Сергей Александрович Васильев "Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917"

Распутин, ни слова не говоря, вытащил бумажник, аккуратно, одну за другой, выложил перед спорщиками десять купюр с изображением Мари и Пьера Кюри.

– Сто к одному, что и через год никому не удастся вытеснить русских из Косово… – отчеканил Григорий так громко, что на него обернулись все находившиеся в столовой.

Спор моментально затих, а Распутин, нацепив одним движением форменный берет с кокардой в виде стилизованного взрыва и цифрой 2 под ним, вышел не оглядываясь.

* * *

– Таким образом, – закончил свой импровизированный доклад командующий французскими силами в Косово генерал Бернар Куш, – мы договорились разместить российский военный миротворческий контингент в зонах ответственности Германии, Франции и США. Россия оставляет за собой контроль над аэродромом Слатина, но позволяет использовать его силам НАТО, а российские представители вводятся в штаб KFOR. Кроме вооружённых сил российское командование развёртывает в районе аэропорта военный госпиталь и службы обеспечения. Американские, французские и немецкие военнослужащие будут прикомандированы к российским подразделениям для обеспечения связи и взаимодействия. В связи с этим просьба к командирам всех войсковых соединений представить список своих подчинённых, владеющих русским языком, и командировать их в распоряжение штаба для направления в русские подразделения в качестве переводчиков и делегатов связи. Ответственным за эту работу с русской стороны назначен майор Ежов.

* * *

– Чёртушка, воскрес!

Лёха крепко схватил Распутина двумя руками, как будто боялся, что сейчас отпустит его – и однополчанин растает, улетит, исчезнет в балканской буйной зелени.

– Все больницы, все морги обыскали, весь криминал перетрясли – как в воду канул…

Он держал его за плечи, а по щекам текли слёзы. Огромные, скупые, счастливые тем, что их никто не сдерживает, что они могут вырваться наружу и бороздить запылённые щёки, скатываясь к жёстким складкам уголков губ.

Григорий, долго репетировавший свою речь, примеряя, что и когда скажет Ежову, уже ничего не мог и не хотел говорить, но чувствовал, что и его глаза переполняются влагой, а руки предательски дрожат, и бормотал одеревеневшим языком одни и те же слова:

– Командир!.. Живой!.. Слава Богу… Командир…

Они увиделись ещё на общем собрании и уже не сводили друг с друга глаз, автоматически выполняя протокольные функции: майор – отвечая на задаваемые вопросы, капрал – переводя его ответы штабным офицерам французского контингента. В конце концов Ежов подхватил папку с французскими инструкциями и циркулярами, предназначенными для ознакомления, безапелляционно заявил, что продолжить диалог сможет только после изучения документов, и потребовал переводчика.

Не дожидаясь решения французского визави, он схватил Распутина за руку и утащил в свой штабной кабинет, развёрнутый в гостинице рядом с аэропортом. Приказал никого к нему не пускать и не соединять, закрыл дверь на ключ и только тогда позволил себе обнять легионера так крепко, что вытеснил из души Григория все опасения и сомнения прошедшей ночи.

* * *

– Всё что угодно мог ожидать, но только не такой финт ушами, – качал головой Ежов, слушая рассказ об одиссее Распутина. – Теперь я понимаю, почему тебя не смогли достать эти уроды…

– А ты?

– А что я?

– Ты смог их достать?

Ежов опустил голову.

– Да считай, что нет… Оружие по этому каналу больше не поступало. Крыс в нашем штабе в Чечне исчез в ту же ночь. Все ниточки оказались обрублены – никого взять не удалось. Личности работавших в Москве армдилеров до сих пор не установлены.

– Ну, одну личность, положим, я знаю, – ответил Гриша, рассказав про «гелендваген» и его пассажиров.

– Значит, Бамбуровский, – помрачнел Лёха. – Боюсь, что он нам сейчас не по зубам. Аппарат министра обороны. Можно считать, у Христа за пазухой…

– Почему нельзя?

– А что мы ему предъявим? Заявление дезертира-эмигранта, что видел его рядом с домом Потапыча?

