Она нахмурилась.
– Не заморачивайся то есть. Не бери в голову.
– Понятно… что ничего не понятно. Да, лет пятьдесят назад было бы любопытно встретиться. Только мне пока ещё двадцать три только. А тебе?
– А мне семьдесят три, – развёл я руками.
– Ну, для дедушки ты неплохо сохранился, – улыбнулась она. – Ладно, шутник. Мне пора. Пока, дедуля, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – кивнул я.
Целоваться не полез. Мне бы хотелось, конечно, но решил, что не стоит всё портить. Стоял и смотрел ей вслед. Она дошла до двери и остановилась, обернулась и взмахнула рукой.
– Я тоже рада, – сказала она, – что мы познакомились.
Перед тем, как уснуть, я улёгся поудобней и почувствовал, что мне хорошо. Несмотря на общее помещение, снующих однокурсников, растянутую сетку и проявляющуюся время от времени боль в затылке, я чувствовал себя в своей тарелке. Дома. Чего давненько уже не было в моём собственном времени, в будущем. Спокойствия в будущем точно было мало.
Ну, значит, решил я, если утром картина мира не изменится, буду жить так, будто вот это всё и есть реальность, а то что осталось в Москве будущего было бредом и наваждением. А ещё, когда закрыл глаза, я представил Люсю с этим её смешным мультяшным именем, тяжёлыми тёмными волосами и большими голубыми глазами. Хорошая девочка.
А потом я уснул, и всю ночь мне что-то снилось, но когда проснулся, ни один из снов вспомнить не смог. Народ собирался на завтрак, и я, вскочив с постели, побежал умываться. Затылок уже практически не болел, а настроение с самого пробуждения стало приподнятым. Нет, там, в будущем был комфорт, достаток, и много разных приятных ништяков. Но там не было одной очень и очень важной вещи. Там у меня практически не было будущего.
– Ну, стало быть, начнём обживаться, да? – подмигнул я своему отражению над умывальником.
После завтрака я отправился на почту и приобрёл несколько газет. Нужно было плотнее окунуться в общественно-политический контекст. В юности я этим порой пренебрегал, так что теперь мне предстояла серьёзная работа над собой.
Деньги, немного, правда, но обнаружились. Я вспомнил, что бумажник находился в боковом кармане бесформенного брезентового рюкзака. Так что на газеты мне хватило. Взяв «Труд», «Комсомольскую правду» и «Советский спорт», я пошёл обратно в казарму.
Столетие со дня рождения железного Феликса Дзержинского, доклад Андропова к годовщине, председатель Верховного суда США у Брежнева… Интересно, а где Картер с нейтронной бомбой. Девочка Люся что, «Голос Америки» слушает?
Я шёл и на ходу просматривал заголовки, как Листик из «Незнайки», изредка поглядывая под ноги да по сторонам. Проезжали трактора, проезжали грузовики и мотоциклы, выдавая сизые облачка пахнущие бензином. Проходили пешеходы. Проехал жёлтый милицейский уазик. На него я обратил внимание, поскольку, кроме Гуськова, ехать на нём было некому.
Ну, проехал, да проехал, мало ли какие у представителя власти дела могут быть. Но, проскочив мимо меня, машина метров через двадцать остановилась и, коротко проскрежетав передачей, сдала назад.
Уазик тормознул рядом со мной, пассажирская дверь приоткрылась, и из неё выглянул перегнувшийся с водительского места Гуськов.
– Физкульт привет, – кивнул я, не сбавляя шаг.
– Стоять, Стрелец! – окликнул меня участковый.
– Не по уставу обращаешься, – пожал я плечами, продолжая шагать дальше.
– Эй, Стрелец, я шутки что ли шучу? Стой сказал!
Он выскочил из машины и бросился за мной.
– Стрелец! Стоять!
– Именем закона что ли? – усмехнулся я, остановившись и повернувшись к нему.
– Давай в машину, шутник! – сердито бросил он, подбегая ко мне.
– Зачем? – удивлённо поинтересовался я. – В общагу хочешь подвезти? Или в лес вывезти, чтобы грохнуть и прикопать?
– Ты чего, головой ударился? – ошарашенно спросил он и, остановившись глазами на повязке, захлопал красными набрякшими веками.
– Моя милиция меня не бережёт, так что да, ударился. А ты чего, накатил уже с утра пораньше?
– Ты охренел?! – взвился он и отступил на два шага. – А чё… пахнет?
– Не сильно, – пожал я плечами. – Хорош по утрам бухать. Стуканёт кто-нибудь, полетит головушка. Или звёздочка, а то и обе.
