Елена Княжина "Осколки вечности в Академии Судьбы"

Голубые светляки спорхнули с ветвей и унеслись сияющим роем к заповеднику.

– Не ори, Джи-Джи спит! – шикнули сверху. – Чего вопишь?

Над нижней веткой показался угольно-черный клюв, какой бы пошел ворону или грачу-переростку. Он угрожающе прищелкнул.

– Я Вероника… Мы не представлены, но знакомы.

Помнит ли он наши неловкие столкновения в вампирских покоях? А мое спасение от скарабея?

Судя по цепкому взгляду, все он помнил. Но желал бы забыть: у Аарона потом серьезное несварение было.

– Представлены, не представлены… Знаю я, кто ты. Месяц искали всей стаей. Крылья об тучи стерли. Нашлась, беглянка?

– Не беглянка, – возразила я. – Пленница.

– Даже так? – он нахмурил смоляные, глянцевые перья и со вздохом добавил: – Сиди тихо, сейчас спущусь. И только пискни мне!

– Кх-кх-кто там… Ар… – донеслось сонное из гнезда. Затрещали ветки, послышалась возня. – Если это опять связано с твоим дружком зубастым… от которого у меня линька раньше срока случилась…

– Спи, спи. Причем тут Эрик? Нет его. Забудь. Отдыхай, Джи, перышки восстанавливай. С этой проблемой я сам разберусь, – успокаивающе пробормотал птиц и вернул недобрый взгляд на меня.

Словно мой визит в лесную чащу поставил под угрозу семейное счастье пернатых.

– За мной иди, – ворчливо прокудахтал птиц и черной крылатой тенью спикировал с ветки.

Он ловко перемещался между еловых крон, паря на уровне глаз. Мне же, крыльями обделенной, пришлось перешагивать замшелые пни, сплетения колючих кустарников и заболоченные лужицы, до колен задирая подол больничной сорочки.

Наконец, отведя нас на безопасное расстояние от гнезда, Аарон остановил полет и приземлился на поваленное дерево.

Постанывая от облегчения, я примостилась рядом. Слабость атаковала мышцы, после «успокоительных» Анны Николаевны ватные ноги едва слушались.

– И как я до этого докатился? – ламбикур кинул горестный взгляд на темный овал гнезда, оставшийся далеко позади. – Был «Аарон Бразильский Демон», «Аарон Черная Смерть», а стал «Арри-подкаблучник с выщипанным с горя хвостом»…

– Какая драма, – вздохнула я с ненатуральным участием. И поставила в лунку между ветвей банку с орехами. Мое скромное подношение упертому ворчуну.

– Я нынче веду трезвый образ жизни, – отвернулся птиц и нахохлился. – Вернули тебя, значит. Хоть какие-то отрадные новости. Джи издергалась за своего князя черноокого, а ей нынче нервничать нельзя.

– Что так?

– Птенец у нас будет. Новый, – мрачно пробубнил Аарон. – Что скривилась, дуреха? Это… радостно.

– Радость в убийственном карканьи так и плещется, – промычала я, закидывая в рот орех.

Разгрызла, поморщилась. Перченое, терпкое, горькое. До слез из глаз! Это… явно мужское лакомство. Для организма покрепче.

– Я рад. Просто… не вовремя, – процедил Арри сквозь стиснутый клюв, старательно отворачиваясь от банки с орехами.

– Значит, у вас там яйцо?

Я кивнула на темное гнездо, пытаясь продышать проблему. Но ядреный привкус с языка не исчез.

Многое изменилось за месяц, что я провела в беспамятстве. Тут жизнь не остановилась. Продолжилась.

У Эвер, наверное, уже живот округлился. Кузине Софи вот-вот рожать. Джи-Джи заразилась весенним настроением и снесла яйцо…

И я. Боги, и я тоже снесу. Яйцо. Клыкастое!

– Ссоры и примирения никогда не оканчиваются ничем хорошим, – хмуро покивал ламбикур и сделал крошечный шажок к банке.