– Дезертира-эмигранта, значит? Ну спасибо, командир!

– Айболит, не кипятись! Тебе же не реверансы от меня нужны, а взвешенные, продуманные действия, не так ли? А они – результат тщательной и честной рекогносцировки, где жопу принято называть жопой, даже если это звучит неприлично. А то получится, как в анекдоте: «Явления такого нет, а слово – есть!»

– Хорошо тебе в твоём статусе так небрежно-назидательно…

– Так ты у нас тоже не раб на галерах. И зарплата у тебя больше отечественной генеральской. А то, что на душе кошки скребут, так не у тебя одного… Ты думаешь, приятно называть своим главнокомандующим пьяное непросыхающее мурло? Морщишься? Вот то-то же… Ну ничего…

Ежов пружинисто поднялся со стула, покопался в бездонном ящике своего стола, выудил плоскую бутылку коньяка «Мартель».

– Вот, союзнички одарили. Давай выпьем за моё спасение тобою и твоё неожиданное воскрешение. Подумаем на трезвую голову, что делать дальше…

– Неужто всё так плохо? – напряжённо спросил Григорий после ритуала жертвоприношения Бахусу.

– Ещё вчера – да. Всё было бес-про-свет-но, – раздельно проговорил Ежов. – Тошно настолько, что готовы были выйти на Сенатскую площадь и открыто объявить о своём неподчинении этой шайке, по какой-то ошибке называемой правительством России. И пусть расстреливают из пушек, как декабристов… Но сейчас появился свет в конце тоннеля. Пусть не надежда, а скромный её лучик…

– И что же явилось источником оптимизма?

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы все вместе вдруг избавились от иллюзий и увидели настоящее лицо «наших западных партнёров». Ведь у нас было столько надежд в отношении «дружеского» Запада. А потом эти бомбардировки… У многих открылись глаза. Стало понятно, кто будет следующим, и что даже в плен нас брать никто не собирается. А вместе с этим пришло понимание, что баксолюбов нужно срочно убирать из власти, чтобы спасти если не себя, то хотя бы своих детей.

Сейчас правильные ребята доводят до кое-кого ультиматум: или идёшь в тюрьму за разрушение страны, или, передав власть, можешь мирно умереть в своей постели, окружённый родными и почестями. Есть такая песенка: «Все тебя любят, когда ты мёртвый». Нас не любят, потому что мы живые. Пусть и с приставкой «полу». Разрушив Сербию, НАТО, не желая и не понимая того, как разрядом тока, запустило почти переставшее биться сердце умирающей страны. Разворот самолёта Примакова над Атлантикой закрыл для нас «лихие девяностые». Начинается что-то новое, а что – зависит в том числе и от нас с тобой.

– А от меня-то что зависит? Как и чем я могу помочь, находясь за тысячи километров на нелегальном положении в рядах как раз того самого НАТО?..

– Согласен, – кивнул Ежов, – возвращаться тебе опасно. Во всяком случае под своей фамилией. Придётся пока оставить всё как есть. А насчёт того, что ты в НАТО… так это хорошо. – И майор, подмигнув Распутину, улыбнулся такой знакомой улыбкой Лёхи-взводного.

Они попытались разобраться во французских скрижалях, но настроение было не бумажное. В итоге плюнули, и Распутин, на правах старожила, повёз друга показывать ему услуги местного общепита.

Несмотря на то что оба любили баранину, единогласно было решено отдать предпочтение сербской кухне. Товарищи заняли один из трёх столиков в абсолютно безлюдном крошечном кофане на берегу речки с непроизносимым названием, не переставая обмениваться новостями.

– Да знаю я всё это, – устало отмахнулся Ежов от рассказа Распутина про последнюю разведку. – Сербских женщин от десяти и до шестидесяти насилуют и убивают, мужчин подвергают процедуре осмотра «на предмет обнаружения признаков принадлежности к мусульманской вере». Если таковых нет, вырезают половые органы… А сколько посаженных на кол, зажаренных заживо, сброшенных в стволы шахт… Но самое омерзительное во всём этом, что боевиков-садистов подвозят на броне к сербским сёлам англичане и американцы, да ещё и следят, чтобы сербы не сопротивлялись. При попытках вооружённого отпора жёсткую зачистку проводят сами натовцы… А потом опять запускают косоваров – завершить начатое.

