– Понимаю. Но мы могли бы вас защитить.
– Люди? Меня? – осклабился я.
– Вы нас всегда недооценивали.
– Для этого всегда были основания.
– Согласен. Но нам есть, что предложить.
– Я сегодня заметил, – кивнул я покладисто. – Начальник, а имя у тебя есть?
– Я пытался представиться сегодня…
– И все же?
– Данил.
– Не буду врать, что мне приятно.
– Не утруждайтесь.
На этом я выдохся. Злость и раздражение сцедить не вышло.
Мы поднялись наверх, откуда меня спустили несколькими часами ранее после убедительного монолога руководства этой дыры о том, что мне нужно быть паинькой и помочь людям. Они, конечно же, в долгу не останутся. Но я не питал иллюзий. Давно. И лучшей наградой за помощь мне станет моя свобода и фора, чтобы успеть замести следы прежде, чем я понадоблюсь кому-то еще.
Я непроизвольно принюхивался и присматривался ко всему, что поможет спасти жизнь в случае чего. Слабые стороны моих тюремщиков мне были уже более-менее понятны. У Данила, к примеру, правая рука сильнее левой, а пистолет у него в нагрудной кобуре с левой стороны. На левую ногу он опускается тяжелее. Алкоголь не пьет, не курит, но вот энергетик недавно употребил, а это значит, что он измотан в какой-то степени. Но это если мне предстоит вырубать его первым, конечно…
– Верес Олегович, – Данил толкнул передо мной двери уже знакомого кабинета, и я с удивлением обнаружил, что напротив главного сидит… Давид Горький.
На мое появление он поднялся и протянул мне руку:
– Верес Олегович, здравствуйте.
Я настороженно ответил. Нет, появление Горького здесь обрадовало. Значит, мои наблюдения мне вряд ли понадобятся. Но и обольщаться я не спешил, ведь Давид все же был представителем Высших, а с ними я зарекся иметь дело еще больше, чем с людьми.
– А ты говорил, – усмехнулся я Данилу.
– Верес Олегович, прошу, проходите, – указал мне владелец кабинета на кресло рядом с Горьким. – Я как раз рассказывал Давиду Глебовичу, что у нас с вами соглашение, и никаких претензий быть не может.
Я состроил кислую рожу Горькому:
– Да, Давид, я на все согласился.
Хоть и не до конца понял, на что именно. Чувствовал себя как конфетка от кашля, зажатая между зубами – трещал по швам, собираясь прожить яркую, но недолгую жизнь. Каждый в этой комнате прекрасно все понимал. Давид – что меня выудили против воли из леса и притащили сюда на аркане. Глава отделения – что Горький это прекрасно осознает. Что только Давид тут делает и как узнал?
– Мы гарантировали благодарность за раскрытие дела, ради которого позвали Вереса Олеговича. И свои обязанности выполним. Верес Олегович со своей стороны договоренности уже выполнил. – И он перевел на меня пронизывающий взгляд. – Блестяще, надо сказать.
– Не буду спорить, – напряженно вздохнул я. – Мы с Надеждой Яковлевной ждем результаты тестирования.
– ЭМГ показало очень высокую скорость проведения и реакцию мышц на импульсацию. Сейчас организм пациента пытается компенсировать гибель нейронов и вырабатывает избыточное количество глутамата натрия для компенсации нарушений в нервной системе. Остается только выявить, наследственный ли у пациента БАС или нет.
Я по привычке не упускал возможность блеснуть умом и сообразительностью, потому что это по каким-то причинам всегда оттягивало критические моменты в моей биографии. Но неумолимо создавало новые.
– Хорошо, – кивнул главный. – Давид Глебович, могу я побеседовать с Вересом Олеговичем с глазу на глаз? Некоторые обстоятельства его работы конфиденциальны…
Горький бросил на меня взгляд, кивнул и вышел. За ним убрался и Данила.
– Верес, я буду откровенен, – заговорил глава отделения, – вы сегодня очень впечатлили.
– Я уже говорил, что все сделала Надежда Яковлевна, – хмуро возразил я и раздраженно зарычал.
Человек напрягся, а мне сдавило грудную клетку от злости. Я ненавидел чувствовать страх перед теми, у кого есть возможность припереть меня к стенке и заставить кого-то спасать.
– Я не буду извиняться за своего нервного зверя, – усмехнулся я. – Поверьте, ничего хорошего мы с ним в жизни после слов восхищения не получали.
– Верес, я все об этом знаю, – неожиданно учтиво заверил он, – и мне правда жаль, что у вас такой опыт общения с теми, кто нуждался в вашей помощи. Я хочу предложить вам сотрудничество. – Он сделал весомую паузу, в которую я никак не дал ему понять, что мне интересно. Но это не лишило его энтузиазма. – И защиту. Реальную защиту. Вы сможете просто работать, просто жить жизнь.
Я пялился на его гладкий стол, щурясь на невнятное отражение лампы от его поверхности.
– А если я не соглашусь, вы продолжите за мной слежку и охоту, чтобы был в доступе в случае чего?
Главный разочаровано нахмурился.
– Не мне вам рассказывать, что мир несправедлив. Что все друг друга используют в собственных целях, а цели оправдывают средства. Не всему есть смысл противостоять. Я предлагаю вам больше, чем защиту. Чувство собственного достоинства, Верес. Уверен, оно для вас значит многое, раз вы предпочитаете оставаться вне зоны доступа.
– Да, я предпочитаю оставаться свободным, – выплюнул я.
– Я предлагаю вам свободу, – надавил он и откинулся на спинку кресла. – Подумайте, я не тороплю. Ваш гонорар переведен на счет. А на вашей почте – условия трудового контракта.
С моих губ сорвался смешок.
– Простите, одичал, – усмехнулся я криво. – Так вы меня отпускаете?
– Так вы ручаетесь за диагноз?
– Да. И вы это знаете.
– Знаю. Тогда на этом все. И я жду от вас ответа.
Как же хотелось послать его в задницу! Но я только кивнул и направился на выход. Горький ждал с Данилой.
– До встречи в лесу, начальник, – оскалился я спецназовцу.
– Подождешь меня? – обратился ко мне Давид.
– У меня есть выбор? – беззлобно огрызнулся я.
Когда Горький скрылся в кабинете, я сгорбился у стенки рядом с невозмутимым Данилой.
– Когда мне маячок-то успели на тачку прицепить? – поинтересовался непринужденно.
Он молчал.
– Твоих рук дело?
– Нет, – ответил тихо.
– Ты бы сработал изящней, – понимающе кивнул я. – Вырубил бы и вшил под кожу.
Данила усмехнулся.
– Сейчас такие технологии, Верес Олегович, что даже вырубать не нужно.
Я покачал головой, пытаясь не выдать страх, скользнувший по лезвию ненависти прямо к сердцу. Как же я ненавидел этих тварей, пользующих «любые средства на свои цели».
И я даже не успел понять, откуда пришла уверенность, что я снова увижу докторку. Когда лифт зашумел тромбом в вене шахты или когда почувствовал запах из раскрывшихся створок? Странная аналогия вынудила бросить неприязненный взгляд на Данилу:
– Проверь вены нижних конечностей, – сказал ему я. – Уж лучше ты в следующий раз, чем кто-то другой.
Данила глянул на меня удивленно, а я уже повернул голову в сторону Нади, замершей у двери кабинета.
– Надежда Яковлевна, подождите, пожалуйста, – спохватился Данила, и наши взгляды с докторкой встретились.
Захотелось по-идиотски впечататься ей в память, чтобы долго еще меня помнила. И ее взгляд дрогнул.
Она отвернулась и вскинула руку, поправляя измученный локон, упавший ей на глаза. А я снова не отказал себе в том, чтобы запомнить ее в деталях – медленно втянул воздух и сглотнул, раскатывая по небу «последний глоток». Ее можно было бы принимать в виде ингаляций, вешать себе на шею и дышать…
Тут двери кабинета открылись, и показался Горький.
– Здравствуйте, – выдала хриплое Надя, а у меня как в замедленной съемке побежали перед глазами кадры: Давид бросает на нее быстрый взгляд, кивает и устремляется ко мне, а я чувствую себя подростком у кабинета директора, из которого вышел отец после взбучки и едва не снес училку, в которую я влюблен по уши.
– Поехали, – вывел меня из ступора Горький.
Надя скрылась за дверьми, а я повернулся к своему конвою. Данила проводил нас до проходной.
– Доброго дня, Верес Олегович, – попрощался учтиво.
– И тебе, – буркнул я и направился на улицу.
Легкие наполнились свежим воздухом, а ноздри – множеством запахов, в которых солировал лес. Вернее, лесные декорации вокруг здания. Было уже далеко за полдень, когда мы выехали с территории.
– Куда ты меня везешь? – поинтересовался я вяло.
– А куда тебя отвезти?
– Тебе не по пути.
– Верес, я бы хотел поговорить. Ты не будешь против?
– Как ты узнал? – повернул я к нему голову. Горький бросил на меня напряженный взгляд, и ответ стал не нужен. – Да ладно! Вот так просто?
– Ярослав просил за тобой присмотреть. Можно угостить тебя обедом?
– Можно меня допросить.
– Я хочу помочь, – терпеливо возразил Горький.
– Прости, я, наверное, верю тебе. Но привычка…
– Понимаю…
– Мне было слишком страшно сегодня, – выдавил я. – И меня от этого мутит. Останови пожалуйста…
Давид послушно съехал на обочину, где я и проблевался от души.
– Что-то подсыпали? – тревожно спросил Горький, присаживаясь рядом на корточки, и сунул мне бутылку воды.
– Нет, – сдавленно выдохнул я и принялся жадно пить.
Так повелось, что после каждого такого «сотрудничества» у меня появлялась рефлекторная необходимость вывернуться наизнанку. Сколько раз я жалел, что не могу просто сдохнуть…
Уже сидя в кафе на заправке, я почувствовал себя лучше. Горячий чай потек по нутру, согревая и разгоняя остатки адреналина. В зале было пустынно, пахло выпечкой, кофе, жизнью.
– Мне подбросили жучок на тачку. – С губ слетел смешок. – Я – идиот, не проверил.
– Сколько лет прошло с того, как ты вырвался из плена? – спросил Горький.
– Я не хочу об этом говорить, – отрезал я.
Взгляд застыл, а тело наполнилось противной слабостью. Это было целую жизнь назад, но я до сих пор чувствую железный ошейник на горле, бессилие перед теми, кто сильнее, и еле управляемое желание убивать каждого, кто решит снова распорядиться моей жизнью…
– Шесть, – выдавил я раздраженно. – Зачем это тебе?
Горький тяжело вздохнул.
– Я хочу помочь.
– Не надо. Я сам свяжусь с Яром и поговорю об этом.
– Яр за тебя переживает.
– В этом мы с ним похожи, – усмехнулся я. – Но мне вернее просто потеряться. Подальше, чем в прошлый раз.
– Всему есть предел.
– Не думал, что ты опустишься до запугиваний.
– Я не запугиваю, – нахмурился Горький.