– Так! – рассердился Гуськов. – Варежку прикрой свою, нос не дорос, старших поучать. Я микстуру принимаю от гипертонии, ясно? Она на спирту.
– Понятно, – кивнул я. – Как скажешь. Гипертония – это настоящий бич современности, и если мы не предпримем действенных мер, она будет только усугубляться. А как, кстати, микстура называется? Не Солнцедар? Не теряйте время даром, похмеляйтесь Солнцедаром.
– Так, отставить! Давай, садись в машину, шутник, понимаешь.
– Зачем, можем и так поговорить. Мне вообще-то некогда разъезжать, надо политинформацию готовить, а то ребята с полей вернутся, а мне и сказать им нечего. Вот я и газеты прикупил. Так что давай завтра, ладно?
– Ты не умничай, ясно? Поехали говорю, пока не пришлось силу применять.
– Опять что ли Мурадян ябеду сочинил?
– Сочинил-сочинил!
– Так он же врёт.
– Вот и подтвердишь, что он врёт, а ты истину открываешь. Не могу я на заявление не отреагировать, понимаешь? Ты всё объяснишь, если надо, опросим свидетелей, и я отказ оформлю.
– Так сразу оформи.
– Если жалобу напишут, мне голову открутят, не понимаешь?
– Ох, Гуськов, темнишь ты брат.
– Так! Поуважительней, пожалуйста!
В прошлой жизни мне действительно пришлось давать объяснения за первый случай, когда шабашники к Галке приставали. Ходил в отдел, или как там у него называется, и подписывал протокол допроса.
Вчерашнего побоища в первом варианте истории не существовало, но я прикинул и решил, что поскольку Гуськов не отстанет, и у меня всё равно выходной, то почему бы не закрыть этот вопрос сегодня?
В общем, я забрался в машину и поехал вместе с участковым в его, так сказать, участок. Было, честно говоря, какое-то чувство, что что-то не так, но такое неуловимое, что я махнул рукой.
Отделение оказалось обычным старым бараком.
– Заходи, не стесняйся, – кивнул участковый на дверь кабинета, когда мы прошли по коридору. – Я сейчас, бумажки только принесу. Давай-давай, не робей.
Тут-то мне стало совершенно ясно, что стоит ждать какой-то подставы и надо было по-тихому делать ноги. Но дверь кабинета отворилась, и на пороге появился человек. В принципе и хрен бы с ним, я не был обязан здесь находиться. Да только… Да только мне вдруг стало интересно, что за ерунда здесь происходит.
– Григорий, привет, – спокойно и приветливо поздоровался он.
Это был тот самый тип, который вчера появился на месте моей схватки с шабашниками. Он и сейчас был в тех же брюках, рубашке и ветровке.
– Заходи. Ты чего такой напряжённый? Поговорить надо. Не про вчерашнее и вообще не про шабашников. Они меня не интересуют. Моя бы воля, я тебя наградил бы за защиту гражданского населения.
– Так я и сам вроде гражданский, – прищурился я, – разглядывая этого дядю.
Волосы у него были тонкие, аккуратно расчёсанные на пробор. Большие залысины придавали солидности, хотя лет ему было чуть больше тридцати. Роста моего примерно, сухой, жилистый. Взгляд прямой, спокойный и… что-то меня зацепило. Может во взгляде, может… не знаю… Было что-то знакомое, но я никак не мог вспомнить, где мы могли встречаться.
– Соображаешь, где мог меня видеть? – усмехнулся он.
– Вспомнил уже, – кивнул я. – Вчера вечером. В темноте плохо рассмотрел, вот и думал, ты это или нет.
– Ну, – чуть усмехнулся он, – давай для начала ты мне «тыкать» не будешь, ладно? Всё-таки я лицо должностное.
– Согласен, – улыбнулся я. – Правда это мне пока неизвестно, про лицо, то есть. И, опять же, я ведь тоже, если разобраться, лицо немаловажное.
– И в чём же важность? – улыбнулся он в ответ.
– Как в чём? Я гражданин Советского Союза, а к нам даже должностные лица с уважением относятся, потому как, работают для общего блага, блага советских граждан то есть.
– Уел! – рассмеялся он. – Уели то есть. Принимаю, Григорий Андреевич, проходите, пожалуйста. Вот сюда присаживайтесь, к столу.
Мы вошли в кабинет. Обстановка была максимально простой. Стол, пара стульев, сейф, портрет. Без несгораемого шкафа не обходилось ни в одном серьёзном заведении. На столе лежала грязно-жёлтая бумажная папка и шариковая ручка, больше ничего.
