– В карманах есть что железное? – спросил Демьян.
– Не-а…
– На, возьми, – зна?ток высыпал ему в жменю горсть болтов да гаек. – Запомни – всегда носи с собой железо. И соль. И ладанку трымай, на грудь повесь. Запомни: морочить будет – не дергайся. Слабый он яшчэ, тольки кошмарить и умеет. Надобно его до первых петухов продержать, не дать в могилу вернуться. Днем-то он силу и растеряет.
– А чего ж мы его сразу днем не выкопали? – удивился Максимка.
– Шоб тот же агроном тебя потом особистам сдал как вредителя? Наше ремесло, брат, оно такое, не всем знать надобно, что там да почему – ни пса не поймут, только бед наживешь.
Рассовав по карманам болты в пригоршне соли и повесив на шею шнурочек с терпко пахнущей ладанкой, Максимка ощутил себя персонажем гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Спросил у Демьяна, читал ли тот, но зна?ток был слишком погружен в размышления.
Раскинувшееся за лесом поле казалось призрачным – перекопанные агрономами гряды вздыбились, как после немецкой бомбардировки, а чахлые кустики походили на несчастных, вкопанных по пояс привидений. Из лесу гулко ухала сова, и чаща казалась сплошной темной пустотой, сомкнувшей деревья так плотно, что там ни зги не видно. Дошли почти до самого ручья.
– Здесь полевик сказал копать…
– А як откопаем – шо потом?
– Перенесем, вестимо. В овраг куда-нибудь, а лучше на перекресток, шоб дорогу не нашел. Домовину бы, конечно, для ирода соорудить, но придется так…
Зна?ток поплевал на руки, отыскал мох на дереве, повернулся лицом на восток и взялся копать. Максимка помогал как мог – оттаскивал камни, рубил корни; крепкий Демьян за несколько минут ушел в землю, что крот. Вот вроде в деревне на людях хромает, на клюку опирается, а в самом силы хоть отбавляй. И не такой уж он старый, со Свиридом одного возраста. «Борода только все портит», – думал Максимка, заодно представляя, как было бы хорошо, будь Демьян его батькой.
Чернозем копать оказалось легко, но вскоре началась глинистая почва. Лопата увязала в ней, скользила, будто вырываясь из рук. Заметив это, зна?ток азартно крикнул:
– Копай-копай! Не хочет он, шоб мы евонную могилу ворошили. Копай, не спыняйся!
Максимка продолжил, чувствуя, как пот катится по спине, пропитывая рубаху. Руки уже болели, на ладонях наметились волдыри, да и лопата и впрямь будто взбесилась, рвалась из скользких пальцев. Но тут под штыком что-то показалось в лунном свете, ярко вспыхнуло серебром.
– Дядька!..
– Шо такое? О! Здесь он, да! – Демьян присел на корточки в яме, разглядывая находку.
А это была фляжка, круглая и красивая, только чуть ржавая и потемневшая от времени. Когда Демьян счистил с нее землю, Максимка увидел выбитую сбоку свастику и надпись: Gott mit uns.
Демьян при виде добычи грязно выругался, Максимка аж рот раскрыл – даже от Свирида он таких слов не слыхал.
Тут же со стороны леса донесся странный рокот. Максимка навострил уши и выбрался из раскопанной ямы, оглядел темную чащу.
– Что там? – без интереса спросил Демьян, вертя в руках фляжку покойника.
– Да будто слышал что-то… Нияк, гром. О, опять!
По сумрачному полю вновь разнесся этот звук. Максимке он напомнил некую мелодию, пока нескладную и тихую, но все нарастающую. Ему показалось, что в мелодии он может различить человеческие голоса, говорящие на непонятном языке. Хотя не, почему непонятном? Он же учил в школе немецкий. Вот «солдаты», вот «шагают»… То ли Анна Демидовна хорошо учила, то ли были у него способности к языкам, но Максимка быстро понял, что раздается из леса: немецкий военный марш. Гулкий, ритмичный и жуткий до оторопи, он набирал силу на припеве:
– Ли-и-иза-ли-и-иза…
Демьян вылез наружу, отряхивая руки. С ненавистью поглядел в ту сторону, откуда доносилась музыка.
