– Что именно?
– Что он мог провалиться под лед на дальнем пруду. Он в пяти километрах от поселка, в поле. Там иногда рыбачат. Там много следов и техники, и обуви, нечетких, но много. Чьи это следы – установить не удалось. На момент поисков на пруду никого не было. Нашли три большие полыньи, куда запросто мог провалиться снегоход. Как теперь будут обстоять дела, не знаю. Районные власти и представители полиции решают вопрос с водолазами.
Никита крепко стиснул челюсти. Доктор все знает, а он нет! Даже не потрудились поставить в известность. Красавцы! Что, интересно, он тогда тут делает? Баллы своему руководству зарабатывает? Так его уже местные обогнали на три корпуса.
Он допил вторую чашку чая. Поблагодарил доктора за завтрак. Встал из-за стола и пошел к выходу. Воробьев остался сидеть на месте. Казалось, он ничего не видит и не слышит.
– Иван Сергеевич, – окликнул его Никита от двери.
– Да, да? – нервно дернув шеей, тот обернулся.
– Ваш суп выкипает…
И он ушел. Сел за руль, доехал до поселковой администрации. Нашел опорный пункт. Вместе с участковым снова вернулись к дому Грековых. В присутствии понятых осмотрели дом. Все будто бы было на своих местах. Кроме шкатулки и ноутбуков. Один сейчас хранился в сейфе участкового. Где второй – Катерина не рассказала.
– Мы обнаружили след на пыльном столе, Катя, – проникновенно заглядывал ей в глаза Никита. – Такой вот прямоугольный. Вокруг слой пыли. Видимо, вы давно не убирались. А в самом центре след, предположительно, от ноутбука. Я же понимаю, что вам ноутбук ни к чему. Кто-то попросил вас вытащить его из дома. Кто? И когда это случилось? Когда вы успели? В то время как мы искали тела ваших работодателей в полях и лесах, вы проникли в дом и вынесли ноутбук. Чей?.. И, видимо, вы вынесли не тот, который нужен. Вернулись. А Воробьев уже выпустил собаку. И пришлось вам сегодня импровизировать. Участковый рассказал мне, что это с вашей подачи вы пошли к дому Грековых.
– Это ему позвонили из морга, не мне, – огрызнулась Катерина.
– Да. Позвонили. Но можно было бы купить все это в специальном магазине. Так сейчас все делают. А вы настояли на том, чтобы пойти в дом.
– Интересно, за чей счет стали бы все это покупать? – по губам девушки скользнула ядовитая ухмылка. – Они мне за два месяца выплаты задолжали.
– Алена Евгеньевна была хозяйкой бизнеса. Уверен, что средства нашлись бы. И необходимости проникать в дом не было. А вы настояли.
– И что? У Алены Евгеньевны знаете, сколько новых вещей? Отдельная полка для вещей с этикетками! Она просто не успевала их распаковывать и примерять. Чего добру пропадать?
– И под шумок вы прихватили шкатулку с украшениями…
– Это бижутерия, – перебила его Катерина.
– И ноутбук, – не слушая ее возражений, продолжил Никита. – Второй. Первый вы утащили вчера. Так?
Она промолчала, опуская голову.
– Кому он понадобился? Кто попросил вас об услуге, Катерина?
Она молчала.
– Молчите? Ну и молчите. Я передаю вас полиции района. Пусть они выбирают вам меру пресечения. Но уверен, что вы будете задержаны до выяснения.
Катерину в район повез участковый. Причин не доверять ему у Степанова не было. Ворочалось нехорошее чувство, что тот может быть причастен, но вопрос – а, собственно, к чему? – нехорошее чувство подавлял.
Никита еще раз связался с коллегами из райотдела где-то через час. К тому времени он уже въезжал в Москву. Делать ему в поселке больше было нечего. С Воробьевым поговорил, дом Грековых осмотрел, опечатал, подозреваемую в мародерстве задержал и передал местным властям. Все на этом.
– Есть новости, коллега? – спросил он, поздоровавшись.
Как зовут коллегу, с которым ночью совещались в его кабинете, Никита тоже не помнил. А может, тот и не представился вовсе, как и участковый. Он ведь действительно не представился при знакомстве на месте происшествия, куда Никита прибыл с Найдой на снегоходе.
– Новости? Как сказать… – отозвался тот меланхолично. – Смотря что считать новостями…
Понятно! Никому не хочется помогать какому-то умнику из Москвы. Районные на земле дело раскроют, а все почести и награды не им. Такое бывало, и не раз. С какой стати откровенничать?
– Так, минутку, коллега, – прервал его сердито Степанов. – Я что должен сейчас доложить генералу Острову? А он ждет моего доклада! А я такой ему: райотдел уходит от ответов. Темнит. Что-то мутит. Так?
– Никак нет, – отреагировал коллега вполне спокойно. – Просто в самом деле нечего докладывать. Греков Валерий не найден. Ни живым, ни мертвым. И снегохода его нигде нет. Наши спасатели только полчаса назад вернулись. Поиски пришлось прекратить, потому что снег снова пошел и видимость нулевая. Но на момент окончания поисков результата не было. Его мертвая супруга погибла от травмы позвоночника, несовместимой с жизнью.
