– Хотя бы элементарной порядочности, – с чувством воскликнула она. – Вот, чего я ожидала!
– Пожалуйста, только не объясняй, – попросил я, – хорошо?
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится ещё, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую…
Последние две строчки я мысленно добавил от себя, по памяти из Цветаевского первоисточника. В песне их не было.
– Ну, знаешь, если такие вещи ещё и объяснения требуют… – нервно засмеялась моя бывшая возлюбленная.
– Как раз нет, – кивнул я. – Не требуют. Слушай, Ляля, ты умная, красивая, утончённая и вообще, сладостная мечта всех существ мужского пола. Давай так, пока между нами ещё не случилось ничего непоправимого, пока ты не бросила к моим ногам цвет своей невинности и не загубила юность на то, чтобы пытаться осчастливить такого непроходимого идиота и неотёсанного солдафона, как я, совершенно бесперспективного, грубого и неинтеллигентного, чтобы не приходилось сгорать от стыда в обществе за мои мужланские шутки… что ещё-то? А, пока я не обнюхал каждую юбку в радиусе ста километров и не начал прикрываться командировками для сокрытия пошлых адьюльтеров, давай с тобой остановимся.
Она молча хлопала глазами, пока я цитировал её же саму из недалёкого будущего. Каждое из этих слов я слышал от неё много раз и, возможно, они уже сейчас вызревали в её головке. Мы остановились, но Пугачёва не останавливалась и продолжала рвать отношения невзирая ни на что.
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами,
За то, что Вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не Вами…
Только «увы» я бы заменил на «ура»…
Ляля сбросила мои руки со своей осиной талии, отстранилась и залепила мне пощёчину. Почти. Особого эффекта добиться не удалось, поскольку я успел уклониться.
– Ты… – зло прошептала она, на глазах превращаясь в ужасную фурию, – предатель и… бесчестный подонок! С этой минуты не смей приближаться ко мне и даже не думай просить прощение. Ты… ты мизинца моего не стоишь! Видеть тебя не желаю! Бабник!
Блин… кажется, я её всё-таки травмировал. Ничего теперь не поделать. Надо конечно было как-то поаккуратней, барышня, всё-таки, натура тонкая. Ну… или почти тонкая. А с другой стороны, что ещё можно было сказать?
– Не поладили? – раздался рядом голос Люси.
– Ну, типа, – хмыкнул я.
– Печально. Это что… твоя девушка?
Я фыркнул, не сдержался, но промолчал.
– Легко рубишь связи…– покачала она головой.
– Не стоит делать поспешные выводы, – пожал я плечами.
– Ну, это дело не моё, я просто попрощаться хотела. Завтра вставать рано. Ладно, классно ты эти штуки делал.
– Лунную походку? – спросил я.
– Ага, её. Ну, пока.
– Подожди, я тебя провожу.
– Нет-нет, не надо, зачем? Иди лучше помирись с девушкой.
– Мы же про царство свободы не договорили, – усмехнулся я. – А чтобы мириться, надо поссориться для начала.
– Вообще-то, справедливости, а не свободы, – поправила меня она, – но это неважно. Какое тут царство, нам же надо урожайность поднимать, надои опять же. Одну доярку ты, кстати, спас, спасибо тебе от коллектива.
– Галку что ли?
– Конечно её. Ну, а когда повысим показатели, тогда и про справедливость подумаем, и про царство.
– Хорошо, я против надоев ничего не имею. Идём.
Мы вышли из клуба. Воздух остыл и стал холодным и мглистым. Осенним. Дни стояли тёплые, почти летние, а вот по ночам становилось понятно, что лето уже закончилось. Люся передёрнула плечами и запахнула тонкое пальто. Я поднял голову. Звёзд не было.
– Сколько времени? – спросила она.
Я глянул на часы.
– Почти двенадцать.
Мы шли по улице, освещённой редкими тусклыми фонарями, окружёнными подсвеченным туманом. Казалось, что свет не может пробиться через дымку.
– Ох, заплясалась я с тобой! – покачала она головой.
– Родители отругают?
– Что? – она засмеялась. – Вряд ли. Они же не узнают. Они под Курском живут.
– А ты как здесь оказалась? – удивился я.
– Как все, по распределению. После Тимирязевки сюда в совхоз послали, вот я и тружусь.
– Серьёзно? Как интересно. Значит, ты дипломированный агроном, получается?
– А что ты так удивился? Аграрный сектор один из важнейших участков народного хозяйства.