– У меня тоже будет. В смысле… птенец, – прошептала я, бросив на Арри быстрый взгляд. И отвернулась тут же, коря себя за легкомысленную откровенность.

Если они с Эриком близки так, как видится, информация очень быстро попадет в хищные лапы. А я не уверена, что готова… и вовсе не за этим искала пернатую компанию. Наверное.

– И… какой же породы? – напряженно уточнил Аарон, с подозрением косясь то на банку, то на мой живот.

Богиня, точно! Я быстро выплюнула недогрызенный орех, вызвала жезлом струю воды и тщательно прополоскала рот.

Никогда к этому не привыкну. Никогда.

Что надо беспокоиться. Но не волноваться. Думать за двоих. Питаться вдумчиво.

«У меня другой рацион. Так что поешь за двоих…»

Не в этом смысле, Эрик. И прочь из моей головы!

– Одной Судьбе ведомо, какой породы, – прохрипела я, отплевываясь от ядреной пакости. – Княгиня Анна говорит, пятьдесят процентов, что у капельки будут клыки.

Ну куда, куда мне клыки?

– Хотя бы не перья, – усмехнулся птиц и бочком отпихнул меня дальше по стволу. – Давай сюда свои орехи. Что-то я тоже разнервничался.

Аарон на несколько минут завис над банкой, выбирая лакомство. А потом еловая чаща наполнилась сладостным хрумканьем и щелканьем.

Поддавшись соблазну заесть горе, я достала из кармана крекер и горсть сушеных ягод. Одному упырю ведомо, когда я ела в последний раз. И была ли та пища здоровой и сбалансированной.

– Где Эрик? Я должен увидеть клыкастого и в красках ему объяснить, как его проделки сказываются на моем браке! – кряхтел птиц, ловко раскалывая клювом бразильский орех. – Скольких нервов они стоили моей супруге… и ее сюзу… которым она, к прискорбию, дорожит…

– Как славно, что наше желание увидеть Эрика обоюдно. Мне тоже есть, что ему сказать, – прохрумчала в ответ, вспоминая, как придумывала гневную тираду по пути в ламбикурий лес. – Я за этим и пришла. За помощью… Ты должен его найти.

– Вы не вместе вернулись? – озадаченно щелкнул Аарон. Его немаленькие глазищи стали еще шире. – Он что же, осмелился бросить родного птенца? Совсем одичал, мудокрыл?!

– Он только меня вернул, а сам… – я отрешенно помотала головой. – Думаю, господин Валенвайд не в курсе нашего… кхм… «яйца».

Господин… Валенвайд…

Шурхов Блэр ему господин! Да чтоб ему вся невинная кровь поперек горла вставала еще три сотни нет!

– Так, леди… Рассказывай популярно, что натворил клыкастый, – с толикой мрачного любопытства велел Аарон. И крылом подгреб банку с орехами поближе к черной тушке.

Послышалось в его голосе что-то демоническое, в духе Андрея Владимировича. «Детали не опускайте. В них вся соль».

Ну вот еще!

Я поджала губы. Не опущусь до пикантных подробностей и сопливых жалоб на Судьбу-богиню. Во мне еще осталась пара капель достоинства… А также порция вампирской крови и иных его ценных жидкостей.

Воздев мокрые глаза к небу, я обняла себя за плечи и принялась раскачиваться. «Арри умеет слушать»… Выговориться разумной птице? Приятелю древнего монстра?

Нет-нет, это лишнее. Правильным будет сохранить все в себе. Запечатать накрепко, наглухо, и изредка, понемногу приоткрывать крышку, глотая боль по чуть-чуть. «В гомеопатических дозах».

Решение молчать принялось легко, даже дрожь, сотрясающая тело, угомонилась. А потом из меня вдруг полилось. Признания, обвинения, шурховы детали… Рот не закрывался: «пробочка», видно, вынулась и потерялась.

