– Это вы правильно сделали, – одобрительно кивнул Матвей, уже не зная, плакать или смеяться, слушая рассудительную речь первенца. – Добре, ступайте мыться и в дом. Обедать пора.
– Бать, а можно я после опять ножи покидаю? – тут же последовал вопрос.
– Поглядим, – отозвался Матвей, пряча улыбку.
То, что старший сын так старательно учился управляться с оружием, не могло не радовать. Понятно, что мальчишке семи лет от роду это интересно, но ведь далеко не каждый станет уделять этому занятию по нескольку часов каждый божий день. И это без учёта всех остальных тренировок и занятий. Ведь, помимо физической подготовки, Матвей уделял особое внимание и школьному обучению сына. Чтение, письмо и счёт Святослав уже знал. Не так сильно, но уверенно.
Во всяком случае, в церковной школе считался одним из первых. Поп, который и вёл эту школу, то и дело придирался к мальчишке, но не сильно. Понимал, что папаша его за подобное отношение может и шею свернуть, не оглядываясь на духовное звание. Это противостояние с попом возникло давно. С самого первого дня появления Матвея в станице. И успело перерасти в вялотекущее состояние. Поп не желал воспринимать факт выживания парня после удара молнией как случайность или Божье провидение, подозревая в том дьявольские козни.
Сам же Матвей, будучи изначально человеком, верящим в Бога и не особо доверяющим всяческим служителям культа, относился к его завихрениям с пофигизмом и некоторым презрением. В церковь хожу, святой воды не боюсь, так чего тебе ещё, собака, надобно? Однажды он так и спросил, едва не теми же словами. С тех пор поп старательно искал способ доказать, что Матвей не тот, за кого себя выдаёт, и что служит он не Богу, а его антиподу.
В станице об этом противостоянии знали и над попом откровенно посмеивались, отлично понимая, что в деле этом если и имеется чей-то след, то никак не дьявольский. Старые казаки ещё помнили, кто являлся их покровителем прежде и чьим попущением Матвей выжил после удара молнией. В станице, несмотря на полное засилье православия, пращура почитали и, как могли, старались поддерживать культ старых богов.
Как говорится, царствие небесное, оно то ли есть, то ли нет, а пращур вот он, и в бою защитит, и в работе поможет. Потому как он роду защитник, а значит, чем простому человеку легче жить, тем ему лучше. Философия вроде и незамысловатая, но жизненная. Впрочем, молодые казаки всё-таки от прежней веры отходили, что и стало для самого Матвея ещё одной головной болью. Ведь старый культ у церковников был под серьёзным запретом.
* * *
О том, что вскоре что-то произойдёт, Матвей понял за день до поступившего известия. Ровно сутки его чуйка ныла и свербела, давая понять, что пришло время готовиться к неприятностям. Привыкший доверять этому чувству, Матвей проверил оружие, амуницию, осмотрел коня и, убедившись, что к срочному выходу всё готово, отправился к семье. Катерина, извечным женским чутьём уловившая, что грядут проблемы, не отходила от мужа ни на шаг.
Помня, что родить она должна считай со дня на день, Матвей старался быть с женой особенно ласковым и внимательным. Мальчишки, словно почувствовав их настроение, также принялись жаться к отцу. Посадив сыновей на колени, а рядом жену, Матвей старался сделать так, чтобы его внимания хватало на всех. Так они просидели до самой темноты, а утром, едва рассвело, станицу поднял колокольный звон. Не набат, но строевые казаки поспешили на церковную площадь.
Увидев у коновязи перед общественной хатой коня, к седлу которого была приторочена пика с вымпелом посыльного, бойцы принялись негромко переговариваться, строя предположения, что это может быть и с кем теперь придётся воевать. Матвей, быстренько прикинув местную географию, уже собрался было высказать версию, что предстоит поход в Персию, когда из общественной хаты выскочил молодой казак и, вскочив на коня, рысью погнал его к околице.