– Зачем им это? – Григория передёрнуло от омерзения.

– Чисто бизнес, ничего личного. Требуется любыми средствами очистить территорию от нелояльного населения, – тяжело вздохнул Ежов, делая акцент на слове «любыми». – Вот смотри, какую интересную справочку подготовили для нас учёные. – И Ежов достал элегантную кожаную папку из дипломата, с которым не расставался. – Специалисты по рудам и минералам считают, что резервы свинца на одном местном руднике «Трепча» оцениваются в четыреста двадцать пять тысяч тонн, цинка – в четыреста пятнадцать тысяч тонн, серебра – в восемьсот тонн, запасы никеля – в сто восемьдесят пять тысяч тонн, кобальта – в шесть с половиной тысяч тонн. На руднике «Гребник» к югу от Глины доказаны запасы боксита в один миллион семьсот тысяч тонн. Четыре тонны боксита содержат две тонны глинозёма, из которых получается тонна алюминия. «Гребник», таким образом, может произвести четыреста двадцать пять тысяч тонн алюминия. Установленные запасы ферроникеля в Космете составляют пятнадцать миллионов, но, по оценкам специалистов, они значительно больше. Кроме этого, в Косово семнадцать миллиардов тонн запасов угля… Думаю, тебе не надо рассказывать, кто и на каких условиях получит концессию на эти ископаемые сокровища… Однако это не единственный интерес…

Ежов бережно вернул листок геологоразведки в папку.

– Армия освобождения Косово обеспечивает работу наркотрафика по маршруту Афганистан – Ирак – Турция – Косово – Босния – Европа, самому выгодному и безопасному каналу для наркодилеров. Объём перевалки оценивается в три миллиарда долларов. За полтора последних года армия Югославии здорово потеснила «борцов за свободу», обрушила наркотрафик, который крышуется ЦРУ и МИ-6 и барыши от которого идут напрямую в администрацию президента США в Вашингтоне и королевской семье в Лондоне. Это переполнило чашу англосаксонского терпения, после чего на сербов посыпались бомбы…

– А теперь колись, командир, – скользнув взглядом по справке, прищурил глаза Распутин. – С каких это пор на стол майору ВДВ ложатся листочки с такой информацией? Или ты уже не в разведке?

– В разведке, Гриша, в разведке. Только она бывает разная…

– Во как? – вскинул брови Распутин. – Ну, тогда слушай, майор. Тебе это может быть интересно…

* * *

– А всё-таки их ракия – барахло, – поморщился Распутин, приглаживая мясное рагу стопкой горячительного напитка, – хотя, конечно, лучше, чем тот шмурдяк, что мы с тобой пили на Кавказе…

– Значит, говоришь, Дальберг, – не реагируя на реплику Григория, задумчиво произнёс Ежов, кусая губу.

«Новая привычка, он раньше так не делал», – отметил про себя Распутин.

– Слушай, Айболит, – медленно проговорил Лёха. В его глазах заполыхал так хорошо знакомый Распутину огонь почуявшего дичь волкодава. – Мне придётся слетать по кое-каким делам в Москву, а тебя я прошу о помощи в деле, не терпящем отлагательств… Я получил информацию, что на этой, край следующей неделе из Косово в Албанию будут переправлены сто семьдесят две девушки разных европейских национальностей для распродажи на органы. Организаторы – некий доктор Вуле и местный бандит Рамуш Харадинай[35 - Ныне премьер-министр Косово.].

– Ты говоришь о фактах, несовместимых с человеческими нормами.

– Торговля органами началась тут ещё в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Крышуют её, опять же, МИ-6 и ЦРУ. Организуют какие-то чины из «Врачей без границ» и Красного Креста. Да-да, не удивляйся. Я не хочу обвинять огульно всех медиков, но подонков везде хватает. А дальше весь бизнес идёт через Турцию…

– Но почему девушки?! – ужаснулся Григорий.

