Застрекотали «шмайссеры». Люди повалились друг на друга, как тряпичные куклы; те, кому повезло не попасть сразу под пули, пытались укрыться под телами сыновей, матерей, жен и отцов. Пули пронзали тела людей насквозь, кто-то тщился отползти; солдаты подскакивали к ним и добивали короткими очередями сверху, наклонив автоматы. Если один из несчастных продолжал дергаться, офицер метким выстрелом добивал его из пистолета в голову. Несколько человек, отчаявшись, дернулись к краю. Демьян увидел Максимку – пацан карабкался по телам, разинув рот, и порывался проникнуть в брешь между двумя солдатами. Тут один из фрицев обернулся, заметил ребятенка и нажал на спуск: голова хлопца взорвалась кусочками мозгов и черепа; на рубашку Демьяна попало несколько окровавленных зубов.
Он завыл, бросился на автоматчика, но промахнулся и сам скатился в яму, съехал вниз, в барахтающееся, умирающее безумие. Его били по бокам, врезали больно прямо в лоб. Кто-то молился, шептал на ухо; со всех сторон жадно дышали и хрипели умирающие, а знакомый голос Надюхи звал по имени Максимку. Кровь лила отовсюду, пачкала руки, лицо, одежду; люди выли в унисон под аккомпанемент раздающихся над головой выстрелов. Офицер поймал его взгляд, скривился в уродливой, нечеловеческой ухмылке – кожа поползла на подбородок, открывая зубья, бесконечные ряды зубьев в темном провале неровной пасти. Рука в перчатке вскинулась; дуло пистолета уставилось знатку в лоб. Но тут что-то произошло. Демьян увидел возникшего за спиной гауптмана молодого унтер-офицера: тот вскинул автомат и нажал на спуск. Череп офицера разлетелся кровавыми брызгами; унтер повел стволом влево, в сторону солдат, и начал косить их очередью.
Оставшиеся в живых люди в яме закричали громче, увидев надежду на спасение, полезли наверх. Но в сторону дезертира, будто пули, сорвались с поводков несколько овчарок: унтеру пришлось отступать в лес. Патроны «шмайссера» косили сослуживцев, те яростно отстреливались; стрекотал пулемет. С досадой Демьян глядел, как парнишка-унтер повернулся и пробежал мимо деревьев, в сторону поля – спасать собственную жизнь.
«Через лес трэба было, а тут ты як мишень!» – подумал отстраненно зна?ток.
Далеко он не убежал – чей-то меткий выстрел сбил с головы унтера фуражку, и его фигурка потонула в бурьяне.
Немцы отряхивались, приходили в себя; массовая казнь возвращалась на свои окровавленные рельсы. Солдаты отделяли раненых от выживших, гортанно с досадой покрикивали. Теперь подстреленных деревенских добивали с удвоенным усердием – вымещали злобу. Погребенный под телами своих односельчан – мертвых и умирающих, сжатый со всех сторон, Демьян не смог даже повернуть голову, когда солдатик – безусый, с пушком на верхней губе, деловито замахнулся прикладом. Оглушительный грохот врезался точнехонько в висок; тьма ослепила Демьяна, звук удара превратил прочие звуки в натужный комариный писк.
И все пропало.
Застонав, Демьян поднялся на ноги и понял, что стоит совершенно один посреди ночного леса, по самую шею в глубоком овраге. Все исчезло – и яма, наполненная казненными, и свет прожектора-солнца, и немцы с оружием. Морок развеялся, забросив Демьяна в какую-то глухомань – подальше от цели, подальше от Максимки.
Ладанка на груди порвалась, из нее струйкой сыпался заговоренный песок, смешанный с солью. Клюка лежала под ногами, на рукояти появилась глубокая зарубка – видать, обо что-то он ею все же саданул. Он мало что помнил, только вопли, стоны, распахнутые в ужасе рты. И молоденького унтер-офицера, попытавшегося остановить злодейство.
Держась за голову, Демьян выбрался из оврага и побрел по заброшенной вёске куда-то вглубь леса.
Максимку он нашел спустя несколько минут. Мальчишка сидел у ствола старой осины, плакал навзрыд и корябал пальцами ее белесую кору. Видать, он этим долго занимался – вон, все ногти обкорнал до крови, а кора разодрана в лохмотья.
– Мамка! Мамка… – ныл Максимка, как малое дитя.
– Ну-ка, ну-ка… – Зна?ток убрал его окровавленные пальцы от несчастного дерева.
– Мамка, не помирай! Я тебя люблю, мамка, не надо! Ну будь ласка, мама! Хошь, я домой вернуся, только не помирай, мама!
Демьян обхватил ладонями его русую голову, взлохматил сильнее непокорные вихры. Уткнулся носом в макушку.