Следом за ним из хаты вышли старшины, и все разговоры разом стихли. Макар Лукич, как самый старший из выборных, выступил вперёд и, оглядев собравшихся станичников, громко объявил:
– Значит так, казаки. Приказ пришёл. Должны мы явиться конно и оружно на большой сбор казачьего воинства. Пришёл срок, казаки, государству послужить.
– А где сбор-то, Лукич? – послышалось из толпы.
– Ну, окрестные станицы в Екатеринославе собираются, а уж оттуда куда пошлют, одному богу известно, – вздохнул старик, нервным движением оглаживая бороду.
– А с кем воевать-то станем? – послышался следующий вопрос.
– Не знаю, – угрюмо мотнул казак седым чубом. – Нет ничего в приказе. Я так мыслю, после сбора в Екатеринославе приказ расскажут. А наше дело туда явиться.
– Когда выезжаем? – не удержавшись, спросил Матвей о самом для себя главном.
– Через две седмицы от сего дня. Идти придётся одним конём с обозом. Так что готовьтесь, казаки. Чует моё сердце, непростой это поход будет, – дрогнувшим голосом закончил Лукич.
– Казаки, кому коня перековать потребно, не тяните. Сразу приходите. Мы с отцом в кузне будем! – во весь голос объявил Матей и, вздохнув, направился к дому.
– Матвей, постой! – окликнул его десятник Михей. – В этот поход ты десятником пойдёшь.
– Десяток сборный или как? – тут же подобрался Матвей.
– Заместо меня будешь, – грустно улыбнулся Михей. – Мне через месяц из реестра выписываться, вот старшины и решили.
– Собери людей, дядька, и сам объяви, чтобы казаки заранее знали, – чуть подумав, попросил Матвей.
– Пошли, – понимающе кивнул Михей и, развернувшись, быстро зашагал в сторону общественной хаты. Там, у крыльца, уже стоял весь десяток, в котором Матвей и числился всё это время.
Окинув знакомые лица долгим, внимательным взглядом, Матвей отметил про себя, что все собравшиеся были спокойны и смотрели на него без всякой неприязни. Михей, подойдя к десятку, смущённо откашлялся и, оглядев своих подчинённых, негромко сообщил:
– Значит так, браты. С сего дня десятником вашим Матвей будет. Что он умеет и знает, вам всем известно. Мне скоро из реестра выписываться, так что в этот поход уж без меня. Так что, ежели кто имеет сказать чего, сейчас говорите. Вон, старшины рядышком, им и решать, ежели чего не так.
– А чего тут может быть не так? – удивился Егор, почёсывая в затылке. – Мы тут все Матвея знаем. Десяток наш он уж не раз водил, и всегда всё добре было. Командир он толковый, удачливый, так что добре всё.
– Верно. Матвей дурного не прикажет, все знают, – поддержал его Роман, давно уже ставший для Матвея добрым приятелем. – А уж про удачу его и говорить не приходится.
Не спеша переглянувшись, весь десяток дружно закивал головами. Матвей, отметив этот жест, шагнул вперёд и, сняв папаху, коротко поклонился:
– Благодарствую, браты, что готовы мне поверить. А раз так, слушайте внимательно. Первым делом коней проверьте. Завтра по одному всем десятком в кузню их приводите. Перековывать станем, чтобы в походе за то больше не думать. Далее, ко всему оружию огненного боя патронов иметь с двойным запасом. Лучше пусть будет и не понадобится, чем надо будет, а при себе не имеется. И последнее. У кого какая нужда в чём имеется?
– Ты это про что? – не поняли казаки.
– Да мало ли нужда какая имеется, – развёл Матвей руками. – Конь заболел, винтарь испорчен, шашка с выщерблиной. Говорите теперь, пока исправить можно. В походе не до того будет.
– Это верно, – одобрительно закивал Михей. – Тут ведь как, браты. Сейчас промолчишь, а после и сам загинешь, и других подведёшь.
– Да вроде добре всё, – подумав, нестройным хором отозвался десяток.
– Не спешите, браты. Дома всё проверьте как следует, а после уж ответ держать будете, – улыбнулся Матвей и, убедившись, что слова его услышали все, распустил бойцов.