– Девушкам легче заморочить голову (их якобы везут для работы), они психологически и физически слабее. Женская печень, по мнению живодёров, самая лёгкая для трансплантации и подходит мужчинам.

Распутин поднялся, подошёл к берегу; глядя на бегущую по камням воду, поднял окатыш и с силой запустил его в стремнину.

– Приказывай, командир.

– Минимум – надо узнать хоть что-то про названные мной фамилии. Кто этот загадочный доктор Вуле? Максимум – получить доступ к его тушке и бизнесу, узнать детали, имена бенефициаров, названия клиник, фамилии заказчиков органов. Хотя… Думаю, что эти вопросы уже не на твою и не на мою зарплату…

– В легионе мне точно за это не заплатят, – усмехнулся Распутин, – зато неприятностей за своё любопытство огребу полную чашу…

– Ну, тут мы в одной лодке. За самодеятельность, что я тут с тобой развёл, мне тоже, если что, несдобровать. Кинься ты сейчас с моей информацией куда-нибудь в Сюрте Женераль – не оправдаюсь никакой оперативной необходимостью.

– Лёха, за твои примерчики я тебе точно когда-нибудь морду набью!

– Спокойно, капрал! Не нарушай союзную идиллию! Давай лучше выпьем за единение! Как-никак, впервые с тысяча девятьсот четырнадцатого года русские и французские солдаты оказались в одних окопах. А ведь могли и в разных…

* * *

Лёха вернулся из Москвы стремительно, словно съездил в булочную на такси. Не прошло и суток, как он снова принял Григория в своём кабинете с мордой кота, ополовинившего крынку со сметаной.

– Запоминай, Айболит! – горячо зашептал он на ухо Распутину, наклонившись так низко, что со стороны могло показаться, будто русский майор пытается укусить французского капрала за ухо. – Четыре года назад ты, выполняя мой приказ и идя по следу торговцев оружием, вынужденно перешёл границу Российской Федерации… Всё, что было дальше, включая поступление в легион, является частью операции по выявлению граждан РФ, скрывающихся от правосудия на территории Европы.

Ежов резко распрямился, и лицо его помрачнело.

– Хрен его знает, чем я оправдаю такую самодеятельность, но пока это единственное, что пришло мне в голову и что позволит легализовать твоё нынешнее положение. А теперь главное. – Он опять наклонился к легионеру и продолжил горячим шёпотом: – Выйди на связь с Дальбергом. Сообщи, что согласен на вербовку. И ещё… – Последовала театральная пауза. – Намекни этому иезуиту, что у тебя на примете есть знакомый майор Главного разведывательного управления Генерального штаба России, крайне недовольный своим положением, материальным состоянием и вообще собственным правительством… Поиграем на чужом поле, Айболит. Где наша не пропадала…

Глава 20

Посмотрите, кто пришёл!

Если десант на аэродроме Слатина подчёркивал степень российского влияния на Балканах, то русский госпиталь, развёрнутый недалеко от аэропорта, с первых дней олицетворял милосердие. Тут занимались конкретным делом, спасая от смертельных ранений и болезней всех людей: собственных солдат и офицеров, военнослужащих международных миротворческих сил, чиновников ООН и ОБСЕ и местных жителей – сербов, албанцев, цыган… Лечили без разбора, без различия национальностей и вероисповедания, всех, кто нуждался в помощи.

В Косово развернулись три роскошных, современных госпиталя: американский – в Бонстиле, французский – в Митровице и немецкий – в Призрене. Медицинское оборудование – по последнему слову техники, в том числе компьютерный томограф, где все внутренности человека сканировались от макушки до пяток. Но почему-то именно русский госпиталь местные жители стали называть символом добра и надежды.

Один из новейших приборов – офтальмоскоп 1991 года производства. О таких вещах, как одноразовые медицинские инструменты, простыни, бельё, русским врачам-миротворцам тогда приходилось только мечтать. Самый ходовой аппарат – сухожаровой шкаф, где после стирки и стерилизации всё прожаривалось и шло в работу по новому кругу. Да что там оборудование! Не хватало обычных лекарств: анальгетиков, новокаина, но-шпы… даже капель в нос.