– Ты чаго, хлопчик? Ну ты чаго, а? Увидал там чего-то, да?
Максимка всхлипнул и поднял глаза. В его взгляде появилась некоторая осмысленность.
– Дядька Демьян? А як же?.. Як же все оно? Я тута бачил…
– Морок гэта, Максимка. Не палохайся, хлопче, ты чаго, родной?.. Ну ты што, не плачь, сына.
Максимка всхлипнул в его плечо, а потом заревел с удвоенной силой, схватился пальцами за воротник рубахи.
– Дядька, я такое видел! Мамку! Ее в хату запихнули и… и…
– Сожгли, да? – спросил Демьян, заскрипев зубами от злости.
– Сожгли… А вы откуль знаете?
– А я, Максимка, от этих тварей и не такого навидался. Я от них горя стока увидал, что тебе и не снилося. А хошь я тебе сказку расскажу, хлопче? Про Аленку-девчушку, а? Или про стрельца и рыбака. Я сказок много знаю, у мине работа такая.
– Да не надо мне сказку, дядька, – ответил Максимка, утирая слезы. – Не малыш ужо. Так шо, это нам немец голову морочит?
– Ага, он, фриц клятый. Помер, в землю улегся, да все угомониться не может.
В лесу раздался шорох, залаяли собаки; меж деревьями заметались лучи фонарей. Демьян прижал голову мальчика к своему плечу, зашептал:
– Тише, тише, не гляди туды.
На поляну вышел первый гитлеровец, высокий, плечистый фашист в кожаном плаще, за спиной болталась винтовка. Он наклонил голову, и под каской зна?ток увидал оскаленный череп с лохмотьями высохшей кожи – изъеденные червями губы, выеденные кротами глазницы, зубастую пасть, черный язык, выпавший наружу, как змеиный хвост. Следом за ним на поляну выползали другие упыри, хрустя негнущимися суставами.
Некоторые из них держали на поводках таких же полусгнивших, рвущихся вперед овчарок – из-под торчащих ребер по земле волочились белые, обескровленные кишки.
– Тш-ш, не смотри, – сказал зна?ток Максимке,
перехватывая крепче клюку. – Хозяюшка Смертушка, отвяжи, отлепи, отвяжи мертвячину от мине, тута оставь, за мной не пущай… – бормотал он, зная, что на такую ерундовину фриц не купится. Чай заложный – не какой-нибудь заплутавший паскудник.
Демьян поднялся на ноги. Максимка так и сидел, уставившись в землю, не в силах обернуться и посмотреть, что творится у него за спиной. Мальчонка весь дрожал от ужаса.
– Ну! Чаго гляделки пыришь? – прикрикнул Демьян на скелета с винтовкой. – Хошь, по мордам дам, а? Палку видал? Знашь, сколько я вашему брату черепов ею проломил, знашь, нет? И каска не спасла. Все обратно ляжете, як миленькие.
Мертвец в немецкой форме молча скалился на него. И остальные тоже – обступили поляну кругом, вскинули фальшивые автоматы. Десяток жутких фигур, сгнивших, ненастоящих, вымороченных, с поблекшими знаками различия на форме. Но они все нереальны, цирк шапито на выезде. А где ж сам главный фриц? Где заложный?
Уже знакомый Демьяну унтер-офицер неслышно вышел из-за деревьев, словно бы материализовался из ниоткуда на поляне. Белобрысый и бледный до синевы, с зачесанными назад волосами – так, чтобы не видно было жуткую рану на макушке от осколка или пули, когда-то разворотившей половину черепа. Тот самый дезертир.
Офицер сказал, шамкая и с трудом произнося слова на русском:
– Ихь бин унтерштурмфюрер Пауль Хиршбек. Вы шпрехен… Что я есть… лиген земля?
Когда он говорил, изо рта у него валились комками извивающиеся белые опарыши. Офицер смахивал их тыльной стороной ладони.
– А ща узнаешь, немчура поганая!
Демьян бросился вперед и замахнулся для удара клюкой. Немец отвел плечо на какой-то сантиметр, и зна?ток ухнул вперед. Чиркнуло по плечу лезвие наградного кортика. Не плотью, памятью, Демьян почувствовал гравировку: «Моя честь – верность». Рванулся к противнику с новой силой, но в локоть с утробным рычанием вцепилась пасть дохлой овчарки. Пахну?ло гнилью. Крови не было, лишь холод разлился вверх по плечу, норовя добраться до сердца.
