– Думает? – Я добродушно насмехаюсь. – Вы же знаете, что любите меня, миссис Таннер.
– Как я уже говорила тебе в прошлом году, можешь называть меня Лидией. Это моя внучка, Кассандра.
– Кэсси, – поправляет она.
– Вообще-то, мы встречались прошлым вечером, – сообщаю я Лидии. – Столкнулись друг с другом на вечеринке. Как дела, рыжик?
– Не называй меня так. – Кэсси сердито смотрит на меня.
Лидия поворачивается к своей внучке.
– Ну вот, дорогая. Мы только что обсуждали отсутствие у тебя друзей, и смотри, теперь у тебя будет друг прямо по соседству. И он уже дал тебе забавное прозвище! Это чудесно. – Она протягивает руку и похлопывает Кэсси по руке, словно успокаивая расстроенного щенка.
Щеки Кэсси краснеют.
– Ты хуже всех, – ворчит она на свою бабушку.
Посмеиваясь, Лидия спускается по ступенькам крыльца.
– Я пойду заведу машину.
– Она сказала это нарочно, просто чтобы смутить меня, – бормочет Кэсси. Она прищуривает глаза, глядя на меня. – У меня есть друзья.
Я невинно моргаю.
– Конечно, похоже на то.
– У меня есть друзья, – настаивает она, и из глубины ее горла вырывается рычание.
Я подавляю смех. Черт, она симпатичная. Типа до смешного милая. У меня слабость к цыпочкам с веснушками. И тем, кто краснеет, когда я им улыбаюсь.
– Значит, ты не хочешь быть моим другом? – спрашиваю я, с удивлением глядя на Кэсси.
– Дружба – это огромное обязательство. Наверное, нам лучше просто оставаться соседями. Но тебе повезло, ведь это означает, что мы можем делать много веселых соседских вещей. – Она замолкает. – Я не совсем уверена, что именно. Может, встать у двух окон, обращенных друг к другу, и использовать фонарики для отправки сообщений азбукой Морзе?
– Ты думаешь, соседи так поступают?
– Понятия не имею. Окно моего общежития выходит на кирпичную стену, так что никто не посылает мне никаких тайных сообщений, если не считать пьяного парня из студенческого братства, который вечно теряется по дороге на Греческий ряд[3 - Студенческие мужские и женские организации высших учебных заведений, как правило Северной Америки.] и, спотыкаясь, кричит, что луна ненастоящая. И я не дружу ни с кем из соседей в мамином доме в Бостоне. Не то чтобы мы с тобой друзья. Я имею в виду, что даже не знаю тебя. Мы совершенно незнакомы. Хотя я видела, как тебя бросили, что было одинаково огорчительно для нас обоих, и такого рода совместное унижение приводит к вынужденной близости, которую никто никогда не должен испытывать. – Она обрывает себя. – Знаешь что? Я лучше пойду. Мы с бабушкой собираемся в город. Прощай, Тейт.
Мои губы дергаются в весьма непростой попытке подавить усмешку.
– Ага. Ладно. Увидимся позже, соседка.
Она фыркает, и на моем лице расплывается улыбка, пока я смотрю, как она уходит. Мой взгляд опускается, ненадолго задерживаясь на ее заднице. Черт возьми, отличные сиськи и отличная задница. Хотя она низенькая. Меня всегда тянуло к девушкам повыше. Во мне шесть футов и один дюйм, и я не хочу сломать себе шею, наклоняясь, чтобы поцеловать кого-нибудь. Рост Кэсси – пять футов и два или три дюйма, но что-то в развороте ее плеч и в том, как она ходит, придает ей больше статности. И она забавная. Немного странная. Но забавная. Я уже с нетерпением ждал следующих восьми недель в доме Джексонов. Жить по соседству с Кэсси этим летом – просто глазурь на и без того вкусном торте.
