Эмиль не ответил. Подошел к окну за моей спиной и молча стоял минут пять.
– Снегопад не прекращается. – Я развернулась к нему. – Уже машины почти не видно.
– Последний раз так мело четырнадцать лет назад.
Эмиль повернулся и неожиданно погладил меня по щеке. Я затаила дыхание, выдерживая его пронзительный взгляд.
– Грех такой девочке достаться какому-нибудь уроду.
Эмиль ушел, а перед этим – поцеловал меня в висок. Я коснулась того места, что еще горело от его прикосновения.
Одернув себя, вернулась на кухню. Приготовление выпечки заняло несколько часов, и в конце по всему номеру витал вкусный аромат. Вскоре к нему примешался дым никотина. Я сразу почувствовала его – он сочился сквозь дверь, за которой находился Эмиль.
– Эмиль? – осторожно позвала я.
Он не откликнулся. Набравшись смелости, я дернула дверь его спальни на себя.
Эмиль курил прямо в спальне, лежа на кровати. Не моргая, смотрел на потолок.
– Что ты делаешь? – возмутилась я.
– Выйди.
Тихий приказ. Хриплый. Пугающий.
Эмиль затянулся. Из его рта выходили клубы дыма. Красиво, но слишком чуждо для меня. Что с ним случилось?
– Не уйду, – ответила твердо.
Я распахнула окна, впуская в спальню морозный свежий воздух. И резко отдернула шторы, чтобы воздух сменял дым сигарет.
– Ты мне последние рубашки отдал? Или почему ты раздет? – Я прикипела взглядом к его обнаженной груди.
– София, лучше уйди. По-хорошему, – глухое предупреждение.
– По-плохому силой вытащишь?
– По-плохому кое-что другое сделаю.
Не просто слова – обещание.
Я замерла, разглядывая Эмиля. В правой руке сигарета, на белой простыне – пепельница. Алкоголя нет. Эмиль им не злоупотребляет, и это радовало.
– Что-то случилось?
– Я забыл, что не люблю тридцать первое декабря, – хмыкнул Эмиль. – А сейчас вспомнил.
Я поежилась. Морозный воздух постепенно заполнял пространство, а Эмиль не одет. Я взяла плед, он лежал рядом, и укрыла его обнаженный торс. Опустив глаза, напоролась взглядом на металлическую пряжку ремня.
Меня передернуло. Дыхание сбилось. Я знала, как больно бьет именно эта пряжка, когда случайно заденет кожу. Такое позволял себе только один человек в нашей семье, и это был не отец…
– Знаешь, ты можешь угрожать мне, но я тебя не оставлю. – С этими словами я села на постель. На самый краешек. Осторожно. Так, чтобы в случае чего иметь возможность сбежать. Такие мужчины, как Эмиль, не шутят. Я пошла на осознанный риск.
– А ты храбрая, – шевельнул губами он.
– Мне хочется тебе помочь. У тебя что-то болит? – спросила тихо.
Эмиль часто дышал. Грудь тяжело поднималась и опускалась. У него было спортивное телосложение, а на руках много вен – они расползались до запястий и напрягались каждый раз, когда Эмиль подносил сигарету ко рту.
– Душа болит… – Его губы искривились.
Я положила ладонь поверх его руки, которой он до этого держал сигарету, сжала и поднесла ее к своему лицу. Туман в спальне застилал глаза. А туман в голове опьянял разум.
– Что ты делаешь, София?
Я вдохнула запах на его пальцах. Никотин. Он стал для меня запахом свободы.
– Когда я сбежала из дома и села в твою машину, то первым, что я почувствовала, был никотин. Я его ненавижу, но сейчас понимаю, что ты неразделим с этим запахом.
Эмиль впервые за долгое время посмотрел на меня.
Бах-бах. Бах-бах.
– Теперь он тоже мне знаком. Запах свободы.
Я опустилась ниже и коснулась губами его костяшек. Безумие. Настоящее. Неконтролируемое.
Я все же выпустила его руку, и он сжал пальцы в кулак, тотчас сминая белоснежную простыню под собой. Черты лица заострились, верхняя губа приподнялась. Эмиль скинул с себя плед, обнажая тело.
Внутри меня все затрепетало. Этот Новый год станет для меня особенным. И я не сейчас это решила. Просто побегом подписала себе приговор. И пути назад не было.