– Врешь, не возьмешь! – взрыкнул Демьян, перехватил клюку левой и размозжил череп проклятой шавки надвое; рукоять покрыл слой раскисших мозгов. Новый рывок к унтеру дался нелегко – упыри так и норовили насадить на штыки. Немец смиренно ждал, подготовив оружие к бою. Но – в последний момент отшатнулся прочь, а потом под ногами затрещало, оглушительно взорвалось, и знатка отшвырнуло назад, как кутенка. Он врезался плечом в ствол дерева, из легких вышибло воздух. Со всхлипом он сполз на землю, ничего не видя и не слыша, ощущая только давно забытый и режущий ноздри запах пороха. Шашку динамитную взорвал?.. Так, в беспамятстве, он пролежал не то несколько секунд, не то целый час. Когда пелена перед глазами спала, а гул в голове развеялся, зна?ток пошарил рукой в поисках верной клюки – ее не было. Он с трудом поднялся на ноги, кряхтя от боли, и огляделся.
Клюку держал в руках немец, сидящий на бревне. Он задумчиво разглядывал узоры на дереве, водил по ним пальцами. Его приспешников поблизости не оказалось, солдаты с собаками исчезли. В сером мареве грядущего рассвета виднелась лишь щуплая мальчишеская фигурка – бок о бок с силуэтом мертвеца. С похолодевшим сердцем Демьян услышал Максимкин голос:
– Sie sind damals im Krieg gestorben. Und das Krieg ist vorbei. In neunzehnhundertf?nfundvierzig.[12 - Вы тогда умерли на войне. А война закончилась. В 1945-м (нем.).]
– Welches Jahr ist es? [13 - Какой сейчас год? (Нем.)]
– Шестьдесят пятый, герр Пауль. Фюнф унд э-э-э зэхцигь, – прилежно отвечал Максимка. – Sie wollen mich t?ten? Und Onkel Demyan? [14 - Вы хотите меня убить? И дядю Демьяна? (Нем.)]
Мертвец грустно покачал головой, надел на голову фуражку. Посмотрел на мальчика горящими – как у пса в темной будке – глазами.
– Nein. Ich bin ein S?ldner, kein Henker. Mein Volk hat schon genug getan. Und wir werden alle daf?r in H?lle landen. Mein Sohn… der war so alt, wie du. Meine Frau… Elise! Meine liebe Elise! [15 - Нет. Я солдат, а не палач. Мой народ сделал уже достаточно, и мы все за это отправимся в ад. Мой сын. Ему было лет, как тебе. А моя жена… Элиза! Моя дорогая Элиза! (Нем.)]
Демьяну показалось, что фриц заплакал. Зна?ток медленно подкрадывался, думая, как бы выхватить у немца клюку. Надо подобраться похитрее – быстрый же, что твоя вошь.
– Максимка! – шикнул зна?ток из-за дерева. – Псст, хлопчик!
Максимка обернулся и едва заметно мотнул головой – не надо, мол. В руках у него зна?ток разглядел пучок травы.
– Meine Liebe… Ich hab ein Brief geschrieben – an meine Frau und an meinen Sohn. Hab aber zu Ende nicht geschafft. Kannst du es f?r mich fertig machen? Erz?hlen, wer ich wirklich war. Es liegt an meinem K?rper. Schicke es nach Deutschland, Leipzig, an die Familie Hirschbeck.[16 - Моя любовь. Я писал им письмо – сыну и жене, но не успел закончить. Можешь его дописать за меня? Рассказать, кем я был на самом деле? Оно рядом с моим трупом. Отправь его в Германию, в Лейпциг, на имя Хиршбек (нем.).]
И протянул бледную руку. Максимка ее нерешительно пожал. Демьян не верил своим ушам. Мальчишка о чем-то договорился с заложным? Да быть не может!
– Ja, mache ich! [17 - Да, я напишу! (Нем.)]– спешно ответил Максимка. – Was soll ich schreiben? [18 - Что мне написать? (Нем.)]
– Erz?hle denen, dass ich wie ein Mensch gestorben bin. Dass ich als ein Soldat gestorben bin. Die Befehle… Sag denen, dass ich nicht zu einem Ungeheuer geworden bin. Nicht, wie die… Sag denen, dass ich die liebe. Und immer geliebt habe. Ich werde kein B?ses mehr machen. Ich bereue, was ich getan habe. Aber jetzt wird Ruhe…[19 - Расскажи им, что я умер, как человек. Как солдат. Эти приказы… Расскажи им, что я не стал чудовищем. Не как прочие… Скажи им, что я их люблю. И всегда любил. Я больше не буду творить зла. И я жалею о содеянном. Теперь я нашел покой… (Нем.)]
– Максимка! Спиной не вертайся, иди взадпятки!
Максимка медленно попятился.
Стало куда светлее. Занимался рассвет, и темень сменялась призрачными очертаниями стволов осин, сосен и елей, появляющихся из мрака; Максимка и зна?ток увидели, как в робком солнечном свете немец расползается на куски, словно дым из мастырок Демьяна. Можно было смотреть прямо сквозь мертвеца.
