– Герцог, милый мой герцог, вы нынче говорите одними недомолвками. Что за черт! Если уж начали – кончайте, а не то и начинать не стоило.
– Вы не стесняетесь в выражениях, графиня. Дайте по крайней мере дух перевести. На чем я остановился?
– Вы остановились на «тем не менее».
– Ах да, верно, и тем не менее я не только знаю, что его величество не пожаловал, но и догадываюсь – по какой причине.
– Герцог, в глубине души я всегда предполагала, что вы колдун, мне недоставало только доказательств.
– Ну что ж, я дам вам доказательство.
Графиня, заинтересованная этим разговором более, чем хотела показать, оторвалась от шевелюры Самора, которую ворошили ее тонкие белые пальцы.
– Прошу вас, герцог, прошу, – сказала она.
– При господине губернаторе? – спросил герцог.
– Самор, исчезни, – бросила графиня негритенку, и тот, вне себя от радости, одним прыжком выскочил из будуара в переднюю.
– В добрый час, – прошептал Ришелье, – теперь я расскажу вам все, да, графиня?
– Но неужели вас стеснял мой Самор, эта обезьянка?
– По правде сказать, графиня, присутствие третьего человека всегда меня стесняет.
– Что касается человека, тут я вас понимаю, но какой же Самор человек?
– Самор не слепой, Самор не глухой, Самор не немой, значит, он человек. Под этим словом я разумею каждого, кто, подобно мне, наделен глазами, ушами и языком, то есть каждого, кто может увидеть, что я делаю, услышать или повторить, что я сказал, словом, всех, кто может меня предать. Изложив вам этот принцип, я продолжаю.
– Продолжайте, герцог, вы весьма меня этим порадуете.
– Не думаю, графиня, тем не менее придется продолжать. Итак, вчера король посетил Трианон.
– Большой или Малый?
– Малый. Ее высочество дофина не отходила от него ни на шаг.
– Неужто?
– При этом ее высочество, а она прелестна, вы знаете…
– Увы!
– Так юлила, так лебезила – ах, батюшка! ах, ах! – что его величество при своем золотом сердце не мог перед ней устоять, и после прогулки последовал ужин, и за ужином на него были устремлены наивные глазки дофины. И в конце концов…
– И в конце концов, – бледнея от нетерпения, сказала г-жа Дюбарри, – в конце концов король взял да и не приехал в Люсьенну. Вы ведь это хотели сказать, не так ли?
– Видит бог, так.
– Это объясняется очень просто: его величество нашел там все, что он любит.
– Ну нет, вы сами нисколько не верите в то, что говорите: правильнее будет сказать, он нашел там все, что ему нравится.
– Осторожнее, герцог, это еще хуже; ведь все, что ему нужно, – это ужин, беседа, игра. А с кем он играл?
– С господином де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
– Хотите, графиня, оставим этот разговор? – спросил Ришелье.
– Напротив, сударь, продолжим его.
– Сударыня, отвага ваша не уступает вашему уму, так давайте, как говорится у испанцев, возьмем быка за рога.
– Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы[4 - Намек на сомнительную супружескую верность г-жи де Шуазель.], герцог.
– Между тем эта пословица вовсе к ней не приложима. Итак, сударыня, я остановился на том, что партнером короля был господин де Шуазель, причем играл он так искусно и ему сопутствовала такая удача…
– Что он выиграл?
– Нет, проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет, в ту самую игру, которая особенно задевает самолюбие его величества, поскольку его величество играет в пикет весьма скверно.
– Ох, этот Шуазель, этот Шуазель! – прошептала г-жа Дюбарри. – А госпожа де Граммон тоже там была, не правда ли?
– Была, перед отъездом.
– Герцогиня?
– Да, и я полагаю, она делает глупость.
– Какую?
– Видя, что на нее не воздвигают гонений, она дуется; видя, что ее не ссылают, она отправляется в добровольную ссылку.
– Куда же?
– В провинцию.
– Там она будет плести интриги.
– Черт побери, а что ей еще остается? Итак, перед отъездом она, само собой разумеется, пожелала проститься с дофиной, которая, само собой разумеется, очень ее любит. Потому-то она и оказалась в Трианоне.
– В Большом?
– Разумеется, Малый еще не отделан.
– Вот как! Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество дофина ясно дает понять, к какой партии она решила примкнуть.
– Нет, графиня, не будем преувеличивать; в конце-то концов завтра герцогиня уедет.
– А король развлекался там, где не было меня! – воскликнула графиня с негодованием, в котором сквозил страх.
– Видит бог, так оно и есть; трудно поверить, но это правда, графиня. Итак, какой же вывод вы из этого делаете?
– Что вы прекрасно осведомлены, герцог.
– И все?
– Нет, не только.
– Так договаривайте.
– Я делаю еще тот вывод, что добром ли, силою ли необходимо вырвать короля из когтей Шуазелей, иначе мы погибли.
– Увы!
– Простите, – добавила графиня, – я сказала «мы», но успокойтесь, герцог, это относится только к моей семье.
– И к друзьям, графиня; позвольте и мне считать себя в их числе. Итак…
– Итак, вы принадлежите к числу моих друзей?
– Мне казалось, я вам уже об этом говорил, сударыня.
– Слов мало.
– Мне казалось, я уже доказал свою дружбу.
– Так-то лучше; надеюсь, вы мне будете помогать?
– Изо всех сил, графиня, но…
– Но что?
– Не скрою, дело трудное.
– Так что же, эти Шуазели неискоренимы?
– Во всяком случае, они укоренились весьма прочно.
– Вы полагаете?
– Да, таково мое мнение.
– Значит, что бы там ни утверждал милейший Лафонтен, против этого дуба бессильны ветер и буря?[5 - «Дуб и тростник» (Басни; I, XVII).]
– Шуазель – гениальный государственный муж.
– Ба, да вы заговорили, как энциклопедисты!
– Разве я не принадлежу к Академии?
– Полно, герцог, какой из вас академик!
– Пожалуй, не стану спорить: академик не столько я, сколько мой секретарь. Но все же я настаиваю на своем мнении.
– На гениальности господина Шуазеля?
– Вот именно.
– Но в чем вы усмотрели его гениальность?
– А вот в чем, сударыня: он повел дело о парламентах и отношениях с Англией таким образом, что король теперь не может без него обойтись.
– Но ведь он подстрекает парламенты против его величества!
– Разумеется, в этом-то вся ловкость и состоит.
– А англичан подталкивает к войне!
– Конечно, мир его погубит.
– Что же тут гениального, герцог?
– А как вы это назовете, графиня?
– Самым настоящим предательством.
– Столь искусное и успешное предательство, графиня, на мой взгляд, как раз и свидетельствует о гениальности.
– Но в таком случае, герцог, я знаю особу, в ловкости не уступающую господину де Шуазелю.
– Вот как?
– По крайней мере в вопросе о парламентах.
– Это дело – самое важное.
– А между тем парламенты ропщут именно из-за этой особы.
