– Георгий со мной давно знаком. Будь Сиси пятнадцать-шестнадцать, сосватал бы за Тимофея… но он старший, ему род наследовать. И времени ждать с невестой нет.
И стало быть, хочет мой братец того или нет, его оженят. Вот как на ноги станет, так и оженят.
– А вот ты – дело другое… – пальцы шелохнулись, а следом зашевелились и щупальца тени, заплясали на стенах. – Этот договор многие рты заткнёт. Анчутков ныне в милости…
И найти невесту для Тимофея станет проще. А Татьяне – жениха.
Стало быть, помолвка эта роду нужна.
– Если хотите знать моё мнение, – начал было я. И запнулся, потому как дед, взявши сигару, снова глянул. Ну да. Не принято тут о мнении спрашивать и всяких недорослей. – То… что я должен буду сделать?
Кивок.
И тень то ли радости, то ли довольства.
– Особо ничего. Девочка и вправду мала ещё… подарок к помолвке Танюша выберет. Так-то… принято подарки отправлять. К именинам, к Рождеству там, раз уж Анчутковы его празднуют… к иным каким случаям. Письма. Не реже одного в неделю. Если сам получишь – отвечать и вежливо. Чтоб никаких там… глупостей. Ясно?
Киваю.
Помолвка, значит.
Ну… помолвка – это ещё не свадьба. А до свадьбы ждать не один десяток лет. Там, как говорится, или ишак, или падишах… или ещё чего. Дали б нам этот десяток. А вот союз с Анчутковыми – это дело нужное.
Так что…
– Иди, – дед разом будто утратил ко мне интерес. – Завтра в город с Танюшей съездите. Одеть вас надо прилично, а то право слово, не жених, а недоразумение одно… ладно, Гошка, но супружница его тоже явится, а она, чуется, не больно рада будет.
И Матрёна.
Вот без её участия я бы точно обошёлся. Но опять же, кто ж меня спрашивает-то?
Глава 4
Ехал
Барин
Из
Палицы,
Таракана
Раздавил
И
За
Это
Приключенье
Три
С
Полтиной
Заплатил.
Детская считалочка[3 - Текст записан А.В. Гуревичем со слов Раи Шленкевич, 10 лет, с. Баргузин, Баргузинского аймака, БМАССР, 1929 год]
Тимоху я нашёл в библиотеке. Он устроился на обычном своём месте – в старом кресле, что втиснулось меж двух шкафов. Тимоха откинулся на спинку, вытянул ноги, полностью распрямив левую, правая же так и осталась полусогнутой. Босая ступня завернулась внутрь и пальцы поджались. Домашние туфли валялись тут же, как и носки.
Левой рукой Тимоха поддерживал правую, кисть которой вяло повисла, и в щепоти, в пальцах, братец силился удержать каучуковый мячик. Пальцы подрагивали, мячик держался.
Напротив Тимохи устроилась Буча, которая внимательно следила даже не за движением – за намёком на него, готовая прийти на помощь хозяину. И не понимающая, что здесь и сейчас помочь она не может. Лицо Тимохи застыло. На лбу выступили капли пота. Губа призадралась, и теперь его улыбка больше походила на оскал. Я пожалел, что не постучал. Знал же, что он тут, но…
– Отпустил? – моё появление заставило Тимоху выдохнуть, и легчайшее это движение окончательно нарушило равновесие. Пальцы дёрнулись, и мячик выскользнул, покатившись куда-то под шкаф. Впрочем, Буча тотчас нырнула следом, радостно повизгивая.
– Ага. Опять, да?
– И снова.
– Когда?
Тимоха переложил руку на ногу.
– Да вот… сразу после… массажа. Чтоб его… – голова его дёрнулась налево. – А наш добрейший доктор утверждает, что есть прогресс…
Есть.
Я знаю, что есть. Он ведь и ходит сам, даже способен по лестнице подняться и опуститься. И кресло своё, на колёсах, не признаёт. И в целом между приступами Тимоха выглядит почти обычно, разве что чутка заторможенный и движения такие, плавные, как у человека, привыкшего, что любое резкое способно причинить боль.
– Пройдёт, – говорю я, не слишком веря в сказанное.
Тимоха поправлялся. Медленно, как понимаю, тяжело, но всё же. Если бы ещё не эти приступы, судороги, которые случались вдруг, совершенно беспричинно, словно напоминая, что всё не так и просто.
– Пройдёт, – он опёрся рукой на подлокотник.
– Погоди, я и тут послушать могу… вон, на ковре сяду.
Закуток этот, облюбованный братом, нравился и мне. Стена за спиной, шкафы по сторонам. И ощущение, что ничего-то больше и нет.
Буча притащила шарик и сунула его Тимохе в руку.
– Меня женить хотят, – поспешно сказал я, прежде чем братец придумал особо вескую причину, которая не позволит провести урок здесь. – Договор о помолвке заключать будем.
– С кем?
– С Анчутковыми. С Сиси.
– Милая девочка.
– Ребенок.
