
– Вытащите из меня этого засранца, наконец!
Дух ее был силен, но тело слабо. Она откинула голову, и Эстер и Марта радостно вскрикнули. Похоже, роженица собрала последние силы, потому что теперь она лежала на спине в полной прострации.
– Пуповина! – воскликнула Марта. – Пуповина обвилась вокруг шеи!
Эстер вспомнила слова Аны, сказанные у ограды гетто. Она поняла, что действовать нужно быстро. Она предоставила Марте заниматься бедной матерью, а сама опустилась на колени и осторожно взяла в руки скользкое тельце. К счастью, ребенок был крохотным, и ей удалось ослабить пуповину, но матери нужно было приложить последнее усилие.
– Тужься, – крикнула она, заметив пульсацию живота. – Еще разочек! И ты сможешь взять на руки своего ребенка…
С мучительным криком мать напряглась. Эстер изо всех сил потянула крохотное тельце, молясь, чтобы не было слишком поздно. И вот она уже держит ребенка на руках.
– Это девочка! У тебя чудесная девочка!
Мать всхлипнула от счастья, но Эстер с ужасом смотрела на вялое посиневшее тельце на руках. Такого младенца трудно было назвать чудесным.
– Сюда!
Марта подскочила к ней в мгновение ока. Она схватила ребенка, перевернула его вверх ногами и три раза шлепнула по попке. Эстер смотрела на это в ужасе. Ей казалось, Марта сошла с ума. Но крохотное существо судорожно вздохнуло и издало резкий и очень громкий вопль.
– Вы сделали это! – Эстер восхищенно смотрела на Марту, державшую на руках ребенка.
– Я сделала это, – кивнула Марта. Похоже, она и сама удивлялась произошедшему чуду.
– Вы не знали, получится ли?
Марта пожала плечами.
– Однажды я видела, как это сделала акушерка, когда принимала среднего сына нашей Иоанны, но сама никогда так не делала. Впрочем, у нас все равно не было другого выхода – нужно было попробовать. Во что бы нам завернуть малышку?
Эстер с извиняющимся видом протянула старую рубашку. Марта нахмурилась, но быстро завернула ребенка в эту импровизированную пеленку и передала матери. Младенец потянулся к груди. К изумлению Эстер, малышка обнаружила молоко. Эстер облегченно вздохнула: сила женского тела не переставала ее поражать.
– Спасибо большое, – сказала она своей новой помощнице, когда все немного успокоились. – У вас есть работа.
– Но нет жилья, – ответила Марта.
Эстер вздохнула.
– Вам лучше пойти со мной.
У них все еще оставалась гостиная. Разве можно беречь пустую комнату для себя, когда людям приходится спать на улицах.
Проходя через рынок Балуты, Эстер заметила большую толпу, собравшуюся на площади. На импровизированной сцене она увидела Хаима Румковского. Он собирался что-то сообщить обитателям гетто. Кто-то свистел, кто-то кричал, но большинство просто молча стояли, ожидая очередных известий. Эстер смотрела, как староста гетто собирается выступать. Румковский казался обычным милым стариком, но трудно было не заметить его безупречный костюм и пухлые щеки – похоже, тяготы гетто его не затронули.
Он заговорил об открытии новых мастерских, снова и снова повторяя, что работа – это жизнь. В его словах был смысл – ленивых новичков изгнали из их гетто, потому что те не приносили пользы. Гетто Литцманштадта до сих пор сохранилось, и Эстер была благодарна Филиппу, который, несмотря на все тяготы, продолжал орудовать иглой. Да, он шил теплую, элегантную нацистскую форму, тогда как их собственная одежда медленно, но верно изнашивалась, но у него хорошо получалось, и их с его верным другом Томашем назначили «особыми работниками», благодаря чему они получили драгоценнейшую привилегию – дополнительную миску супа на обед. Благодаря этому Филипп мог отдать свой ужин матери или теще – пожилые женщины не работали, и на их карточки было даже мышь не прокормить.
Отец Филиппа работал вместе с сыном и отважно утверждал, что большая мастерская напоминает ему времена молодости, когда он был учеником. Мордехай получил ценнейшую работу – он чистил овощи в заводской столовой и мог кое-что принести домой. Эти припасы и подарки Ганса позволяли семье выживать. Другим повезло меньше, и их вид элегантного и сытого старосты вряд ли радовал. Эстер повернулась, чтобы уйти, но Марта остановила ее.
– Что он говорит?
– Не знаю, но вряд ли что-то хорошее. Хороших новостей не бывает.
Но народу на площади было слишком много, и Эстер пришлось остаться на месте. Румковский откашлялся, проверил работу микрофонов и заговорил:
– Дамы и господа, у меня хорошие новости.
– Вот видишь, – укорила Эстер Марта.
– Я, староста гетто, заметил явный недостаток места. Рад сообщить, что решение найдено. Очень скоро можно будет покинуть Литцманштадт и перебраться в сельские лагеря. Немцы сообщили мне, что рассматривают Аушвиц – там много места, чистый воздух и много работы. – Слушатели стали недоверчиво переглядываться и переговариваться между собой. Румковский громко добавил: – И больше еды.
