Елена Княжина "Осколки вечности в Академии Судьбы"

– Голодна. Нельзя сбивать режим. Ты сама говорила, что должна спать и питаться… хоть изредка. Я услышал, – бормотал он, с напряжением вглядываясь в кружевную лямку. – Только побыстрее, молю.

Я уселась на кресло, убранное праздничным серебристым чехлом, и придвинула тарелку. Рядом тут же появился до краев наполненный бокал. Я подавила довольную ухмылку: изголодавшийся вампир – сама забота.

В рубиновой взвеси плавали, медленно опускаясь на хрустальное дно, ярко-зеленые капли. Я заранее знала, каким будет вкус – сначала чуть горьким, потом чуть сладким, потом обычным, хмельным. И не удивилась, когда сделала первый глоток. Поморщилась, но выпила все.

Это наш маленький вечерний ритуал. Как истинно ночное чудовище, Эрик оставляет главные развлечения на темное время суток.

Утром мы долго спим, завесившись плотными шторами. Едва не до полудня. Мадам Туше одолел бы спазм сердечной мышцы, узнай она, что ее воспитанница позволяет себе ворчать на солнечные лучи и, жмурясь, прятаться под вампирской подмышкой от утренних забот.

После пробуждения и омовения, которое традиционно происходит в купальне на втором этаже и сопровождается чем-нибудь стыдным, игривым и плюхающим, у меня остается два-три часа свободного времени.

Я взялась приводить в порядок нашу Крепость. Вернула к жизни те засохшие растения, какие еще можно было спасти. Извела пыль в большинстве комнат, объявила войну паутине и плесени…

Было несколько мест, куда Эрик запрещал влезать. Я не спускалась в подвалы, не заглядывала в лекарские шкафы со снадобьями, не посещала кабинет с древними артефактами и арканскими книгами, не выходила за порог, окруженный защитными чарами…

Еще пару спален Валенвайд брезгливо объявил запретными и, морщась, навесил на них магический замок. Даже простыни там не дал сменить, чтобы руки не пачкала.

Остальные просторы были моими владениями. Я перебирала старинные сервизы и каждый раз ставила на обеденный стол какую-нибудь новенькую мелочь, приятную глазу. Серебряный молочник, декорированный рубинами, или вазу эльфийской работы, инкрустированную лунными опалами.

Иногда я перебирала украшения, забытые прежними хозяевами в маленьких сундучках. Замки открылись легко. Эрик проверил – на большинстве ожерелий и колец не было никаких чар, – и великодушно разрешил надевать украшения к ужину.

Иногда я орудовала жезлом и швейными чарами, приводя в порядок новое платье из безразмерной гардеробной. Все эти одежды несли воспоминания о чужой жизни… Поэтому я примеряла наряды ненадолго. А потом Эрик велел их снять.

Временами Валенвайд казался мне отстраненным, задумчивым. Пустым и холодным, словно власть хищной половины отключила в нем все человеческие эмоции. А в другие дни – остро чувствующим, взволнованным. Он вдруг хватал меня и прижимал к себе до синяков: то, что в нем пробудилось, усыпить нельзя.

Дни тянулись один за другим, наполняя тело благостной истомой и ощущением безмятежности. Но вечера не повторялись. Каждый был не похож на предыдущий.

Поначалу я боялась глубин, в которые нас заведет неутолимая жажда, но потом расслабилась. Эрик лучше меня знал, чего я хочу. И он ни разу не обманул… Мне нравилось все. Пусть и краснела я, как перезрелая ягода, а наутро прятала нос в одеяле и мечтала забыть о сотворенном.

– Ешь, принцесса.

– Не хочу есть одна, – вздохнула, неодобрительно постукивая вилкой по краю тарелки.

– У меня другой рацион. Так что поешь за двоих, – попросил клыкастый.

Я послушно нагнулась над опаленным куском мяса. Богиня, пусть это будет не лавасилиск и не саблехвост!

– Это еда для горного тролля, – рассмеялась я, старательно пережевывая жесткое мясо и слизывая с губ пряный сок.

– Для истощенной птички тоже подойдет.