– Чертовщина…
Марш набирал силу быстро, стал таким громким, что его, поди, было слышно и в деревне. Деревья на опушке зашевелились, там промелькнули блики фонарей, и явственно залаяла овчарка. Почему-то Максимка был уверен, что это именно овчарка. Раздался рев мотоциклетных моторов, чьи-то отрывистые грубые окрики. Демьян пригнулся, уставившись туда широко раскрытыми, неверящими глазами.
– Да не може быть такого…
– Дядька, шо гэта там?
– Немцы! Опять немцы! – заорал Демьян и схватил Максимку за шиворот, потащил за собой. – Беги, дурань малолетний! Война началась!
Они побежали, побросав лопаты; зна?ток только и успел, что клюку схватить. Ноги увязали в земле, а громкая музыка за спиной подстегивала, заставляла бежать быстрее через поле к противоположной лесной опушке. А затем Максимка услыхал тонкий свист, такой пронзительный, что уши заложило, и совсем рядом что-то гулко ударило в землю. На голову посыпались комья развороченной земли.
– Бомбы! – орал Демьян. – Бомбы скидывают! Знов война!
И снова свист, и повторный взрыв, от которого уши заложило уже так, что Максимка на бегу начал колотить ладонью по уху. По шее стекала кровь. Они вбежали в лес, Демьян поскользнулся, упав на зад, и с непривычными интонациями, по-бабьи стал причитать:
– Война! Война! Снова война!
– Дядька, да якая война, ты глянь: пусто же там!
Демьян удивленно уставился на пустырь. А там не было ничего – ни звуков немецкого марша, ни света фонарей, ни развороченных от взрывов воронок в земле. Максимка похлопал по ушам: их прочистило, будто и не заложило минуту назад от разрывов падающих бомб.
– А… – смущенно промолвил зна?ток. – Морочит нас немчура, значить.
Он пожевал губами, вытащил из кармана заранее заготовленную мастырку и пробормотал, прислонясь к дереву:
– Ни свечей, ни темной ткани нема. Но зараз заговор прочту, нож закопаю, глядишь, и отвяжется.
– Дядька Демьян, так нас призрак морочит?
– Нету призраков, не бывает! А ты слушай мине уважливо. Заложный мертвец – зло! Глядеть на него нельзя, уразумел?
Максимка кивнул.
– Размовлять с ним нельзя. Коли чаго предложит – не бери. На уговор идти нельзя. Вообще ничего нельзя, разумеешь? И пальцами чапать не смей! Только через рогожу. Гэта зло, а зло надобно изничтожить. И никаких переговоров с фашистами!
Максимка вновь махнул головой, а потом услышал плач из леса. Тонкий, но смутно знакомый. Потряс головой, думая, что у него опять что-то со слухом.
– Ты ща стой и не мешай, пока я заговор читать буду. И запоминай все!
Демьян раскопал руками ямку в земле, достал из кармана старый сточенный кухонный нож. Принялся что-то бормотать, делая пассы ладонями над землей.
А Максимка оглянулся на настойчивый плач, ставший еще более заунывным и громким. Что это? Плач раздавался совсем неподалеку, буквально за тем кустом. Мальчик сделал шаг, еще один, заглянул за куст. Нет, чуть дальше.
Он раздвинул руками лапы ельника, шагнул на тропку, ведущую вглубь леса. Остановился на секунду, слушая шепот Демьяна за спиной. А плач усиливался, раздались крики – жалобные и такие знакомые.
– Максимка!..
– Мамка? Мамка, гэта ты?
Он рванулся по тропе, побежал сквозь густую траву, спотыкаясь и едва видя что-то перед собой в глухой чащобе. Максимка бежал, надеясь, что не провалится ногой в какую-нибудь рытвину. А плач все усиливался.
– Максимушка, помоги мне, где ты?
Он выскочил на поляну, освещенную каким-то желтым чахоточным светом – будто фарами автомобиля. Посреди поляны торчала избушка, старая и покрытая мхом, с завалившейся набок трубой. Максимка оглянулся в сторону раздающихся криков и увидел, как на поляну входят, не обращая на него никакого внимания, немцы. Блестящие начищенные сапоги с грубыми носами, хлопающие польты – как крылья летучих мышей, паук свастики обвивал их плечи. Главный немец, в фуражке и с погонами, напоминал внешне Свирида. Он толкал перед собой мать Максимки, раздетую и избитую до крови, и злобно покрикивал:
– Schneller! Los, ihr, Untermenschen! [1 - Давайте! Быстрее, унтерменши! (Нем.)]