– Сыграешь со мной в игру? – попросила я.
– Что за игра, девочка? – небрежно спросил Эмиль. Его, конечно, мало интересовали всякие игры.
– Правда или действие. Обычная игра.
– Любое действие?
Об этом я тоже думала. Всю ночь думала и пришла к решению.
– Любое…
– Ты мне лжешь, – заключил он жестко.
Эмиль потянулся за сигаретой. В пачке осталось совсем немного, хотя с утра он открывал новую, я видела.
– А ложь приводит к боли, София, – закончил он тихо.
Я вернулась взглядом к его ремню. Толстая кожа, цвет – коричневый, пряжка металлическая. И посередине изображение – в университете мы немного изучали итальянскую культуру. Это оно.
Я тяжело задышала под его темнеющим взглядом.
– Я не лгу. Любое действие. Любая правда. Давай сыграем, я прошу.
– Валяй.
Он все же взял сигарету и вновь закурил. Я поежилась: в спальне становилось холодно.
– Правда или действие?
– Примитивно. У меня на родине играют иначе. – Эмиль скривился.
– Как же? – удивилась я.
– Выбирай сама, что ты хочешь загадать другому игроку.
Я села поудобнее. Эмиль не сводил с меня взгляда, и я была рада увидеть в его глазах не ту пустоту, с которой он смотрел в потолок.
– Хорошо… Тогда хочу правду. Какая у тебя фамилия?
– Романо. Это фамилия моих предков.
– Ого. Эмиль Романо… – произнесла я. – Очень красиво.
– Ты невинна?
– Что?
– Выбираю правду, – напомнил Эмиль. – Ты невинна?
Он не изменял себе. С чего я вообще взяла, что его будут интересовать нормальные вопросы?
Я застыла в смятении.
– Ты обещала не лгать, – предупредил Эмиль.
– Да. Мой ответ – да.
– Я так и думал. – Губы Эмиля растянулись в усмешке.
Жар разнесся по щекам подобно бешеному огню. Я прижала холодные ладони к горячей коже, остужая пыл. Эмиль рассмеялся, собственнически положив ладонь мне на колено, и велел:
– Давай дальше, девочка. Игра мне по нраву.
– У меня снова вопрос. Где ты живешь? То есть… после Нового года ты снова улетишь в Италию?
– Да.
– И больше не вернешься?
– Это уже другой вопрос.
Я запнулась, опустив взгляд.
– Вопрос. Чем ты занимаешься, София?
– Учусь на психолога, но еще увлекаюсь дизайном. У меня мама много лет в этом бизнесе.
– А отец?
– Это уже другой вопрос, – повторила я его с его интонацией.
Эмиль ухмыльнулся и снова уставился в потолок. Затянулся сигаретой и шумно выдохнул. И… глаза его снова потухли.
– У меня вопрос. – Голос предательски дрогнул. – Расскажи, что случилось с твоей мамой. Это как-то связано с тем, что ты не любишь этот праздник?
Эмиль замер. Не моргая. А когда выпустил дым, сквозь зубы предупредил:
– София…
– Не надо. Не угрожай мне снова. Мы обещали не лгать и говорить правду.
За то время, что Эмиль безжизненно молчал, я пожалела о вопросе сотню раз. Не надо было трогать больное. Я не имела права.
Но Эмиль уже начал отвечать:
– Она умерла, когда нам с Ясмин было около десяти. Ее жизнь… сократили.
Бах-бах.
Мое сердце сжалось.
– Ясмин – это твоя сестра?
– Да. Она наш с отцом свет.
Эмиль говорил о сестре тепло. С любовью. У меня было много братьев, но между нами не было тепла. Они осваивали отцовский бизнес и с каждым годом все больше покрывались панцирем равнодушия и холода.
– Как понять эту фразу? Ее жизнь сократили?
– Мать почти умерла, рожая нас с Ясмин. Потому что один ублюдок желал ее смерти. Она ему мешала.
Я затаила дыхание, слушая безжизненный голос Эмиля. Он был страшен в своем мертвенном спокойствии.
– Поэтому после вторых родов она не выжила, – жестко закончил Эмиль. – В канун Нового года моя маленькая сестра и новорожденный брат остались без матери, а тот урод живет как прежде.
«Моя маленькая сестра», – сказал он. Эмиль не себя жалел, а свою сестру. Свою кровь.
