– Прекрати, – велю я сама себе, и один из ассистентов бросает на меня странный взгляд.
Вторая половина дня сменяется ранним вечером. Сначала снимают несколько небольших кадров, затем переснимают, как Хьюго входит в свой дом, на этот раз оставляя шарф. Второй ассистент отводит меня в сторону и говорит, что сегодня вечером я дежурю на съемочной площадке кровавой сцены. Мне придется помогать гримерам между дублями приводить Закари в порядок и делать фотографии, чтобы не упустить ни одной детали.
Двойное дерьмо. Я не только окажусь в первом ряду зрителей того, как Зак убивает Хавьера – что, несомненно, будет жутким представлением, – мне придется к нему прикасаться.
К лицу.
«Вот тебе и отсутствие контакта», – думаю я, а потом проклинаю свои щеки, которые предательски розовеют.
Актеры возвращаются с обеденного перерыва, разговаривая и смеясь. Что выглядит странно, поскольку из-за грима лицо Хавьера напоминает измельченного в фарш цыпленка. Его красоту скрывают отеки от ударов, синяки и кровоточащие раны. Он практически неузнаваем.
Пока идет подготовка к съемке сцены, я наблюдаю, как Зак отходит от Хавьера и от всех, чтобы вжиться в роль. Его дыхание становится хриплым, ноздри раздуваются. Стиснув кулаки, он меряет шагами угол кабинета, словно животное, угодившее в клетку.
Представьте, если эту энергию, неприкрытую и мощную, перенести в постель. Дикий блеск в глазах, когда он берет то, что хочет…
– Господи Иисусе, – шепчу я и прерывисто вздыхаю. Эта вспышка фантазии в сто раз более мощная и эротичная, чем то, что произошло прошлой ночью с Клэем, и все его безыскусные ласки.
Сэм зовет актеров занять свои места. Хавьер ложится на пол у ножек своего кресла, а Закари усаживается на жертву верхом с резиновым ломиком в руке. Они прорабатывают движения и реплики – их не так уж много, в основном Хьюго умоляет сохранить ему жизнь, а Бойд все равно ее отбирает.
Сначала делают несколько проходов, держа камеру над плечом Зака, чтобы снять его от первого лица, а затем роль Хавьера в «Вожделении» заканчивается.
– И на этом с Хавьером Паезом покончено, – произносит Сэм, вызывая аплодисменты съемочной группы.
Хавьер и Закари обнимаются, но съемочная группа быстро приступает к следующей сцене, которая по задумке будет сниматься от первого лица: на полу, под сумасшедшим Бойдом с ломом в руках.
Техники устанавливают камеру на пол на подставку из фанерной доски. Закари опускается на колени над тренажером и хватается левой рукой за перекладину, так что кажется, будто одна его рука упирается в пол рядом с головой Хьюго. Небольшие пластиковые пакеты с кровью стратегически расположены вокруг камеры.
Сэм велит всем приготовиться, и Зак начинает тяжело дышать. Его прекрасное лицо искажается до неузнаваемости от овладевшего им безумия. Точно так же, как лицо Хавьера под гримом. Прямо на моих глазах Зак как будто превращается в другого человека.
Объявляется начало съемки, Зак атакует пакеты резиновым ломиком, и ему в лицо брызжет кровь. Когда съемка заканчивается, Сэм отсматривает видео и решает, что вышло недостаточно реалистично. Команда гримеров со мной на хвосте спешит на площадку.
Вооружившись салфеткой и бутылочкой средства для удаления фальшивой крови, я встаю перед Заком. Его дыхание замедляется, но взгляд затуманен и устремлен куда-то вдаль. Я прикладываю салфетку к его лбу, чтобы стереть красные брызги, и он впервые смотрит на меня. Как будто вернулся из какого-то темного места. Выражение его лица смягчается, и он улыбается.
– Привет.
– Привет, – отзываюсь я, пытаясь сосредоточиться, но у него на нижней губе капля крови, и моя обязанность ее вытереть. Прикоснуться к его губам. При этом я чувствую на себе его взгляд.
– Это наш последний вечер, – замечает он.
Я рискую встретиться с ним взглядом и растворяюсь в нем. В его присутствии. Его близости. Я понимаю, что мне предлагают еще раз встретиться в джакузи. И поскольку он чертовски хорошо выражает каждое свое чувство взглядом, я вижу и его внутренний конфликт тоже. Нерешительность, смешанная с любопытством. У меня мелькает короткая, мимолетная мысль – словно искра на миг осветила тьму, – что, возможно, ему трудно не думать обо мне, как и мне трудно не думать о нем.
Ни за что на свете.
Вчерашняя грязная история с Клэем должна была выбить Закари Батлера из моей головы, но теперь, когда я провожу салфеткой по его щекам и подбородку, у меня дрожит рука. Тревожные звоночки вины и горя начнут звонить, даже если я просто рассмотрю возможность…
Зак нежно улыбается.
– Итак, я тут подумал…
– Готово, – перебиваю я и быстро отступаю назад.
К нам подлетает гример, чтобы поправить все для кровавой сцены, а я отворачиваюсь, чтобы не видеть реакции Зака. Хорошей или плохой.
Все начинается заново. Во второй раз Сэм одобряет брызги крови, и меня приглашают сфотографировать лицо Зака для последующих съемок. Он тяжело дышит, но при виде меня его взгляд сразу смягчается. Безумие отступает, и он снова становится самим собой.
Делай свою работу, делай свою работу, делай свою работу.
Я подхожу ближе и делаю фотографии на мобильный телефон гримерной команды.
– Я как раз собирался спросить, – говорит Зак, – прежде чем нас так грубо прервали…
– Необходимостью убийства бедного Хьюго.
Улыбка Зака становится шире, и его карие глаза загораются надеждой.
– Наш разговор прошлым вечером был… приятным. Я не хочу вторгаться на твою территорию, но если сегодня вечером ты туда собираешься…
– Не собираюсь, – отвечаю я и через камеру телефона вижу, как немного вытягивается его лицо. – Ну, или не знаю. Возможно.
Он оживляется.
– Хорошо. Может, мы могли бы?..
Второй ассистент просит всех занять свои места, и меня спасает щелчок грифельной доски. Все начинается заново, и я наблюдаю, как Зак полностью выкладывается на камеру. Теперь действие выглядит более естественно, хотя он всего лишь бьет по маленьким пакетикам с кровью.
Когда все заканчивается, Сэм кричит:
– Снято! Мы молодцы.
На сегодня Зак свободен. Он выглядит ужасно уставшим. Измученным. Так, словно ему не помешало бы провести вечер в расслабляющем горячем джакузи.
Довольно эгоистично его этого лишать, учитывая, что место изначально мне не принадлежит.
Меня позвали сделать еще несколько снимков на тот случай, если понадобится повторить. Я подхожу к Заку и встаю перед ним.
– Как все выглядело? – интересуется он.
Я замираю.
– Ты меня спрашиваешь?
Он серьезно кивает.
– Мне все говорят, что вышло идеально.
– Это не так, – отвечаю я, встречаясь с ним взглядом. Несмотря на все тревожные звоночки и ненависть к самой себе, что-то во мне хочет сказать ему правду. – Это было грязно, жестоко и дико.
Его взгляд останавливается на мне.
– Спасибо.
– Ага, – отвечаю я, и мы на мгновение замираем. Вокруг никого, и даже моя собственная боль кажется далекой.
Но я прихожу в себя и встаю на цыпочки, чтобы сделать несколько снимков.
– Какой же ты высокий, черт возьми.
Зак мгновенно наклоняется еще ниже, так что мы оказываемся лицом к лицу. Я смотрю в его потрясающие карие глаза, которые кажутся глубокими, как каньон, и быстро загораживаюсь экраном телефона.
– Ну? – спрашивает он после паузы.