Он выронил клюку и отходил назад, не поворачиваясь спиной, и через несколько шагов, когда от немца не осталось ни следа, Максимка услышал слабый печальный шепот:
– Ich bereue alles. Und jetzt – ab in die H?lle – wo ich hingeh?re.[20 - Мне жаль. Теперь я отправлюсь в ад. Там мне самое место (нем.).]
В утреннем лесу было влажно от росы, терпко пахло смолой, хвоей, мхом – чем угодно, только не дымом от сгоревшей дотла избы.
На плечо Максимке легла рука Демьяна. Зна?ток задумчиво смотрел в то место, где пару минут назад находился его заклятый враг, унтер-офицер гитлеровской армии. Пауль Хиршбек, отказавшийся подчиняться сатанинскому приказу.
– Як ты это зробил? Я ж говорил – нельзя с ним размовы вести, дурень ты.
– Вот, дядька, белян-трава, – Максимка продемонстрировал пучок каких-то мятых листьев. – Вы мне утром показывали, казали, от морока поможет. Ну я и нарвал…
– Хм… Лады, экзамен сдан заочно. Тольки на нее еще заговор надобно знать. Здается мне, немчура сам нас услыхал и зразумел, что неживой он.
– И шо теперь, дядька?
Демьян поморщился от боли, помассировал отбитое плечо. Через рубаху сочилась юшка. Посмотрел на пальцы мальчика, все в засохшей крови.
– А теперь домой, лечиться и спать. Откопаем ужо завтра. И пахаваем его, так и быть, як следует – не усим же пред Богом грешными ходить.
Где-то далеко, за лесом, через просеку заголосил петух. И тучи, будто облегченно выдохнув, пролились на землю очищающим, библейским ливнем.
Анна Демидовна с интересом смотрела на необычную парочку – своего ученика из школы и местного знатка, про которого слухи ходят один другого любопытнее.
– Письмо написать? В ГДР?
– Агась, Анна Демидовна, – закивал Максимка. – Город Лейпциг, Элиза Хиршбек. Про мужа ее, вот я написал на листочке. И фотографию надо отослать в письме.
Он отдал учительнице фотокарточку. Та почти не пострадала за время, проведенное в земле, – была накрепко зашита во внутренний карман плаща. Черно-белая картинка запечатлела молодого блондина в обнимку с симпатичной женщиной, у их ног сидел такой же белобрысый и щекастый мальчик лет семи, сжимающий игрушечный грузовик. Красивая семья.
– Хорошо, я напишу, – хмыкнула учительница. – И даже отправлю с почты, завтра как раз в райцентр еду.
– Вы нас сильно обяжете, – прокряхтел странно молчаливый зна?ток. Демьян на кой-то ляд вырядился сегодня, надел выходной костюм, только туфель не нашлось, брюки поверх сапог. И медальку «За отвагу» прицепил. – Анна Демидовна, да?
– Все верно, Демьян Рыгорыч. – Она улыбнулась и поправила прядь волос за ухо. – Позвольте узнать, а вы чему мальчика учите?
Максимка с удивлением смотрел на Демьяна – тот весь налился краской, побагровел под взглядом учительницы немецкого, того и гляди лопнет от натуги.
– Медицине учу, вот, – выдохнул, придумав, зна?ток. – Как врачевать, отвары всякие, кости править. В медицинский его потом отправлю учиться. А пока он мне как сынка, ну и помогает по работе, скотину там лечить, травки заваривать…
Анна Демидовна радостно рассмеялась. И в самом деле, слухи зачастую оказываются куда интересней действительности.
– Это хорошо, врачи стране нужны, но и немецкий нужно учить. Хаб ихь дас рихтиг гезагт, Макс?
– Йа, фрау Гринюк, – привычно ответил Максимка. В школе он учился на пятерки только по немецкому языку.
– Может, чаю выпьете?
– Нет, нет, дякую, мы не голодные! – невпопад ответил зна?ток и, взяв Максимку под локоть, потащил того на улицу. – Спасибо вам огромное! До свидания, Анна Демидовна!
– Да не за что, мне несложно. Удачи вам, – закрыв дверь, она посмотрела в окошко на две удаляющиеся фигуры – молодого, но уже седого, мужчины, опирающегося на узловатую трость, и верткого мальчишки, который без остановки что-то рассказывал. Пожав плечами, учительница села писать письмо в Германию.
А Демьян шел молча, размышляя о чем-то своем, пока Максимка говорил про школу и пятерки по немецкому и про то, какая хорошая училка Анна Демидовна. Зна?ток внезапно прервал монолог:
