– Верес Олегович, команда моих докторов введет вас в курс дела, – постановил Краморов, игнорируя специфичное поведение гостя.
Его, похоже, ничего не смущало, но это и неудивительно. Савелий Анатольевич тут, наверное, много всего повидал.
– Просто покажите мне пациента и будьте готовы ответить на вопросы, – сухо перебил Краморова «эксперт» и почему-то снова посмотрел мне в глаза.
Внутри что-то дрогнуло на звук его голоса. Да что же это за тип такой? Я непроизвольно задышала чаще, напряженно сжав губы. Странный, очень. Как загнанный зверь, он бросал короткие взгляды то на присутствующих, то по сторонам, то устремлял все внимание в окно. И снова возвращался ко мне. И то ли от усталости, то ли от напряжения, но меня начало знобить.
– Пойдемте, – поднялась я и нервно кивнула на выход.
За мной двинулись все – гость, его конвой, главный и Леша. Нет, задавать вопросы здесь вообще не в моей компетенции, иначе никогда больше не позовут. В лучшем случае. Но все это выглядело слишком странно.
В диагностическом корпусе стояла пронзительная тишина, которую быстро разбавил топот тяжелых сапог. Бесовецкий шел, сложив руки в карманы толстовки, и вел себя отстраненно настолько, что сначала мне показалось, он вообще не собирается сотрудничать. Я непроизвольно поискала красную точку у него на спине, когда он встал перед стеклом, отгораживающим пациента.
– Верес Олегович, вам предоставят защитный костюм, – сообщил Краморов.
– Предоставьте мне возможность спокойно поработать, – холодно отбрил Бесовецкий, сужая глаза на пациенте. – Мне нужно все в печатном виде. И дайте маркер. Включите свет в коридоре. Принесите воды. А вы, – он обратился ко мне, – начинайте рассказывать. Всех остальных я бы попросил покинуть помещение. Терпеть не могу, когда через плечо смотрят.
Ему определенно чем-то сильно досадили. Краморов помрачнел, зыркнув напряженным взглядом на главу оперативников, и, несмотря на то, что тот отрицательно покачал головой, упрямо постановил:
– Все вышли.
Когда топот и недовольное сопение стихли, Бесовецкий дал отмашку:
– Начинайте.
– Пациент, возраст сорок восемь лет, мужчина…
Я методично выкладывала Бесовецкому все – хронологию заболевания и диагностики, принятые меры по облегчению течения болезни, версии диагнозов, которые мы разработали и не нашли подтверждения. Когда ему принесли ворох распечаток, он уселся на полу, поставил рядом стакан воды и принялся раскладывать листы вокруг себя.
– Расскажите заново, – приказал он не глядя.
– Заново? – опешила я.
– Да. Я попрошу вас сделать это еще несколько раз.
– Надь, я принесу еще кофе, – и Леша ретировался.
А я принялась выполнять просьбу этого странного мужчины. Он использовал меня, как диктофон, на котором записано все, что касалось дела, и заставлял «перематывать запись» туда-сюда – то начинать с середины, то повторять начало… Через час я была уверена, что он издевается. Но решила, что это достойная плата за мою никчемность. И послушно «проигрывала» ему нужный кусок хронологии.
– Какие вредные привычки у пациента? – неожиданно перебил он меня в очередной раз, широким жестом перечеркивая на стекле большой квадрат данных.
– Курение, умеренный прием алкоголя, – сипло перечислила я и сделала глоток кофе.
– Точно, – раздраженно потребовал он. – Мне нужно точно. Сколько?
– Около ста миллилитров слабоалкогольных напитков в день, раз в неделю – двести миллилитров крепких. С его слов. Пачка сигарет в сутки, иногда две.
Я поймала на себе пронзительный взгляд Бесовецкого:
– Хобби?
– Что?
– Какие у него хобби?
Я пожала плечами:
– Мы опросили его на связь с токсичными материалами, но ничем таким он не занимается.
– Где он находился в последние несколько дней перед госпитализацией?
– У себя в доме за городом.
– Мне нужно фото его загородного дома.
– У нас нету, – начала было я, но тут вступился Краморов, все это время стоявший поодаль:
– Будут, – и он вскинул мобильный к уху, отходя к противоположной стенке.