– Что «ну»?
Зак выпрямляется и отводит мой телефон в сторону. Он ничего не говорит, только вопросительно выгибает бровь и улыбается. Я ожидаю, что в голове раздастся громкий сигнал тревоги, но чувствую себя на удивление спокойно. Я выгибаю бровь в ответ.
– Вчера вечером мы выпили все вино.
Улыбка Зака могла бы согреть маленькую планету.
– Я с этим разберусь.
Глава 5
Роуэн
КИНОЗВЕЗДА и ассистент, дубль второй.
– Какого черта я творю? – бормочу я несколько часов спустя, погружаясь в горячую воду джакузи. Съемки прервались на ночь, вся съемочная группа разошлась по домам, а полуголая я вот-вот окажусь в компании одной из крупнейших мировых кинозвезд. Снова. – Это безумие.
Меня смущает не то, что он кинозвезда. Все дело в том, что в Закари Батлере меня ничего не смущает. Что невозможно. Никто не может быть настолько красивым, обаятельным и, казалось бы, добрым, будучи при этом безбожно богатым и знаменитым. Я сказала правду о том, что не читала бульварные статейки о его разваливающихся отношениях с Евой Дин, но я много чего слышала. Со слов других она предстает ядовитым кошмаром, но у каждой истории есть две стороны, верно? Может быть, сегодня вечером Зак тоже покажет свою ядовитую сторону.
И тогда я сразу же захочу с ним переспать.
Лицо резко обдает жаром, и дело не в горячей воде. Я уже почти готова уговорить себя уйти, прежде чем все зайдет слишком далеко, когда слышу приближающиеся шаги. Из-за угла выходит Закари, одетый в длинные шорты и футболку. Под мышкой у него полотенце, а в руке бутылка красного вина.
– Подношение в зону абсолютной честности, – произносит он, с ухмылкой поднимая бутылку.
Ох, он слишком милый. Это ему не на пользу.
– Что это? «Шато Лафит» 1890 года выпуска из твоего личного погреба во Франции?
Он изучает этикетку.
– Скорее, Кендалл Джексон 2023 года выпуска из ближайшего винного магазина.
Зак снимает футболку, а я делаю вид, что очень увлечена поисками штопора в своей сумке. Наконец нахожу его и позволяю Заку поухаживать за дамой.
– Черт, – ругается он, открывая пробку. – Не догадался принести второй бокал. Думаю, нам снова придется делиться.
– Похоже на то, – отвечаю я, гадая, не «забыл» ли он так же, как я «забыла» прихватить по дороге сюда пластиковый стаканчик из зоны кейтеринга.
Он наполняет бокал до краев и протягивает его мне.
– Твое здоровье, – говорю я и делаю глоток, а затем передаю ему.
Зак повторяет за мной, а затем кивает подбородком на книгу, которую я положила рядом со своей сумкой.
– Что за книга?
– Сборник стихов Эмили Дикинсон.
– Хм-м-м, мрачновато. Как называется стихотворение, которое ты сейчас читаешь?
– «И смерти нет, ведь я стою». – Поймав его острый взгляд, я начинаю смеяться. – Ладно, она мрачновата, но мне очень нравится.
– Почитай мне что-нибудь.
Я с глупым видом моргаю.
– Прости?
– Я никогда не слышал этого стихотворения. Хотелось бы послушать.
– Ты сейчас серьезно?
Закари отпивает глоток вина.
– Трудно поверить, что мне интересна поэзия, потому что я парень?
В тебе много такого, во что трудно поверить.
Я сдерживаюсь, чтобы не выпалить эту мысль вслух. При свете уличного освещения начинаю декламировать строфу из стихотворения.
Фигуры, виденные мной,
Стояли ровно в ряд.
Внушали мысль о похоронах,
О том, что жизнь мою
Впихнули в рамку, словно в гроб,
И без приказа не вздохнуть…
У меня перехватывает горло. Я захлопываю книгу и убираю ее подальше.
– Как-то так.