Голодный взгляд сшибал с плеча кружево сорочки, и оно податливо сползало. Я не поправляла, терпела. Изнывала от жаркого воздуха, скопившегося между нами.

– Взорвусь сейчас, Вероника. Иди ко мне.

Я с готовностью отбросила вилку, отодвинула тарелку и скинула с плеч кружева. Внутри давно пробудился совсем иной голод. А мясо пускай съест тролль.

***

В холодном поту я подскочила на подушке. Отдышалась, пытаясь нахлебаться свежего воздуха впрок. Точно с черной океанической глубины вынырнула.

На зельеварительном столе пыхтело душистое варево, хрустальная чаша источала ароматы мяты и ромашки. Самой Анны Николаевны нигде не было.

На подносе мерцали колбочки с пробами ауры, на краю кушетки лежали чистая больничная сорочка и полотенце. Я свесила черные пятки с койки и осторожно коснулась холодного пола. Вроде стою, не падаю…

Выходит, Эрик наряжал меня, точно тряпичную куклу на весенней ярмарке? Пользовался мной, как… как вещью? Услужливой девицей для грязных утех? Велел одеться, потом раздеться, и так по кругу? Все тридцать шурховых дней?!

Ах да, верно… Древний монстр украшал мной интерьер. Я ведь для этого рождена.

А потом, когда наскучило, забрал память и вышвырнул на порог. Или я сама сбежать умудрилась?

Желая немедленно смыть хлещущее внутри отвращение, возмущение и раздражение, я подхватила сорочку и побежала в душевую. Черную рубашку Валенвайда стянула на ходу и по пути зашвырнула в маг-контейнер для уничтожения.

Сколько мочалок потребуется, чтобы смыть с себя гадкое послевкусие пробудившейся памяти?

***

В душевой я провела почти час. Терла кожу до красноты грубой мочалкой, хлебала воду прямо из лейки, выгоняя вкус горькой сладости с языка. Взбивала пену на волосах, мылила тело всюду, куда дотянулась. Стирала горячим потоком следы, оставленные чужими пальцами и языком.

Спятил он! Точно спятил! Только зверь, бесчувственный, эгоистичный, способен присвоить силой… Лишить свободы и воли… Заставить забыть. О жестоком убийстве, о красных лужах на аптекарском балконе, о стеклянных глазах отца.

Целый месяц я помнила только о хрустале чувств, что звенели в сердце. О своей любви к кровожадному монстру. А он этим пользовался. Укладывал в кровать, словно ничего не случилось.

Эмоции были настоящими, вот только… Не бывает одного без другого. Невозможно взять и выбросить кусок себя, чтобы не мешался под ногами.

И теперь… Эрик прав, теперь стало невыносимо.

Не помню, когда была такой злой. И была ли когда-то. Кажется, способность раздражаться в нас искоренили еще на первом курсе. Максимум гнева, на который способна милая леди, по уровню не превышает бульканье кипящего конфитюра.

Но сейчас во мне рождалось столько грубостей и резкостей, которые я желала немедленно высказать вампиру в лицо, что меня разрывало на лоскуты. Как он мог так со мной? За что?

– Вероника, ты там чешуей не обросла? – с осторожным лукавством спросила Анна Николаевна через тонкую дверь. – Люмьеры случайно не отрастила?

– Я просто… я…

Я порывисто крутанула вентиль и остановила поток. Из глаз продолжало течь, но это другое.

– Отрицанием делу не поможешь. По себе знаю…

– Я не отрицаю. Я… злюсь. Так злюсь! – взвыла обиженно, растираясь полотенцем. – Грудь аж печет.

– Я приготовила успокоительное. На ранних сроках лучше не волноваться…

– Но я хочу волноваться. Хочу кипеть. Чувствовать самостоятельно! Это мои эмоции, а не… не кем-то подброшенные, внушенные и вообще, – вспыхнула я, яростно забираясь в больничную сорочку.

– Однако твой ребенок…

– Как мне с этим быть? Ребенок. Богиня, ребенок! – я бросила на пол полотенце и уселась сверху. Прислонила затылок к двери, за которой стояла княгиня. – У меня ничего не осталось. Никого. Я даже с трудом понимаю, кто я и где я. Единственную вещь, которая связывала меня с прошлым, я только что бросила в маг-уничтожитель.

Ни-че-го. Ни-ко-го.

А ведь недавно все, что меня волновало, – это низкий балл за «Извлечение», который сильно испортит табель успеваемости. Мать разочаруется, отец пожурит…

Отец не пожурит: он умер. Мать не разочаруется: она стерла имя «Вероника» из памяти.

Моя жизнь была распланирована. Понятна от начала и до конца. Учеба в Париже, удачная помолвка, перспективный брак, роль, отыгранная на отлично…

Этому я училась несколько лет – быть послушной дочерью и идеальной супругой. Смиренно принимать судьбу первокровки-аристократки. Не знать, не думать, не заглядывать в темноту. А если случайно увидела, услышала или прочитала дурное – сделать вид, что не заметила. Высший класс, матушка этим чудно владеет.

Не так уж плохо было жить в коконе предопределенности. У меня было все, кроме свободы воли… Семья. Подруги. Жених. Репутация. Будущее.

Я от всего отказалась. Всех предала ради любви. Жестоко высмеяв «оковы» аристократов, Эрик подарил мне свободу и волю. А потом сам же их отобрал!

И вот – никого. Ничего.

Отец мертв, матушка видеть меня не желает. Братья первыми вонзят кол в сердце, чтобы не позорила род «грязным приплодом».

Жених – абсолютно чужой человек, отродье черной крови. Подруга – хитрая вертихвостка, предательница с рыжим пушком на невинной морде. И вишенкой на кошмарном торте – любимый мужчина, который… который не смог удержать клыки за губами и все испортил! А потом еще потоптался на пепелище!

– Прошлое так легко не уничтожить. А ребенок – это тоже семья, – прошептала Анна Николаевна и поскребла медную ручку. – Открой, Вероника. Ты не будешь одна. Я постараюсь помочь.

Помощь вышла специфической. Княгиня накачала меня «убойным транквилизатором на волшебных травках», как она сама обозвала густо-зеленое варево, и уложила обратно на кушетку.

Я провалялась до вечера. Заливаясь слезами, хрипя и кусая подушку.

Мне снились кошмары. Как я наливаю в детскую бутылочку что-то красное и несу к колыбели. Как гордо демонстрирую новорожденного малыша леди Аврелии, и ее выворачивает прямо в сияющей столовой замка Честер.

Как под шепоток толпы я с коляской иду в банк, в раздел полукровок, чтобы с позором зарегистрировать клыкастое дитя. Потомка того типа, чей оскал часто мелькал на первых страницах «Трибьюн».

Как меня встречает Эмиль за стойкой приема и выдачи. Брата окутывает хрустальный свет регистрационной залы. Почетные горожане избрали его новым банкиром, и он начал носить суконные костюмы и отращивать полагающееся должности пузо.

Его чуждый взгляд пробегает по маг-идентификационной карте, но брат не узнает имени. Кто такая Вероника? Никто. Отрава из прошлой жизни, спутавшаяся с убийцей отца.

Кошмары не прекращались, танцующие единороги не могли прорвать их вязкий круговорот. Я выревела все, что накопилось за тридцать дней… А возможно, и больше.

Проснулась в сумерках, красная и опухшая, в пустой холодной палате. Выпила два стакана воды, возвращая в организм хоть немного жидкости. Вытерла мокрым полотенцем лицо и нащупала под кушеткой домашние туфли.

На крючке, волнуемый сквозняком, болтался плащ целительницы… И я поняла, что хочу немедленно выйти. Покинуть очередную клетку, пока в меня не влили новых успокоительных, которые ни тролля не успокаивают.

Замотавшись в чужой плащ, я вероломно пробралась в кабинет главной целительницы. Тут пахло кофейными зернами и сухими травами.

В подвесном шкафчике над кофемашиной хранились запасы печенья, сухофруктов. Стояла небольшая баночка с орехами, замоченными в крепкой настойке. Для особых гостей. После секундных сомнений лакомства перекочевали в мой карман.