– Поражён. А комсомол?
– И комсомол тоже. Но, если говорить, положа руку на сердце, я единственная согласилась, вот на меня и повесили комитет комсомола. Кто-то же должен. Я вообще-то специализируюсь на почвоведении и агрохимии. У нас в совхозе большой опытный участок, вот там и тружусь. У нас и опытное тепличное хозяйство имеется.
– Нравится?
– Конечно, нравится. Работа у меня интересная.
– Надо же… – покачал я головой. – Мы с тобой, значит, практически коллеги, оба химики. Я же в химико-технологическом учусь.
– Это я знаю.
– На последнем курсе.
– Да, это тоже знаю, – кивнула она.
– Хм… И что вы там выращиваете в теплицах своих? Бананы и ананасы, когда в СССР производить начнут?
Она засмеялась:
– Да-да, сначала яблони на Марсе вырастим. Ну, вот, собственно, наше общежитие.
Мы остановились перед небольшим одноэтажным железобетонным зданием, точно таким же, как медпункт.
– Сейчас девчонки дадут мне по мозгам, что спать мешаю, хожу так поздно.
– Часто тусуешься?
– Чего-чего? – насмешливо переспросила она.
– На танцы часто бегаешь?
– Вот ещё, – пожала она плечиками.
– Не ври, ты очень хорошо танцуешь.
– Ну спасибо, – она засмеялась. – Вруньей обозвал. Это я просто в детстве на танцы ходила, на народные правда. Ты, кстати, тоже неплохо справлялся, особенно с этой своей скользящей походкой.
– С лунной.
– Вот-вот, с лунной, да.
– Люсь, – встал я напротив неё. – А у тебя парень есть?
– Что-что? – округлила она глаза.
Она отступила на шаг и покраснела. Это даже в свете тусклого фонаря было заметно.
– Просто ты такая девушка замечательная.
– Григорий, ты чего?
– Вот бы мне такую в своё время, – скорее себе, чем ей сказал я. – Я бы горы свернул.
Она, молча и ничего не понимая, смотрела широко раскрытыми глазами.
– И сколько тебе ещё осталось по распределению? – сменил я тему.
– Вообще-то год, но меня председатель сватает… то есть уговаривает оставаться. И директор совхоза тоже. Дом, говорит, дадим, жениха подыщем… А ты не знаешь, куда после института?
Она улыбнулась.
– В Тольятти, на «Куйбышевазот».
– Ого, вам заранее говорят что ли, куда отправят? – удивилась Люся.
– Нет, но я знаю, – кивнул я. – Много чего знаю. Бомбы нейтронной, например, не будет. Так что можешь не переживать. Слушай, спасибо тебе, что вступилась за меня, а то Гуськов мне бы все жилы вытянул.
– Да нет, так-то он нормальный дядька.
– Я знаю, что говорю. Спасибо. Слушай, приходи завтра на танцы, ладно?
– Опять? – удивилась она.
– Ну, а что, неплохо же было сегодня.
– А девушка твоя тоже придёт? – усмехнулась Люся.
– Так, не зли меня, я же сказал, это не моя девушка.
– Ладно, – невинно улыбнулась она. – Не хочешь говорить про свою девушку, не надо.
– Ох, доиграешься ты, Люся, – ответил я с притворной строгостью, она прыснула.
– Не знаю про завтра, – вздохнула она, посерьёзнев. – Меня тут заставили доклад писать к конференции, а время поджимает уже. Так что не уверена, что смогу. Может, в воскресенье? Слушай, а на следующей неделе «Белый Бим Чёрное ухо» привезти должны. Премьера, между прочим. Читал?
– Было дело.
– Ну, вот, – улыбнулась она, – кино сняли. Я тебя приглашаю. Пойдёшь?
– Обязательно. Если ещё здесь буду…
– Так вы же ещё две недели вроде должны работать… – растерянно ответила она.
– Должны…
Мой молодёжный кураж, кажется, пошёл на убыль. Побалдели, бывает, но сказки только в книжках случаются, это я знал. А значит, нужно было готовиться к жестокой реальности, а именно к тому, что вся эта ностальгическая сказка запросто может развеяться и испариться.
– В любом случае, Люся, я рад что с тобой познакомился. Жалко, что этого раньше не произошло, честное слово.
– Да когда раньше-то? Несколько дней назад? Вы же только недавно приехали.
– Нет, жалко, что лет пятьдесят назад мы с тобой не встретились. Неважно, не парься.