Мать оглянулась, увидела Максимку и вновь закричала:
– Максимка, сынок, помоги мне!
А он встал как вкопанный и мог лишь молча наблюдать, как немцы втолкнули его мамку внутрь избы. Она было дернулась наружу, но солдаты подняли автоматы. Офицер, похожий на Свирида, закрыл за ней дверь избы, припер ее тяжелым чурбаком и каркнул:
– Anmachen! [2 - Поджигайте! (Нем.)]
Один из солдат, с тяжелым ранцем огнемета за спиной, поднял раструб оружия и с громким щелчком что-то нажал. Максимка явственно запомнил этот холодный щелчок и последовавший за ним истошный крик мамки.
Из раструба, похожего на пожарный брандспойт, вырвалась длинная струя пламени, ярко осветившая всю поляну, и ударилась о стену избы. Та мгновенно занялась огнем. Пламя соскочило со стены на траву, охватило крышу домишки, покрытую зеленым мхом; окна со звоном лопнули, и через одно из них наружу полезло охваченное огнем существо, визжащее от боли, кричащее без остановки:
– Максимка! Максимка, сынок, помоги!
Под довольный хохот немцев Максимка наконец бросился к избе.
Демьян закончил свой заговор, неуверенный, что тот вообще подействует без свечей и ткани. Он забросал нож, которым обычно срезал грибы, землей и сидел в ожидании результата. Закурил, втянул с удовольствием душистый дым самосада, устало приземлился на траву. Потер занывшую вдруг култышку на месте безымянного пальца – вспомнились фронтовые байки про фантомные боли.
И лишь тогда понял, что ученика рядом нет.
– Максимка! Хлопчик, ты где?
В ответ из непроницаемо темной чащобы недовольно ухнула сова. Он тяжело поднялся на ноги, выбросил самокрутку. Захомутал-таки заложный Максимку. И где его теперь шукать?
Демьян рванулся сквозь лес, раздвигая ветви лапника, стараясь бежать по тропе и разглядеть следы, оставленные мальчиком. Вот ветка сломанная, вот шишка раздавленная. Близко он, близко! Со стороны поля опять раздался громкий звук марша, на этот раз «Эрика» – его он не раз слышал, будучи партизаном – любила немчура под музыку позверствовать. Демьян потряс головой, твердя себе – это все морок, морок, это все ненастоящее. Зна?ток предполагал, что мертвец будет его морочить, но одно дело понимать разумом, а совсем другое – сердцем. Вблизи раздался звук проезжающего мимо «Айнхайтса» – рев этого мотора он бы узнал из тысячи. Демьян припал на колени, пошарил в поисках оружия. У него была одна лишь клюка. И то хлеб.
Хлопнула дверь автомобиля (какие автомобили вообще ездят по глухому лесу?), и чужой голос властно произнес по-немецки:
– Haben gerade noch einen Jungen getroffen.[3 - Только что нам попался еще мальчонка (нем.).]
– Ja, man sieht – er liebt seine Mutti [4 - Да, очень мамочку любил (нем.).],– ответил ему другой голос. – Na dann – selberschuld.[5 - Что ж, сам виноват (нем).]
Демьян скрипнул зубами, удобнее перехватив клюку. Судя по всему, немцы были совсем рядом – рукой дотянуться. Один из фрицев пристроился к кусту – видимо, помочиться. Зажурчала струя. Ну, немчура, держись.
Демьян хотел было выскочить и врезать клюкой тому, что поближе, но в последний миг передумал: толку морок палкой колотить? А вот на Максимку могли вывести.
Он сидел тихо, стараясь не выдать своего присутствия – как-то сами собой вспомнились все партизанские навыки, все те дни, проведенные в лесу, когда он, будучи мальчишкой на пару лет старше Максимки, воевал с фашистами.
Немец наконец закончил свое грязное дело, отошел, вновь хлопнул дверью и отдал приказ второму (наверное, водителю). Машина затарахтела, тронулась по лесу, непонятно как виляя среди стволов деревьев, расстояние между которыми не превышало трех шагов.
Демьян шагал следом, стараясь держаться в кустах. Он видел автомобиль, разгоняющий фарами темень, – тупоносый немецкий «Айнхайтс», отличный внедорожник.