Зато в русском госпитале работали семь кандидатов медицинских наук и один доктор! Такого не видели нигде и ни у кого. Практически все прошли Чечню, многие – Афганистан, в том числе и медицинские сестры. До командировки в Югославию трудились в Военно-медицинской академии имени Кирова, в крупнейших столичных госпиталях Бурденко и Вишневского, в подмосковном Хлебникове, в Самаре и Воронеже… Руки и головы у них были золотые.

Французский санитарный вертолёт приземлился возле госпиталя с триколором под вечер, доставив тяжело раненного легионера. Собственные хирурги в полуполевых условиях делать операцию побоялись, а транспортировку во Францию Вася мог не перенести. Состояние раненого удалось стабилизировать, но прошла уже почти неделя, и ждать дальше было нельзя – оперировать нужно было срочно.

Распутин, намереваясь сопровождать напарника вплоть до дверей операционной, в самый последний момент чуть не опоздал к вылету из-за абсолютно внеплановой встречи.

– Жорж, тебя хочет видеть какой-то абориген, – вызвал его дежурный с КПП.

Напротив въезда в расположение французской части, на кипе готовой к укладке тротуарной плитки, примостился старик… Хотя называть его так было бы неправильно. Есть люди старые, а есть очень пожилые. Он относился как раз ко второй категории. Это было заметно по фигуре. Никакой сутулости, никакой согбенной спины и впалой груди. Широкие плечи поданы назад, правая рука опирается на элегантную трость, будто взявшуюся из прошлого столетия, левая приложена к козырьку летней бейсболки. В тон легкомысленному головному убору – лёгкие льняные штаны и такая же рубаха навыпуск. По тому, как старик вытягивал шею и высматривал внутренний двор, было понятно, что он кого-то ждёт, поэтому Распутин не мешкая направился к этому абсолютно незнакомому посетителю.

– Добрый день. – Григорий решил сразу начать разговор по-русски, предполагая, что этот язык будет более понятен, чем все остальные.

– Здраво! – поприветствовал старик легионера по-сербски и сразу же перешёл на приличный русский язык. – Стало быть, ты тот самый неправильный француз, что нашу Душе?нку у шептаров отбил? Хвала вама пуно!

Серб снял бейсболку, и в Григория упёрся живой взгляд прозрачных глаз – будто чистая река текла в глазницах старика, играя на солнце, отсвечивая голубыми и зелёными сполохами, как северное сияние.

– А её зовут Душенка? – улыбнулся Григорий. – Буду знать. Ну и как она?

В воздухе повисла пауза. Взгляд старика водяным потоком вливался в глаза Распутина, и капрал почувствовал, что голова загудела, как трансформатор высокого напряжения. Даже волосы начали потрескивать, будто наэлектризованные.

– Да вот я как раз и хотел это узнать, – проговорил старик, не опуская глаз.

– Отец, но при чём тут я?

Старик наконец отвёл взгляд.

– Да я вижу, что ни при чём, – вздохнул он и тихо, беспомощно добавил: – Её перед допросом осматривал немецкий врач, предложил работу: она же у нас медсестра. Душенка так обрадовалась… Надеялась, что тебя так легче найти будет… А ты, значит, её тут не встречал?

Сердце Распутина кольнуло неприятным предчувствием.

– Прости, отец, но нет. А как звали врача? Давай у него спросим.

– Душенка назвала его герр Вуле. Из немецкого госпиталя. Может, знаешь такого?

Григорий почувствовал, как его глаза сами расширяются, а руки холодеют. Заметил это и старик.

– Стварно лоше?[36 - Так плохо? (серб.)] – автоматически перешёл он на сербский.

– Знаешь, отец, – голова Распутина моментально переключилась в режим турбо, – давай сделаем так… Ты пока иди домой и жди известий, а я узнаю всё, что смогу…

Вернувшись обратно, он быстро позвонил Ежову. Как же! Лёшкин номер был или занят, или недоступен.

Второй звонок – оперативному дежурному.