Белый «Рейндж Ровер» направляется к концу кольцевой подъездной дорожки, за рулем миссис Таннер. Я смотрю, как он исчезает, затем направляюсь к соседней двери. Поскольку дома? на этом участке набережной расположены на склоне, между ними не так много пространства, по крайней мере, со стороны, выходящей на улицу, а это значит, что всегда можно увидеть своих соседей. К тому же высокое западное расположение равно захватывающий вид на Авалон-Бэй и непревзойденные закаты.
Дом Джексонов несколько раз пострадал во время последнего шторма, но Гил немедленно нанял подрядчика, чтобы привести его в порядок, и ландшафтного дизайнера – вывезти все упавшие деревья и мусор. Все, что осталось сейчас, – это покрытые мхом дубы и другие взрослые деревья, которые десятилетиями стояли здесь, оставаясь сильными и гордыми. Место полно очарования. Это поражает меня каждый раз, когда я здесь остаюсь.
Я прохожу между изящными белыми колоннами на крытое крыльцо и вхожу через парадную дверь. Внутри я долго осматриваю безукоризненно чистый главный этаж. Я всегда становлюсь параноиком, когда присматриваю за домом, боясь разбить что-нибудь бесценное или пролить пиво на их дорогие ковры. Захожу на кухню и направляюсь к самому длинному острову, который я когда-либо видел. Кончики пальцев скользят по гладкому дубу, выкрашенному в синий цвет моря. Экономка Мэри была здесь вчера, так что все чисто и без пыли. Запах лимона и сосны смешивается со знакомым соленым ароматом, доносящимся со стороны задних дверей. Первое, что я сделал, когда приехал сюда, – открыл все три комплекта французских дверей, расположенных во всю заднюю стену гостиной. Мое настроение всегда в тысячу раз улучшается, когда я чувствую запах океана.
Жужжит телефон, и я достаю его из кармана. Сообщение от мамы.
Мама: Устроился?
Я набираю быстрый ответ.
Я: Да. Распаковал вещи и готов к двум месяцам свободы. Вы, ребята, реально портили мне жизнь.
Мама: Ага, я уверена, вся эта домашняя еда была настоящей му?кой.
Я: Черт. Ладно. По этой части я буду скучать. Но Гил пополнил свой личный автопарк «Фонтанной молнией»[4 - Скоростной катер.], так что это наверняка компенсирует всю жирную еду навынос, которую я собираюсь есть.
Мама: Я завезу немного замороженной лазаньи. Отравление жиром – это не шутка.
Я: Как поживают мои детки? Они скучают по мне?
Мама: Ну… Фадж только что вздремнул где-то четыре часа, а Полли съела жука. Так что я собираюсь сказать… нет?
Я: Не, звучит так, будто они пытаются преодолеть свою тоску по мне. Ты должна позволить им поспать в твоей постели, пока меня не будет, чтобы они не чувствовали себя одинокими.
Мама: Вот уж нет!
Я улыбаюсь в телефон. Мои родители – садисты, которые отказываются позволять нашим собакам спать в их постели. Никогда этого не пойму.
Я: Короче, мне пора идти. Я напишу завтра.
Мама: Люблю тебя.
Я: Я тоже тебя люблю.
Меня не волнует, если это делает меня самым большим неудачником на планете, но иногда я думаю, что моя мама – мой лучший друг. Положа руку на сердце, она самая крутая дамочка, которую я знаю. И я рассказываю ей почти все. То есть, конечно, подробности своей сексуальной жизни держу при себе, но есть очень мало того, о чем я не стал бы рассказывать маме. Папе тоже. На самом деле, я думаю, что и он мог бы быть моим лучшим другом.
Господи, может, я и правда неудачник.
Оставив телефон на стойке, я подхожу к застекленным дверям и выглядываю наружу. За каменным патио, грилем и открытым камином находится короткая деревянная лестница, ведущая на верхнюю террасу. За ней дорожка на нижнюю террасу, тянущаяся к длинному частному причалу Джексонов, оборудованному электрическим лодочным подъемником и крытой пристанью. Я сосредотачиваю свой взгляд на конце причала, любуясь двумя лодками, пришвартованными там в данный момент. Любимая яхта Гила, «Безупречность», пришвартована на пристани яхт-клуба, но свою высокоэффективную моторную лодку и спортивную яхту «Бостонский Китобой» он оставляет на сезон рядом с домом.