– В голове не укладывается, – выдохнула я сокрушенно. Вскочила с дерева и принялась ходить вокруг глянцевой лужи, заросшей липким мхом. – Сначала он… сначала он накачал меня «Имморой». Заставил забыть о том, что отец мертв. Каждый день Эрик давал мне по капле обезволивающего зелья и Ублиума, чтобы поддерживать иллюзию. Будто все правильно, будто папа жив, будто Эрик не убил его на моих глазах самым жестоким образом! Не выпил досуха!

– Я слышал… читал в «Трибьюн», – поправился птиц. – Смерть графа Ланге окрестили «жестоким вызовом, брошенным магическому сообществу». А Эрика сравнили с низшей неразумной тварью, полностью подчиненной животным инстинктам.

– О, эта тварь разумная, – заверила Аарона, заведенно кивая. – А потом… потом Эрик понял, что крошечная капелька «Имморы» делает меня очень послушной куколкой. И он… заигрался. Решил быть монстром до конца.

Арри молча расправил крылья, принимая удобную позу. Готовился внимать хоть до утра. Или просто не спешил в гнездо к нервничающей половинке и негаданному яйцу.

– Ублиум в организме пожирал мои воспоминания, – с дрожью в голосе поведала ему, обмерзая с плеч до пяток. – Дни слиплись в один. С утра я еще помнила, что было ночью. Краснела, смущалась. Но к полудню все стиралось… как дымка, как туман… Я не помнила, сколько дней мы сидим в «Крепости». Знала только, что нельзя выходить за порог. И что Эрик отпустит… Он обещал.

«И ты сможешь ненавидеть столько, сколько пожелаешь. А пока мне нужно к этому приготовиться».

Вот только я оказалась совсем не готова.

– И он отпустил, – со вздохом договорила я. – Позволил уйти. Вернул все украденное… кроме целого месяца в логове арканов!

– Так вот, куда он… Хитро, – глубокомысленно промычал Аарон. – Никто не заподозрил бы, что Эрик вернется туда добровольно. Слишком тяжелые воспоминания.

– Когда он… когда он вышвырнул меня сюда… на крыльцо академии… я думала, что папа умер вчера, – прошептала, торопливо смаргивая слезы. Стыдливо отвернулась от проницательных молний в птичьих глазах. – А оказалось… что у меня вместо крови – зеленая жижа, отбирающая память… а в утробе – клыкастый малыш. И у людей вокруг прошло тридцать дней со Дня Судьбы!

– А я думал, я знатно косячу, – подвел итог ламбикур. – Расскажи это моей паре. Молю. Пускай Джи послушает, что ее Бразильский Демон просто чудо пернатое, верное и любящее. Я ни разу не травил ее обезволивающим зельем! Хотя… мысли такие были.

– Все вы одинаковые, – вспыхнула я и передернула плечами.

Плащ княгини совсем не грел… или мороз шел изнутри, и не было от него спасения.

– Ты должен его найти. Вы ведь связаны, Эрик твой сюз, ты почувствуешь, в какую черную дыру он забился… Я лишь хочу посмотреть ему в глаза. Увидеть, осталось ли в них хоть что-то от человека.

– Сюз? Я вожак свободной стаи! – нахохлился Аарон. – Я никогда не заключал контракта преданности… Мы не служим. Ни магам, ни иным существам.

– Но вы же с Валенвайдом…

– Друзья. Просто друзья. Давние приятели… древние, – проворчал чернокрылый. – Да и какой вампиру ламбикур, ты в своем уме? Клыкастые теряют невинность с первой выпитой каплей крови. Их аура темна от рождения.

– Ясно, – я обреченно опустилась на бревно.

Выходит, гневная тирада, придуманная мной по пути в чащу и наполовину состоящая из неприличных оборотов, останется не востребована.

– К тому же я не могу надолго покидать гнездо. Джи мне все перья выдергает, если опять улечу… Нельзя сейчас, – Арри неоднозначно тряхнул крыльями. – Птенец. Скоро. Первый вылупился без меня, я тогда был слишком свободен и слишком глуп… Второго не пропущу.

По лесу прокатилось гулкое ламбикурье уханье: часть стаи вернулась с кормежки и шумно устраивалась в гнездах на ночлег.