Шагая к дому, он снова и снова выстраивал про себя геополитические расклады, пытаясь понять, куда именно их могут отправить. По всему выходило, что иного театра военных действий, чем Ближний Восток, просто не было. Полной картины у него не складывалось из-за недостатка информации. Ходили слухи, что правящая династия в Персии была свергнута в ходе военного мятежа, а нынешняя сильно тяготела к Турции и Германии, что очень не нравилось Франции и Британии.
Что из всего этого правда, понять из слухов и коротких газетных статей было невозможно, но гадюшник там складывался ещё тот. И как всегда, Россия влезала во всю эту собачью свадьбу ради чужих интересов, платя жизнями своих солдат за чужую мошну. Понимая, что все эти выводы не более чем его личные измышления, Матвей в очередной раз вздохнул и, мысленно сплюнув, прибавил шагу.
Догнавший его Михей, пристроившись рядом, некоторое время молча шагал, а после, придержав его за рукав, тихо спросил:
– Матвей, ты, это самое, ежели чего потребно станет, приходи. Помогу, чем смогу.
– Благодарствуй, дядька Михей, – едва заметно улыбнувшись, кивнул Матвей. – Да только, думаю, казакам лишь с патронами помощь потребна. Остального у них и так вдосталь.
– Принесу завтра, – помолчав, решительно пообещал Михей. – Есть у меня пара сотен к винтовке. И с полсотни револьверных. Всё отдам.
– А сам с чем останешься? – не понял Матвей.
– По сотне тех и других имеется. Хватит. Чего уж теперь-то, – удручённо махнул казак рукой. – Кончились мои походы.
– Зато будет кому внуков учить, – улыбнулся Матвей в ответ. – На том вся жизнь наша и держится. Отцы воюют, а деды недорослей учат.
– Это верно, – грустно усмехнулся уже бывший десятник.
Попрощавшись, они разошлись по своим дворам, и с этого часа у Матвея началась подготовка к дальнему походу. Он тщательно осматривал коней у бойцов своего десятка, проверял оружие и амуницию, в общем, делал всё, чтобы его десяток явился к месту сбора полностью готовым к серьёзной драке. Бойцы десятка, проникнувшись его старанием, и сами принялись делать всё, чтобы не ударить в грязь лицом.
А ещё через неделю Катерина разродилась их третьим ребёнком. Девочкой. Как сама и мечтала. По этому поводу в станице было устроено настоящее гуляние. Матвей на радостях позволил себе крепко выпить, чего прежде за ним не замечалось, но теперь был и повод, и причина. Катерина, отлично это все понимая, даже не пыталась высказаться по этому поводу. Знала, что это может оказаться их последним праздником.
Матвей, тетешкая малышку на руках, с глупой улыбкой рассматривал маленькое сморщенное личико, пытаясь угадать в нём семейные черты. Но очень скоро понял, что ничего кроме новорождённого младенца не видит. Отдав дочку жене, он вынужден был вернуться к делам. Строевой смотр, устроенный старшинами за три дня до отъезда, показал, что его десяток оказался одним из лучших. Это не могло не радовать.
Старшины, отметив рвение нового десятника, выделили из запасов станицы по сотне патронов на каждого бойца, чем крепко увеличили огневую мощь десятка. Вообще, в сознании местных бойцов уже начало откладываться, что время пики и сабли уходит, и теперь война это, прежде всего, умение быстро и точно стрелять. А значит, от количества патронов зависит очень многое. Так что решение о выдаче патронов было весьма своевременным.
Оставшиеся дни Матвей посвятил только семье. Катерина буквально ходила за ним хвостиком, не отпуская от себя ни на шаг. Сыновья, уже знавшие, что отец скоро уедет, также постоянно крутились рядом, и только новорождённая дочка жила своей жизнью. Ела, спала и оглашала дом рёвом здорового, крепкого младенца, когда ей что-то не нравилось. Родители, понимая, что происходит, старались их не трогать лишний раз, давая им насладиться оставшимися часами.