В кабинете княгини, обставленном уютной желтой мебелью, тоже имелось окно – с видом на полчище стеклянных теплиц и далекий заповедник. Я уселась на подоконник, перекинула ноги и по примеру вампира сорвалась вниз. В темноту.

Благо, больничное крыло располагалось на первом этаже академии и туфли быстро нашли опору. Размазывая слезы по щекам, я двинулась к лесу – в место, где обосновалась ламбикурья стая под предводительством Аарона Черного.

Милая леди должна вести себя достойно. Милая леди должна выглядеть элегантно и утонченно даже в моменты горя. Милая леди должна держать эмоции при себе. Должна, должна…

Но я, тролль дери, больше никому ничего не должна.

Глава 9. Птенец

– Аарон! Вы здесь? – орала я хрипло, наматывая круги под елками.

В Петербурге смеркалось, кроны отбрасывали наземь жутковатые тени. Колючие лапы создавали над головой причудливое темно-зеленое кружево. Я зашла довольно глубоко в чащу – свет от фонарей сюда едва проникал.

– Ау-у-у… Вы знаете, где дом вожака свободной стаи? А вы? – спрашивала, сталкиваясь с недобрыми взглядами-молниями в темноте.

В гнездах наверху копошились ламбикуры. Они высовывали курчавые бордовые головы, глядели на меня с любопытством. И тут же забирались обратно в свои «аистиные» лежанки из сухих веток, сена и мха.

– Где живет Арри? Черный? Эй, вы… А вы? – вцепилась взглядом в клювастую морду с ярко-оранжевыми глазами. – Где гнездо Джи-Джи?

Так вроде зовут его вторую половинку, ответственную за птичьи драмы? Ту, у которой перья выпадают, если ссора затягивается?

– Улетай, милочка, пока не заклевали. Или не слышала, что студентам в эту часть леса ходить запрещено? – из дупла высунулась всклокоченная совиная морда с помутневшими серыми омутами глаз. Эта ламбикурица была старой. – Мы свободная стая, мы не выбираем себе сюзов… Будь они хоть какой крови…

– Слепая ты, Ария, раз ауры не видишь. Барышня в сюзы негодная, порченая, – прокаркали сверху.

«Порченая»… Снобы лохматые. Они бы с моей матушкой подружились.

– Так чего она пришла тогда? – удивленно проухала пернатая старушенция. – Чего шум подымает на весь лес?

– Я ищу Аарона Черного, – процедила я, ввинчивая каблучки домашних туфель в хвойный опад. – Это связано с… Эриком Валенвайдом.

Сердце больно укололо, стоило произнести вслух имя упыря. Мудокрыла!

– Так чего сразу не сказала? На красноствольной сосне живут они, справа от беличьего дупла. За площадкой для выгула хеккаров.

Решив, что снабдила меня исчерпывающей информацией, Ария свернулась в разлохмаченный бордовый клубок и задремала.

Ориентиры нашлись на диво быстро. Сначала из лесной темени вынырнула площадка для выгула хеккаров. От огражденной зоны резко тянуло продуктами жизнедеятельности копытных.

Опасаясь вляпаться в кучку ценных ингредиентов, я обогнула загон по широкой дуге и чуть не впечаталась носом в красный ствол. Выругалась так, как милой леди совсем не положено, и в отместку получила шишкой по лбу. А вот и беличье дупло.

Смиренно приняв очередной удар Судьбы, я встала под раскидистой сосновой кроной.

– Арри! Арри, вы тут? – пыхтела я под веткой, с каждым словом повышая голос. – А-а-а-а-арон!

За каким троллем меня сюда принесло? Я смутно помнила, что вытолкнуло меня из окна палаты и заставило шагать в закрытую лесную зону. Чего я хотела? Ответов, советов? Поделиться болью? Вот с этим?

Почему, почему из всех живых созданий для своей цели я выбрала вечно нетрезвого птица? Доверенное лицо Эрика Валенвайда? Угрюмое, мрачное, пернатое, чернокрылое… Со страстью к крепленым орехам и чужим простыням!

– Ар-р-р-ри! – добавив рычащих ноток, завопила я на весь лес.