– Можно паспорт ваш? – попросил этот тип, усаживаясь за стол Гуськова.
Мелькнула же мысль вчера, что он мент. Значит видел всё. Блин, при таком раскладе выкрутиться будет сложнее. Это не новые времена, процедура, думаю ничего не значит против слова следака. Если он следак, конечно.
– И вы свой мандат покажите, – кивнул я, протягивая паспорт.
В дверь заглянул Гуськов.
– Я не нужен? – заискивающе спросил он.
– Нет, – ответил тип с залысинами.
– Я тогда поеду, мне надо свидетеля опросить в соседней деревне.
– Конечно, Геннадий Михайлович, езжайте. Второй ключ вы мне оставили, я всё закрою, не беспокойтесь.
Гуськов исчез, и мой интервьюер уставился на меня.
– Мандат значит, – усмехнулся он, но глаза остались серьёзными. – Ну, держи.
Он протянул ко мне красную книжицу с золотым тиснёным гербом и надписью «КГБ СССР». Интересное кино. Где, как говорится, шабашники, а где КГБ…
– Надо же, – качнул я головой, и он раскрыл удостоверение, давая мне ознакомиться с тем, что там написано.
Портрет, печать, герб, щит, дубовые и лавровые ветви, удостоверение номер… Я внимательно прочитал и поднял глаза. Охренеть… Ещё раз посмотрел ему в лицо и снова на фотографию. Охренеть… Можно было даже не читать, на фото он был очень и очень похож на человека, которого я уже видел… Я его узнал, но постарался не подать виду.
– Ну? Изучили?
– Почти, – кивнул я, внимательно глядя ему в глаза.
Да, глаза были всё те же, сомнений не оставалось…
7. Пять, четыре, три…
В удостоверении, действительном до конца года, было сказано, что это старший лейтенант Весёлкин Алексей Михайлович. И глаза действительно совсем не изменились. Даже странно, что я сразу не распознал.
Сам он со временем подряхлеет, осунется, нос его станет похожим на картофелину, появятся глубокие морщины, и волосы выпадут, оставив череп совершенно голым. А вот глаза не изменятся… Весёлкин, значит… Хм… Я ведь так и не успел пробить, что это за член такой.
Весёлкин… Я прищурился, пытаясь припомнить, слышал ли когда-нибудь эту фамилию… Нет, ничего на ум не приходило. Но совершенно очевидно было, что это тот самый дед, что вошёл в кабинет к генералу Прошину, когда мы с ним коньяк распивали в мой последний день на службе.
Однако… Для того, чтобы оказаться простым совпадением, одних звёзд было явно недостаточно, даже если учитывать звёзды на погонах. Так что эта встреча не казалась мне случайной. Разве можно допустить такие случайности? Я качнул головой.
С другой стороны… Если это не случай, то что? Сомневаюсь, что мы всем боевым коллективом в прошлое перелетели. На специальную временн?ю операцию. Смешно, хотя, могли бы навести порядок в тёмные времена, в девяностые, то есть… Я бы много дал, за такую возможность…
А в принципе… А в принципе, вот же она эта возможность и есть. Как говорится, йеволюция, о кото’ой так долго твейдили большевики, свейшилась, товаищи… Так может, всё, что со мной случилось было не бредом, а шансом? Или предназначением, данным свыше? Так что, берётесь, товарищ Стрелец?
Руки, честно говоря, зачесались. Раз уж это наваждение не кончалось, то может быть, уже и не кончится? И тогда я бы мог попытаться… Провернуть спасение советской империи было бы непросто, но и время до прихода Горбача ещё оставалось, так что можно было попытаться придумать что-нибудь, в конце концов…
– Так изучили или нет? – усмехнулся Весёлкин. – Вы наизусть запоминаете или что?
– Уже запомнил, Алексей Михайлович, – кивнул я, отстраняясь от его удостоверения. – Немного неясно, там сказано, что вы оперуполномоченный по Ленинграду, а мы с вами в Тульской области сейчас. Странно как-то.
– Надо же, какой вы внимательный и вдумчивый читатель. Не думали о работе в органах?
– Внутренних?
Он не ответил, выжидательно глядя на меня.
– Нет, не думал, – покачал я головой. – Так что за интерес у Ленинграда к деревне Красноперниково?
– Сейчас объясню, – кивнул он. – У нас там центр находится учебный.
– Интересно…
– Догадываетесь, к чему я клоню? – доверительно спросил он.