Это привлекло всеобщее внимание.
– Насколько больше? – спросил кто-то.
– Намного больше. Вы будете работать на фермах, поэтому появится прямой доступ к продуктам на полях.
– Не мерзкая гниль, как здесь?
Румковский натянуто улыбнулся.
– Именно. Первые поезда отправятся через два дня. Чтобы зарезервировать место, завтра обратитесь в администрацию. Записывать будем в порядке живой очереди.
– Почему не сегодня? – спросил кто-то, и к нему присоединились многие.
Толпа подалась вперед, и Эстер удалось выбраться с площади.
– Звучит заманчиво, правда? – сказала Марта мужу.
Ной не был в этом так уверен.
– Я слышал об этих трудовых лагерях, – ответил он, ероша свои темные кудри. – Это мрачное, опасное место. Люди там строят дороги и долбят камни, а не собирают вкусные овощи – и это еще, если тебе повезет. Я считаю, нам нужно подождать.
Эстер с ним согласилась. Да, в гетто тесно и мало еды, но пока что здесь безопасно.
– Вот наш дом, – весело сказала Эстер, когда они добрались до своей улицы.
Трудно было назвать это домом. Чужие люди уже поселились в комнате родителей Филиппа, а теперь и Эстер привела новую семью. Когда они вошли, лица у всех помрачнели, но тут же прояснились, когда Ной открыл чемодан и достал несколько банок фасоли и – о чудо! – плитку шоколада.
– Пир! – воскликнул Филипп, приглашая всех войти.
Эстер была счастлива, что он встретил их так приветливо.
– Сегодня Марта помогла мне на сложных родах, – сказала мужу Эстер, пока все занялись освобождением места для вновь прибывших. – Я думала, ребенок умер, была уверена, но потом она…
Слова замерли на ее устах – в комнату вошла Лия. Волосы ее были в беспорядке, глаза покраснели. Рут кинулась к ней.
– Лия, что с тобой? Что случилось?
– Га…га… Ганс, – всхлипывая, пробормотала Лия.
Отец мгновенно вскочил, стиснув кулаки.
– Что он с тобой сделал?
Лия судорожно всхлипывала, словно ей не хватало воздуха.
– Он попытался меня поцеловать… Он сказал, что его отправляют в Берлин и он будет по мне скучать. Он спросил, буду ли я скучать по нему. Конечно же, я ответила, что буду, – я просто хотела быть вежливой. Но он прижал меня к шкафу и попытался поцеловать. Я оттолкнула его – сама не знаю, как у меня это получилось, ведь он гораздо больше меня… Наверное, он просто не ожидал такого… Ему, наверное, казалось, что его внимание мне… польстит… Но это не так. Я просто испугалась, оттолкнула его, и он упал. Он сильно стукнулся и разозлился… Он кинулся за мной, но мне удалось выскочить в коридор, а оттуда в кабинет – и он не успел меня схватить.
Все в ужасе смотрели на Лию.
– Он старший офицер? – спросил Беньямин.
– Какая разница?! – взревел Мордехай. – Кем бы он ни был, я морду ему начищу за такое!
– Ты этого не сделаешь, – резко оборвала его Рут. – Иначе с нами может произойти все что угодно.
– Но он же уезжает в Берлин, верно? – спросила Эстер, пытаясь сохранить спокойствие. – Ты же сказала, что он уезжает, да? Ты сказала, что он уезжает в Берлин?
Лия кивнула.
– Да. Сегодня.
– Значит, все в порядке.
– Пока что…
– Что ты хочешь сказать?
Все смотрели на Лию. Бедная Марта ничего не понимала. Дети ее смотрели на происходящее широко распахнутыми глазами, словно оказались в зоопарке.
– Что ты имеешь в виду? – повторила Эстер.
Лия громко сглотнула.
– Когда я выходила после работы, он поймал меня. Я пыталась уйти с другими девушками, но он сказал, что ему нужно сказать мне «пару слов», и мне пришлось остаться.
– Что он сделал? – зарычал Мордехай.
– Ничего, – быстро ответила Лия. – Я ничего ему не позволила, папа. Я не…
– Это не твоя вина, Лия, – Рут погладила дочь по волосам. – Все это не твоя вина.
Эстер виновато подумала, что это правда. Лия была слишком молода, но Эстер отлично понимала, чего хотел тот Ганс. И ее мать тоже это понимала, и отец. Но все были слишком рады германской говядине, чтобы предостеречь Лию.
– Что он сказал, Лия? – осторожно спросил Филипп.
Лия посмотрела на него. Губы ее дрожали.
– Он назвал меня «грязной ханжой» и… и…
Она покраснела.
– Это все пустое, – быстро проговорила Эстер. – Что бы он ни сказал, это неправда.
Лия с благодарностью посмотрела на нее.