– И при этом ее одежда была в крови ее пропавшего без вести супруга. Так?
– Так точно, товарищ майор, – не меняя интонации, ответил коллега из райотдела. – Я сам лично ездил в морг и осмотрел ее комбинезон. Весь в крови. И штанины, и рукава, и на груди следы крови. Предположительно это кровь ее мужа. Анализ ДНК, если в нем возникнет необходимость, можно будет сделать. В доме осталось много вещей Грекова. Наверняка и зубная щетка с расческой там тоже есть.
– Есть, – подтвердил Никита. – Мы осмотрели дом и опечатали его с участковым… Какие мысли на этот счет?
– Возможно, ее супруг в момент прогулки сильно травмировался. Она пыталась оказать ему первую помощь. И выпачкалась в его крови. А потом поехала в поселок за помощью. Но не справилась с управлением и слетела в овраг.
В райотделе думать умеют, мысленно похвалил Никита. Коллега в точности озвучил его версию. Других не было и быть не могло.
– Я думаю так же, коллега. Прогулка закончилась трагично, но в гибели супругов – а Валерий Греков вряд ли выжил с такой-то кровопотерей – нет криминального следа. Несчастный случай? Так доложить генералу?
– Несчастный случай, товарищ майор, – неуверенно отозвался тот после непродолжительной паузы. – Но… Меня, если честно, кое-что смущает.
Начинается!
– И что же? – сухо поинтересовался Степанов.
– При более детальном обследовании тела Грековой были обнаружены фрагменты эпителия под ее ногтями. Чьи они – пока не установлено.
– И что смущает, коллега? – наигранно хохотнул Никита. – Грекова пыталась спасти своего мужа, тащила, возможно, на себе или из-под снегохода. Тащила, царапала. Логично же, ну?
– Логично, – вяло отреагировал тот. – Но тут есть еще кое-что…
Ну твою же мать!
– И что?
Никита съехал с трассы к заправке, бензина оставалось критически мало.
– На ее правой ладони обнаружены странные порезы.
– Насколько странные? – он отчетливо скрипнул зубами.
– Как если бы погибшая держала в руках нож, пыталась им… Ну, не знаю, обороняться или нападать, но рука соскальзывала с рукоятки на лезвие, оставляя порезы.
– Но никакого ножа не было обнаружено ни при ней, ни на месте аварии.
– Не было ножа. Знаю.
– А может, она оборонялась? – пришла ему в голову опасная мысль.
– Исключено. Если бы она оборонялась, то характер порезов на ее ладонях был бы другой. Она нападала, товарищ майор. А на кого и при каких обстоятельствах, придется выяснять. – Коллега из райотдела помолчал и закончил меланхолично: – Если в этом возникнет необходимость…
Глава 8
Когда Михаил Сергеевич Гришин решил уехать из города, бросив бизнес и жену в большой городской квартире, он и представить себе не мог, насколько свободным и счастливым станет себя ощущать.
А бросил он все четыре года назад.
Отпраздновав свой шестидесятилетний юбилей, Гришин впал в странное состояние, схожее с анабиозом. Он словно жил и не жил вовсе. Слушал людей, наблюдал их, ненавидел их, но словно со стороны. Не было никакой остроты эмоций. Мысли ворочались в голове вяло, чувства умерли, желания иссякли.
Пропьянствовав полторы недели после юбилея, он попал в больницу с острым алкогольным отравлением. И пролежал под капельницей несколько дней в отдельной палате. А потом вдруг запросился из отдельной палаты в общую. Странность эту никто из его окружения не понял, но послушались, перевели. А там, кроме его, еще пять коек, и на каждой пациент. Со своим диагнозом и собственной жизненной историей.
Мужики охотно рассказывали о себе. А он слушал и диву давался.
Как он жил вообще?! На что потратил отведенные ему Господом шестьдесят лет?! Простой работяга со стройки видел больше, чем он. И радуется мелочам, как ребенок.
– Сергеевич, серьезно? – вытаращился тот самый строитель на Гришина. – Ты не был на рыбалке двадцать лет?
– Нет, ну почему… Был вроде… – чесал макушку Гришин. – Только вспомнить нечего. Будто и рыбалка, а будто и нет.
– Это как? – продолжал таращить на него глаза работяга.
– Ну, как, как?.. – Михаил Сергеевич вяло пожимал плечами. – Партнеры по бизнесу собирались за городом. Кто с охранником, кто с помощником. Нам даже червей на крючок цеплять не приходилось. Рассаживались на берегу в раскладных креслах. Наблюдали за спиннингами и разговоры говорили.
– О чем?
– О делах. О проектах.
– А о бабах? – подал голос сотрудник курьерской службы.
Малый был молодой, в больницу попал из-за травмы плеча. Получил ее, будучи не вполне трезвым. Говорил постоянно, не умолкая. И все больше о девушках.
– О женщинах говорили мало, – вспоминал Гришин. – В основном о делах. О поставках, контрактах, конкурентах.
– И методах их устранения! – ржал курьер.