– Мне нужно внутрь, – заявил Бесовецкий, расслабленно откидываясь на стекло спиной.
– Вы можете пройти сюда и переодеться… – начала я, но он покачал головой:
– Тогда я ничего не пойму. Мне нужно туда без костюма.
– Я могу вас впустить, но тогда вы там и останетесь, – сдвинула я брови, принимая вызов его взгляда.
Никогда не видела таких глаз. У него будто мозги светились, и свет проходил в радужки! И от этого в глаза ему смотреть было практически невозможно.
– Вы же протестировали его на инфекции, – усмехнулся он.
– Но протокол обязывает соблюдать осторожность при отсутствии диагноза…
– У него нет признаков инфекции. При чем тут протокол?
Мне казалось, что он уже не думает над разгадкой диагноза, а просто забавляется, раздражая меня тупыми требованиями.
– В этом отделении готовы ко всему, – стоически держалась я, – и протоколы возникли не просто так. Случаи бывают разные…
– Пустите его, – вдруг заявил Краморов за моей спиной. – Фото скоро будут.
– Чья была идея проверить пациента на энцефалит и боррелиоз? – вдруг спросил Бесовецкий, глядя мне в глаза с психопатическим спокойствием.
– Моя.
«Он играется, разрушая мой авторитет, – мелькнуло у меня в голове. – Ему здесь скучно, и он нервирует меня просто ради развлечения».
– Почему вы не проверяли его на генные мутации?
Я нахмурилась. Наугад?
– Какую мутацию вы предполагаете? – поинтересовалась дипломатично.
– Я нахожусь тут всего несколько часов, что я могу предполагать? – усмехнулся он холодно. – Откройте двери.
Я разблокировала замок и пропустила его в промежуточный тамбур. Но, прежде чем шагнуть туда, Бесовецкий поинтересовался:
– Вы ему ЭМГ не делали случайно?
– Что? Электромиографию? – опешила я. Но Бесовецкий не собирался сотрудничать вообще. Он вошел в тамбур, а я напряженно вгляделась в него через стекло.
– Зачем ЭМГ? – риторически поинтересовался Краморов, встав рядом.
– Чтобы оценить скорость проведения импульса от нервов к двигательному нейрону в спинном мозге, – принялась размышлять я вслух. – Но он же не парализован…
И тут до меня дошло. Я раскрыла глаза и тяжело сглотнула…
БАС[1 - Боковой амиотрофический склероз (БАС), также называемый болезнью двигательного нейрона, является прогрессирующим неврологическим расстройством, которое поражает нервные клетки, контролирующие мышечные движения. Прим. автора.]?
Он считает, что у него БАС?
Но это же такая редкая…
Но картина в голове начала собираться с такой скоростью, что у меня сдавило виски. Пациент поступил с параличом речевой функции, которую приняли за инсульт!
– Твою мать… – выдохнула я.
– Что? Надежда, что? – требовал Краморов.
Я не отрываясь следила за Бесовецким в палате, не спеша открывать рот. Он ничего не делал. Встал над пациентом и смотрел на уровень оксигенации на мониторе, словно давая мне очередную подсказку.
– Нужно проверить кровь на несколько генных мутаций, отвечающих за БАС, – тихо заключила я. – И сделать электромиографию…
– Гениально, – усмехнулся Краморов. – Фото загородного дома, я так понимаю, уже не нужны.
Я прикрыла глаза, морщась.
– Признаки личного подсобного хозяйства, – выдавила, задыхаясь. – Ненаследственные формы БАС провоцируются курением и работой со всякими гербицидами и инсектицидами…
– Но какое-то слишком стремительное развитие, – заметил Леша.
Когда он появился позади, я даже не слышала.
– Вы уверены, что нам следует искать у пациента БАС? – спросил Краморов у Бесовецкого через динамик, и пациент на койке вздрогнул и испугано заозирался.