– Можно подумать, ты взрослый, – он позволил себе улыбку, и я выдохнул. После приступов Тимоха словно… гас, что ли? Не знаю, как ещё объяснить.
– Я всё равно старше.
– Так и должно быть, – он почесал Бучу за ухом. – Выпусти свою… имя придумал?
– Не-а… ну не Мурзиком же называть.
Тень выпускаю, и Тимоха подталкивает Бучу к моей. А та, тоненько взвизгнув, делает вид, что ей ну очень страшно, и пытается спрятаться за мной. Буча обиженно отворачивается и только длинный хвост её разматывается. Хвост тонкий, что струна, а на конце кисточка. И эта кисточка дёргается влево-вправо. Вправо-влево. Она переливается, перекатывается живым клубком, завораживая не только Тень, но и меня. В какой-то момент Тень не выдерживает. И когтистая лапа высовывается из укрытия, пытаясь поймать эту кисточку.
– Можно и Мурзиком, – Тимоха сжимает-таки пальцы и выдыхает.
Я знаю, что ему страшно, что однажды всё так и останется, это вот скованное, разбитое болезнью тело, над которым он не хозяин. И хотел бы я сказать, что так не будет, но…
– Не солидно как-то, – возражаю. – И не подходит… а вообще не понять, какого он пола. Или она. Буча ведь девочка?
– Без понятия. Никогда не задумывался, – Тимоха осторожно наклоняется и, подхватив ступню, закидывает её на колено второй ноги.
– Помочь?
– Без сопливых обойдусь.
– Я не сопливый… так-то… дед сказал, что тебя тоже женит.
– Это вряд ли, – Тимоха спокойно разминает стопу, перехватывая её пальцами левой. Правая придерживает, но пальцы её шевелятся. – Разве что снизойдёт до мещанок. Ну или найдёт совсем уж кому деваться некуда. И то… сомнительно.
– Да ладно… – отвечаю. – Ты же…
И ловлю взгляд, в котором предупреждение. Ну да, о таком Тимоха говорить не готов.
– С Татьяной помолвку расторгли, – перевожу тему.
И снова уловка помогает, потому как Тимоха разом забывает и про ногу, и про судорогу. Сжимает кулаки.
– С-скотина, – его голос шипит, и Буча, которая пыталась поймать тень, опутать её кольцами, оборачивается. Моя тоже. Они чуют волнение и готовы защищать, но…
Знать бы от кого.
– Плохо, да?
– Плохо, – Тимоха отпускает ногу. – Но если Анчутков… в общем, ты ж дурить не станешь?
– Не стану, – качаю головой.
Здесь не поймут.
Свобода воли. Выбора… ага, тут воля одна – родительская, ну или патриарха, коим дед является. А любовь и вовсе блажью считают. То ли дело долг и род, и прочие очень важные вещи.
– Хорошо…
– Она видит тени. Сиси, – говорю осторожно. – Там, в поезде… она мою точно видела. И не испугалась. И значит, у неё дар?
– Тогда понятно.
Мне вот категорически ничего не понятно, а потому жду, пока Тимоха снизойдёт до объяснений. Он же не спешит. Сидит, задумчивый такой.
– Наш дар у женщин редко бывает. У Танечки вот проснулся.
Это я знаю.
Как и то, что у Танечки не только дар, но и тень имеется, которую она сама на изнанке добыла. И что тренируется Танечка, пусть и отдельно от прочих, но всё же. И что это не принято, но…
– Вокруг нашего дара много слухов ходит, – Тимоха растирает стопу и движения его злые, нервные. – Нехороших.
– Это вроде как, что если охотников выбить, то и тени исчезнут?
– Вроде, – соглашается Тимоха и медленно наклоняется, чтобы дотянуться до носков. – Про женщин говорят, что они из близких, из тех, кто даром Её не отмечен, жизнь тянут. Особенно из мужей… причем в эту ерунду даже Охотники некоторые верят.
То есть, найти жениха Татьяне не так просто?
– С другой стороны, от жены с сильным даром и дети сильные родятся.
– С даром?
– Именно. В старых семьях это знают…
– Но?
– Что «но»?
– Если б просто знали, то тут уже бы вереница из женихов стояла бы.
– В своё время и стояла.
Тимоха попытался натянуть носок. Я дёрнулся было помочь, но к счастью, предложение не озвучил. Братец мой – ещё тот баран упёртый. Прям сразу видно, что кровный родственник.
– До того как…
– До того, – кивает Тимоха. – А потом несчастье это… и отец из рода ушёл. Слухи…
– Что кто-то из наших открыл полынью? Дед… сказал.
Взгляд внимательный такой. Но Тимоха снова кивает:
– Да. Он требовал следствие провести. Синодников позвал. Канцелярию государеву… других… всех просил приехать, кто мог. Но…
– Оказалось, что не мог никто?
– Именно. Точнее не захотели. Несчастья порой бывают. И прорывы, и стихийные провалы. Твари всякие… особенно тут, на границе. А дед… он упрямо не хотел верить, что это несчастье – само по себе, беспричинно. Что… просто не повезло.
– И его сочли ненормальным?