По мне пробегает дрожь, когда я таращусь на красно-белую моторную лодку. «Молния». Господи, я бы убил, чтобы выгулять ее, но она безумно дорогая, и мне даже в голову бы не пришло спросить Гила, могу ли я ею попользоваться.
Я серьезно завидую жизни этого мужика. Гил – застройщик, стоящий миллионы, он владеет несколькими объектами недвижимости по всему миру и практически целым флотом лодок. Следующие два месяца они с Ширли проведут в Новой Зеландии, где планируют добавить к своему портфолио еще один дом. И, зная Гила, еще одну парусную лодку. Везучие придурки. Их жизнь кажется мне чистым раем – кругосветное плавание, исследование новых мест…
В частности, плавание под парусом – вот что действительно заставляет мою кровь кипеть. Мне кажется, работы инструктором по парусному спорту в клубе на неполный рабочий день недостаточно. В течение многих лет я мечтал проводить на воде целый день, но это просто неосуществимо, особенно когда мне нужно работать в семейном бизнесе, на пристани Бартлеттов. Не поймите неправильно, это неплохая халтурка. И всегда удивительно видеть, сколько денег люди готовы потратить на свои лодки. Но все равно, я бы предпочел быть на яхте, чем передавать ключи от нее кому-то другому.
Поскольку у меня выходной и Гил разрешил мне воспользоваться «Китобоем» и «Морским котиком», я беру телефон с кухонного стола. Погода идеальная для дня на воде, и я просматриваю свои сообщения, пытаясь решить, кому из друзей написать.
Я почти уверен, что Дэнни, мой коллега-инструктор по клубу, сегодня работает.
Люк должен быть дома, но у меня такое чувство, что у него будет слишком сильное похмелье после вчерашней вечеринки. Когда я уходил около двух часов ночи, он все еще пил текилу с нашими подругами Стеф и Хайди.
Я бы попросил своего приятеля Уайета, нашего местного тату-мастера, но между нами какие-то странные отношения. Но не из-за меня. Я просто занимался своими делами, тусовался с Аланой то тут, то там, когда Уайет расстался со своей давней девушкой и внезапно решил, будто у него тоже есть чувства к Алане. Следующее, что я помню, – я в самом центре любовного треугольника, частью которого никогда не хотел быть, из-за женщины, которая на самом деле не хочет ни одного из нас.
Сначала я отправляю сообщение Люку, который отвечает, не стесняясь в выражениях.
Люк: Братан, у меня дичайшее похмелье. Если я войду в воду, меня стошнит прямо на твое уродливое лицо.
Следующим я пишу Эвану Хартли, хотя я почти уверен, что вчера вечером он сказал мне, что они со своим братом Купером сегодня будут на одной из своих строительных площадок. Я все равно отправляю ему сообщение, поскольку из близнецов именно он с большей вероятностью уклонится от своих обязанностей и отправится днем выпивать со мной на лодке.
Эван: Не могу. Мы слишком отстаем с этой дурацкой работой.
Черт. Думаю, сегодня я сам по себе.
Эван: Но позже пропустим по пивку с Дэнни. В Rip Tide. Около семи. Ты в деле?
Я быстро выдаю ответ.
Я: Идет. Увидимся там.
Глава 4
Кэсси
– Как ты думаешь, шестилетнему ребенку это понравилось бы? – Я держу в руках красную футболку с изображением фиолетового единорога, катающегося на доске для серфинга. – Чем увлекаются дети в наши дни? Я понятия не имею, что подходит по возрасту.
Смех бабули эхом разносится между нами.
– А я имею? Мне только что исполнилось семьдесят четыре, дорогая. Когда мне было шесть лет, по земле все еще бродили динозавры.