«Маета гэта усе, – уговаривал себя зна?ток. – Не може так „Айнхайтс“ по лесу ездить». Но не отпускало жуткое ощущение, что все взаправду, что война не кончилась, а все остальное ему лишь привиделось – и Купава, предложившая немыслимое ради Победы, и заколотый штык-ножом оберст, и сама она – Великая Победа, за которую он каждое Девятое мая выпивал пару рюмок водки…
А была ли она, Победа?.. Можно ли вообще победить их, сжигающих заживо целые деревни, разбивающих черепа младенцев, насилующих молодых девок? Ощеривших острые зубья штыков, украшенных свастикой? Как победить зубастый механизм с мотострелковыми батальонами, с воющими над головой самолетами, вооруженными до зубов веселыми солдатами, похожими на явившихся из Пекла бесов? Была ли Победа?
«Да як, як можно победить самого Сатанаила?» – вспомнились ему его же собственные слова.
«Айнхайтс» взрыкнул двигателем и остановился. Демьян увидел залитую светом поляну: света было так много, будто над головой сияло солнце или горели прожекторы. Посреди поляны был вырыт глубокий ров. В него вереницей спускались люди, много людей – все грязные, без одежды. Если кто-то поскальзывался на глине, его поддерживали другие. И стар, и млад – не виднелось ни единого мужчины, одни женщины, старики и дети.
– Постойте! – воскликнул Демьян, но на него никто не обратил внимания. – Пачакайте, братцы! Вы чаго творите? Вы куды?
А они продолжали спускаться. Когда один крепкий еще старик заартачился, его саданул прикладом по лицу фашист, стоявший у края рва (только сейчас Демьян обратил внимание на фрицев, окруживших ров). Старик упал прямо на груду людей, те зашевелились, не отталкивая его, а наоборот – впуская в свои объятия, пускай и оголенные, но не униженные, не раздавленные, просто молча принимающие надвигающуюся смерть. Дети вопили пуще всех, а голые матери пытались их успокоить, закрывали ладонями глаза. От детского воя трепетали листья в лесу, но птицы молчали, лишь нетерпеливо перебирали лапками по ветке вороны – так много, что деревья казались черными.
Из «Айнхайтса» вышел офицер в черной приталенной форме и кожаном плаще, рослый и белобрысый. На плечах погоны гауптмана. Он зыркнул из-под фуражки, украшенной орлом, и коротко скомандовал:
– Zugig-zugig! S?ldner! Bereit halten! [6 - Быстрей-быстрей! Солдаты! Приготовиться! (Нем.)]
Безликие солдаты, черт которых Демьян не мог различить, вскинули оружие. Их каски ярко блестели в нездешнем свете, и лица немцев казались бесстрастными алебастровыми масками.
За спиной командира Демьян увидел другого, молоденького унтер-офицера. Тот дрожал, глядя широко раскрытыми глазами на людей в яме; прошептал что-то белобрысому на ухо, тот отмахнулся. Унтер повысил голос:
– Herr Hauptmann, das sind doch Zivilisten! Was tun wir? Wir gehen vor Gericht! [7 - Герр гауптман, это же гражданские! Что мы творим? Мы пойдем под трибунал! (Нем.)]
– Lesen Sie noch einmal die Erlass ?ber Aus?bung der Kriegsgerichtsbarkeit im Gebiet «Barbarossa», Untersturmf?hrer Hirschbeck! Diese Zivilisten helfen den Partisanen, wir haben jedes Recht darauf. Also jetzt keine Angst vor dem Milit?rgericht! [8 - Перечитайте указ об особой подсудности по направлению «Барбаросса», унтерштурмфюрер Хиршбек! Эти гражданские помогают партизанам, у нас есть полное право. Так что о военном трибунале можете не волноваться! (Нем.)]
– Aber was ist mit dem obersten Gericht, herr Hauptsturmf?hrer? [9 - А как же высший трибунал, гауптштурмфюрер? (Нем.)] – унтер кивнул подбородком вверх, в небо. – Gilt es dort auch eine Kriegsgerichtsbarkeitserlass? [10 - Там тоже действует особая подсудность? (Нем.)]
Гауптман оттолкнул унтера, подошел ближе к краю ямы и зычно скомандовал солдатам:
– Feuer! [11 - Огонь! (Нем.)]