Утром третьего дня вся полусотня стояла на церковной площади, ожидая выхода старшин. Поп уже отслужил молебен, и теперь оставалось только получить благословение остающихся. Вышедшие из общественного дома старшины были в новеньких черкесках, при оружии и со всеми имеющимися наградами. Сняв папахи, старики дружно поклонились замершим воинам и, перекрестив их, замерли. Макар Лукич, как самый старший, первым надел папаху и, вздохнув, громко скомандовал:
– С богом, казаки. Гойда!
– Гойда! – раздался в ответ рёв полусотни лужёных глоток, и казаки, вскочив в сёдла, направили коней к выезду из станицы.
Стоявшие поодаль старики и женщины поспешили к своим близким, прощаться. Катерина, отдав малышку Настасье, подскочила к Буяну и, уцепившись за стремя, зашагала рядом с конём, не сводя взгляда с мужа.
– Не журись, милая. Вернусь, – тихо пообещал Матвей, склоняясь к ней с седла. – Малых береги.
– Сберегу, Матвеюшка, – чуть слышно всхлипывая, пообещала она. – Ты только вернись.
– Вернусь. Я ещё и тут не всё сделал, – улыбнулся Матвей и, выпрямившись, огляделся, ища взглядом родителей.
Григорий с Настасьей стояли у околицы, глядя на него молча, без единой слезинки на глазах. Сняв папаху, Матвей поклонился им, и родители дружно перекрестили сына в ответ. Всё нужное было сказано ещё дома, так что теперь оставалось только прощаться. Уже перед самым выездом из станицы Матвей свесился с седла и, поцеловав жену, тихо повторил:
– Жди, вернусь, – после чего, чуть отодвинув Катерину в сторону, дал Буяну шенкелей, подгоняя его.
Норовистый жеребец возмущённо всхрапнул и тут же вынес всадника на тракт широкой рысью, разом обогнав всех уже выехавших.
– В колонну по два! – послышалась зычная команда, и Матвей, тряхнув головой, продублировал её, собирая свой десяток.
Полусотня выстроилась в походную колонну и короткой рысью двинулась в сторону города. Следом за ней шло пять телег обоза, в которых везли и запасы овса для лошадей, и продукты для самих казаков, и все необходимые в походе мелочи, навроде кузнечных инструментов и запасных подков. Убедившись, что весь десяток тут и у бойцов всё в порядке, Матвей оглянулся на станицу и, вздохнув, снова тряхнул головой, отгоняя беспокойство за близких.
Громовая стрела, висевшая на груди, неожиданно нагрелась и толкнула его, словно давая понять, что всё будет хорошо. Чуть улыбнувшись, он приложил ладонь к тому месту и, сосредоточившись, мысленно попросил:
– Сбереги их, батюшка. Не дай пропасть.
Оберег снова толкнулся, словно отвечая, и Матвей вдруг понял, что и с детьми, и с женой, и с родителями всё будет хорошо. Откуда взялось это знание, он не понял, но поверил в него сразу. А может, ему просто хотелось в это верить…
* * *
В Екатеринослав полусотня вошла на третьи сутки. Точнее, их встретили у заставы и прямым ходом отправили на торговое поле, где по осени проходили ярмарки. К удивлению Матвея, процесс сбора войск был организован вполне достойно. Для прибывающих уже были заготовлены дрова и установлены палатки. Имелись также временные коновязи и поилки для лошадей. Но удивление быстро сменилось презрением, когда он заглянул в приготовленную для его десятка палатку.
Старый, протёртый до дыр брезент, треснувший центральный столб, поддерживавший верхнюю часть, и кое-как сколоченные из сырой доски нары. Мрачно оглядев это убожество, Матвей презрительно скривился и, качнув головой, угрюмо проворчал:
– Да уж, это государство никогда хорошо жить не будет.
– Ты чего так ворчишь, командир? – сунулся в палатку Егор.
– Да вот думаю, сейчас пойти рожу начистить тому, кто это всё делал, или плюнуть и у костра ночевать?
– А-а, – махнув рукой, протянул опытный казак. – Не рви сердце, брате. Это дерьмо не переделаешь. Айда к костру, погуторим.