Я фыркаю.
– Семьдесят четыре – это еще не старость. И к тому же ты даже старой не выглядишь. – Я вешаю футболку обратно на вешалку. Мне кажется, цвета слишком яркие. Когда я видела девочек на Пасху, они обе были одеты в бледно-пастельные тона. Хм-м-м. Но это могло быть связано только с Пасхой. Я знаю, что моя мачеха Ния любит наряжать их по праздникам.
Когда я навещала их на прошлое Рождество, они были в одинаковых красных платьях и милых повязках из омелы на головах.
Ох. Это слишком сложно, что только подчеркивает, как мало я знаю своих сводных сестер. Но, полагаю, это неизбежно, раз уж их мать позаботилась о том, чтобы я проводила с ними как можно меньше времени. Черт, держу пари, если бы это зависело от нее, я бы даже не присоединилась к ним на праздновании дня рождения в следующем месяце. Бедная Ния. Вероятно, втайне она была в ярости, когда ее девочки-близнецы родились в мой день рождения. И, боже, какая ирония судьбы… новые дочери папы родились в тот же день, что и его старая, что фактически вычеркнуло меня из его жизни, и… «Лучик надежды!» – кричит голос в моей голове прежде, чем я погружаюсь еще глубже на дно.
Точно. Я делаю ровный вдох. Лучик надежды в том, чтобы разделить день рождения с моими сестрами… Одна вечеринка вместо двух. Консолидация – это всегда плюс.
– Я не знаю. – Мой взгляд еще раз скользит по вешалке с детской одеждой. – Может, вместо этого мы сможем сходить в магазин настольных игр? Тот, что рядом со смузи-баром?
Покупка подарка стала на удивление сложной задачей.
Мы с бабушкой выходим из магазина и попадаем в гнетущую июльскую жару. Я и забыла, как жарко здесь бывает летом. И в какой полный дурдом превращается главная улица. Но меня не беспокоят ни душный воздух, ни толпы людей. Авалон-Бэй – это не просто типичный пляжный городок с набережной, туристическими магазинами и ежегодным карнавалом. Это мой дом. Я родилась здесь. Все мои детские воспоминания связаны с этим городом. Я могла бы отсутствовать пятьдесят лет, и это чувство сопричастности, чего-то знакомого никуда бы не исчезло.
– Когда ты встречаешься с отцом? – спрашивает бабушка, пока мы идем по тротуару. Воздух такой горячий и влажный, что дорога под нашими ногами практически шипит от жары.
– В пятницу, – отвечаю я. – Я собираюсь пойти к ним на ужин. А потом, в субботу вечером, мы могли бы сводить девочек куда-нибудь. Может, на мини-гольф.
– Это будет весело. Он не смог увидеться с тобой в эти выходные?
Хотя в ее голосе нет осуждения, я не могу не встать на защиту папы.
– Девочкам предстояло посетить целую кучу вечеринок по случаю дня рождения. Думаю, весь их круг общения – это кучка июльских младенцев.
И он не смог отойти на часок или около того и пригласить тебя пообедать? Устроить ужин?
Неужели у девочек нет матери, которая могла бы присмотреть за ними какое-то время?
Разве им не пора ложиться спать в восемь часов?
Вот они, верные вопросы, которые она могла бы задать, но у бабушки больше такта, и она знает, что у меня сложные отношения с папой.
Честно говоря, я привыкла быть для него на втором плане. Вот уже много лет он прилагает все усилия, дабы избегать общения со мной наедине, если может, хватается за любую возможность, чтобы Ния и близнецы были рядом и служили буфером. Я уверена, отец знает, что я замечаю, но не отдает себе отчета в том, что делает, и я тоже. И потому эта недосказанность между нами все растет и растет. Гора слов, которые мне не высказать. Начиналось все как словесный холмик, но теперь это вершина полуправды гигантских масштабов. Переполненная эмоциями, пронизанная препятствиями. Маленькие обвинения, которые я никогда не произнесу вслух.