– И Эрик не простит себе, если пропустит, – вздохнул Аарон, сопя в ореховую банку и пытаясь надышаться парами. – Ох и зелье он заварил…

– Зачем он сделал со мной такое? «Иммора», Ублиум… Стыдные «игры» на коврах и в креслах… За что? – мычала я, сжимая челюсть до соленого привкуса. – Это жестоко. Не по-человечески.

– Все совершают ошибки. Делают глупости, – сумрачно выдал птиц. – Особенно те, кто уверен, что за три сотни лет видел всякое, все познал и уж точно не попадется в ловушку эмоций… Страх потери отключает разум, маленькая леди. Уязвимость заставляет защищаться от боли.

Я с удивлением покосилась на мрачного философа, уже нетвердо стоявшего на лапах. Пернатого штормило, заваливало на поворотах, пока он прохаживался по бревну взад-вперед.

«Уязвимость заставляет защищаться от боли…»

Я была уязвима тоже. Я вверила Эрику себя – всю, до последней мурашки. Леди Вероника Честер целиком – от трясущихся длинных пальцев до дрожащей губы, от подмерзших колен до пунцовых щек – принадлежала вампиру. Открытая, обнаженная, оголенная до последнего нерва.

А он – предал. Убил. Сначала отца, а потом мою волю. Воспользовался слабостью, уязвимостью, робким доверием… Папина кровь еще не обсохла на его зубах, а Эрик уже целовал меня. И заставлял целовать и любить в ответ, позабыв о горе, об утрате. О трауре, который всякой дочери положен сроком не менее месяца, а то и полугода.

Я творила немыслимые, стыдные вещи. Ублажала трехсотлетнего монстра так, как ему желалось. Наряжалась, раздевалась…

Пока моя семья провожала отца в последний путь. Пока матушка отсылала молитвы Судьбе-богине, проливая слезы у фамильного склепа. Пока братья требовали у магтрибунала найти виновника в смерти графа. Он не дал мне даже проститься!

В миг похищения вампир думал лишь о себе и был согласен расплачиваться после. Так откуда чувство, что расплачиваюсь по счетам до сих пор я?

– Эрик всегда остерегался повторить пример приятеля. Спятить из-за женщины, ошибиться, привязаться… И упустить все, – Арри кивнул на хрустальный купол закрытой оранжереи.

Отсюда был виден только стеклянный шпиль, но я не раз наблюдала красивое строение из окна. И, кажется, разок во сне.

– Что там? – прохрипела, растирая грудь.

Ребра сдавливало подступающими рыданиями, тело встряхивало. Я пыталась отогнать истерику. Проговорить боль, отвлечься. Мне нельзя волноваться… но как же хочется!

– Редкие виды растений, выводок эльфийских лотт и один белобрысый ублюдок в прозрачном гробу. Тоже в своем роде редкостный, – профыркал птиц. – Бессмертный Блэр, заточенный в капкан из смертной плоти.

– Судьба-богиня… Зачем его тут хранят?!

Очень сомнительное «сокровище».

Я встала и внимательнее всмотрелась в оранжерею, окруженную плотной сеточкой охранных чар. Могла бы и раньше догадаться, что никто не станет воздвигать неприступную стену ради нескольких цветочков.

– Тут надежнее всего. Ни к чему вдовушке с сыночком знать, где папаша хранится. От греха. Сами печать не снимут, но проблем добавят.

– Я должна была выйти замуж за «сыночка», – поведала ламбикуру.

– Знаю. Эрик рассказывал. Это его сильно припекало, – хохотнул недобро. – Сосватана за дитя Блэра, а носишь птенца от его бывшего друга… До чего Судьба прозорлива.

Грудь взрывало раздражением всякий раз, когда взгляд касался хрустального купола. Будто Августус Блэр повинен во всех бедах Вероники Честер.

За неимением Эрика под рукой я бы с радостью отпинала ногой саркофаг. Смутно помнилось что-то такое, прозрачное, жуткое, коркой льда покрытое, из сновидений.