– Ну что вы делаете? – зашипела я. – Нельзя же так будить человека…
Но меня проигнорировали, а Леша взял меня под руку и отвел в сторону. Видимо, моей карьере здесь пришел конец. Бесовецкий же прошествовал с серьезным видом к рации:
– Я ничего не говорил про БАС, – непринужденно пожал он плечами, прикидываясь зачем-то полным идиотом. – А можно мне тоже кофе и бутерброд какой-нибудь?
* * *
Я не отказывал себе в удовольствии смотреть, как нервничает красотка за своим ноутбуком. Давно не испытывал подобного – эстетического наслаждения от наблюдения за умной женщиной, поэтому решил, что это удовольствие – моя личная сатисфакция.
Хорошенькая докторка – есть, на что посмотреть. Дикая, не прирученная… Она здесь сама по себе, и делать вид, что играет по общим правилам, ей тяжело. Что еще?
Колец обручальных на пальце нет, мужиком не пахнет – только усталостью, от чего ее собственный запах кажется осязаемым. И, что уж, бьет в голову, как хороший дорогой алкоголь. Она не курит, следит за собой – кожа у нее сочная, светящаяся, а, значит, здесь она не просиживает сутками. Может, вообще привлекается лишь от случая к случаю? Скорее всего. Шмотка простая, но дорогая – джинсы, футболка, спортивная обувь. И духи – селективные, с аптечными нотами. Такие предпочитают редкие люди, потому что большинство они раздражают.
Я склонил голову на бок, и она тут же взглянула на меня поверх монитора ноутбука. Пришлось продолжить играть в психа – ответить ей пристальным взглядом, и она предсказуемо ретировалась, возвращаясь к работе. Не улыбнуться стоило трудов – как же хороша! Она тут самая упорная из всех, кого я увидел. Для нее это поражение – дело чести. Такие, как она, не умеют проигрывать. Она любит дело, которым занимается – глаза у нее горят жизнью и сопротивлением так, что хочется в них смотреть, сжав ее за шею…
Я тяжело сглотнул и слегка потряс головой. Все же голодание в вынужденной ссылке ни к чему хорошему не приводит. Мое воображение слишком обострено и настроено на поиск любовного приключения. Я потянулся за чашкой кофе и сделал большой глоток, переставая нервировать Надежду взглядом.
Она все сделала за меня, только ввиду узкой направленности ее поисков – ведь серьезных дядек в человеческом мире непременно травят изощренными способами! – она не успела предположить, что ее клиент – просто невезучий старый хрен. Или не старый? Сколько там ему? Неважно – по возрасту он попал в вилку БАС. Скорее всего, симптомы развивались какое-то время, но люди склонны считать себя бессмертными, а такие, как клиенты подобного отдела диагностики – вообще богами. Интересно, есть ли у него мутация гена?
Хотя, мне-то что?
Есть – значит хрен просто очень невезучий.
– Верес Олегович, пройдемте со мной?
Я вздохнул и поднялся, не взглянув больше на Надю. Увидимся, зуб даю. Хотя, что-то подсказывает – она выбьет его сама, если дам маху.
Мы вышли в коридор, и я поплелся за мужиком, который меня выследил.
– Слышь, начальник охотников, а с каких пор у вас тут нанимают голливудских актрис в доктора? – поравнялся я с ним.
– Не имею в распоряжении такой информации.
Спецназовец вышагивал рядом расслаблено и не спеша. Зачем тогда обкладывал меня своими гориллами, как ушиб кусками льда – непонятно.
– А ты бы поимел, а то мне обещали развлечение с делом, но не вышло…
– Может, потому что актрисы все же неплохие доктора? – попытался поддержать он беседу.
– Это так, – вздохнул я. – А по какому делу идем? Мое правительство уже надрало вам задницу?
– Верес Олегович, ну а за что? – усмехнулся он. – Вам у нас плохо?
– Думаешь, у вас такой вкусный кофе и бутерброды?
А мужик – из приближенных. Зачем это мне? Дурацкая привычка собирать информацию обо всем, с чем меня сталкивало. Тем более, если не по своей доброй воле. Да и злая воля всегда была мне ближе.
– Я считаю, что дар должен использоваться, – пафосно заявил он.
– Осуждаешь меня? – усмехнулся я. – Ты жил когда-либо с дулом в заднице? Поверь, тебе бы не понравилось.