– Случилось чего? – моментально подобрался Матвей.
– Да не, все слава богу. Просто там Стремя чегось суетится. Тебе б сходить, глянуть.
Выбравшись из того убожества, что местные власти называли походной палаткой, Матвей быстро огляделся и, приметив командира полусотни, направился к нему. Подъесаул, ругаясь на чём свет стоит, пытался что-то втолковать стоявшим перед ним чиновникам, размахивая руками и тряся жилистым кулаком. Чиновники, сохраняя каменные морды, то и дело быстро переглядывались, но продолжали сохранять надменное молчание.
Подойдя, Матвей прислушался к экспрессивному монологу подъесаула и, вздохнув, негромко подсказал:
– Командир, чего ты на них время теряешь? Они ж те деньги давно уж промеж себя поделили и в кубышку спрятали. Плюнь. Пусть жандармы разбираются. Только рапорт атаману напиши. Уж он им быстро объяснит, с какого конца нужно редьку есть.
– А ты, казак, язык бы придержал, пока беды не случилось, – не выдержав, зашипел один из чиновников.
– Или что будет? – презрительно усмехнулся Матвей, глядя ему в глаза. – Ты, чинуша, никак родового казака напугать решил? Ну, попробуй. Только гляди, чтобы пуп не развязался.
– Пойдёмте, Савелий Игнатьич, – вмешался другой чиновник. – Этих дикарей не переделаешь. Не нравится, так пусть на голой земле ночуют.
– С тех нар, что вы наставили, устанешь после занозы из задницы выдёргивать. Сами на них ночуйте, – не остался Матвей в долгу и, махнув на них рукой, шагнул к подъесаулу. – Кого ещё ждём, командир?
– Терцы подойти должны и семиреченцы, – негромко ответил Стремя. – А ты зря так с этими гусями. Они вроде и чинов невеликих, а пакость какую сделать всё одно могут.
– Мне или войску? – деловито уточнил Матвей.
– Тебе. Для войска у них руки коротки.
– Ну, пусть попробуют. Прямо в постелях и удавлю тварей. Да так, что никто и не поймёт, кто их так. Я, друже, пластун, а не хрен собачий.
– Бога ты не боишься, Матвей, – укоризненно покачал подъесаул головой. – Это ж, как ни крути, а государевы люди.
– Дерьмо это шакалье, а не люди, – фыркнул Матвей, отмахнувшись. – Ты мне вот что скажи, в какую сторону после пойдём?
– Пока не знаю. А тебе что с того?
– Так мне понимать надобно, что за путь у нас будет. От этого и буду думать, как за конями смотреть. Ежели через горы, одно, а ежели иначе?
Вопрос повис в воздухе. Стремя задумчиво покосился в сторону синеющих на горизонте гор и, почесав в затылке, неопределённо пожал плечами.
– А как иначе-то? Особливо ежели в Персию.
– Так по Хазару можно. Вдоль берега. Корабли только нужны будут. А так ещё и быстрее получится.
– Тоже верно. Да только что там наши генералы решат, одному богу известно, – вздохнул подъесаул, разведя руками. – Так что не пытай меня пока. Буду знать чего, сам расскажу. Ступай покуда. За десятком пригляди.
– Так уже. Казаки уж и костёр развели, и воду кипятить взялись. Осталось понять, кулеш самим варить или кошевые займутся.
– Сами варите, – махнул Стремя рукой. – Припасы у нас для похода, а тут мы только собираемся.
– Добре, – понимающе кивнул Матвей и, попрощавшись, вернулся к своим подчинённым.
Узнав, что кашеварить придётся пока самим, казаки развили бурную деятельность. Каждый боец десятка тут же выложил из своего походного сидора все припасы, собранные им жёнами, которые нужно было съесть в первую очередь. Так что на аккуратно расстеленной чистой холстине был собран настоящий пир. Пироги, сало разных видов, колбаса, лук, сухари, варёные яйца, в общем, всё то, что брали с собой в долгую дорогу. Нашлась даже вяленая рыба.