Гришин отмалчивался. Делиться такой информацией с посторонними, малознакомыми людьми он не собирался.
– Нет, ты погоди, погоди, Сергеич, – не унимался сосед по палате. – Как же это вы так рыбу ловили, разговаривая?
– Мы же ее не руками ловили. Спиннинги были в работе, то есть в воде. А нам что в это время делать? На поплавок, что ли, смотреть?
– А как же! А как же еще?! И кто же разговаривает на рыбалке?! – ужасался работяга. – На утренней зорьке природу слушать надо! Сидишь себе тихо на скамеечке, водичка у ног твоих плещется, рыба играет, туман стелется, ветерок листьями шуршит. Как же все это услышишь, если разговариваешь? Да еще о чем? О бизнесе, прости господи! Этим и в кабинете можно заняться. Разве можно так рыбалку осквернять?!
После такого эмоционального выступления простого работящего мужика Гришин Михаил Сергеевич крепко задумался. И неожиданно счел, что вся его прошлая жизнь чем-то да была осквернена.
То девушку-красавицу он увел у приятеля – хорошего малого, порядочного и немногословного. То в бизнесе сделки проворачивал не вполне благородным путем. Тоже кого-то выпихивал с дороги. И даже разорял.
Да, он нажил себе состояние. Крепко стоял на ногах. И стремился встать еще крепче, буквально врасти по грудь! Но…
Неожиданно оказалось, что все его старания и состояние ничего вообще не стоят. Сеют в душе мрак и страх все это когда-то потерять. Пшик, одним словом, какой-то вышел из жизни его.
Молодую красивую жену застал целующейся прямо на своем юбилее. Вышел из ресторанного зала на улицу подышать. И услышал, как за углом она похохатывает. Он же сразу узнал ее смех. Из тысячи узнал бы. Смеется сдавленно и бормочет что-то про опасность ситуации, про Михаила, который может их застукать.
Он и застукал. Пошел на ее смех и голос. А она там…
Ей пощечину влепил. Сопернику по лицу надавал кулаками. И напился потом как свинья. А если разобраться, из-за чего?
– Ну, не думал же ты, Сергеевич, что молодая баба вышла за тебя по любви? – с сомнением рассматривал его морщинистое лицо работяга. Они как-то остались вдвоем в палате, и Гришин с ним поделился причиной своего запоя. – Тебе шестьдесят, а ей тридцать пять! Это как называется-то… – Мужик пощелкал мозолистыми пальцами, пытаясь вспомнить. – В литературе это каким-то словом называется, наподобие мезонина. Не помнишь?
– Мезальянс, – подсказал Гришин.
– Во! Точно! Он самый и есть – мезальянс. Тебе шестьдесят. А ей тридцать пять. Она же дочка тебе, Сергеевич! – осуждающе крутил головой мужик. – Это уж прямо инсект какой-то. Или как там правильно?
– Инцест, – снова подсказал он.
– Во-во! Неправильно это. Богатые мужики покупают красивых глупышек, думают, что те их с потрохами, а когда глупышки заскучают и начинают себе ровесников искать, то обижаются. А обижаться-то, Сергеевич, надо на себя. Уж прости меня за правду. Я простой человек, попросту и изъясняюсь…
И оказалось вдруг, что незамысловатые рассуждения простого работяги являются правдой жизни. Той самой – настоящей, которую Гришин, получается, просрал.
А мужик тот много о чем рассуждал.
– Человеку ведь, по сути, мало что нужно, Сергеевич. Поесть, попить, нужду справить да уснуть, а потом проснуться. Такой у нас у всех цикл. Так?
– Так, – не мог он возразить.
– И еда наша должна в себя включать только все полезное. И пригодное для работы организма. И не важно, что ты съел. Кусок сырого мяса в ресторане. Вы еще его так мудрено зовете… – он вопросительно смотрел на Гришина, ожидая очередной подсказки.
– Прожарка медиум, – улыбался он.
– Во-во! Медиум! Придумают же… А по мне, это кусок сырого мяса. И вреда от него больше, чем пользы. По мне, так лучше горсть орехов съесть. Прямо с ветки. Молочных. О! Какие вкусные они, Сергеевич, знал бы ты! А рыбку на угольках зажарить, которую только что из реки вытащил. Это, скажу тебе, круче всяких ресторанных обедов и ужинов…
Они как-то незаметно сблизились. И говорили часами. И на момент выписки Гришин еще больше утвердился во мнении, что прожил совершенно пустую, бессмысленную жизнь. Красивую, да. Удобную, обеспеченную, но какую же пустую!
Выписавшись, он первым делом выставил свой бизнес на торги. Продал быстро и очень удачно. Часть средств тут же выгодно вложил. Ну, не мог он уже иначе. Бизнесменом был до мозга костей. И считал, что деньги должны работать. Не просто в банке лежать под процентами. Хотя и туда часть вырученных с продажи бизнеса средств пульнул. А еще…
А еще начал строить себе сруб в лесу. Ну как строить? Купил готовый. Ему его за лето собрали. Скважину пробурили, вода пошла чистая, вкусная. Благо родников было полно кругом. Удобства тоже в доме создали. Обнесли весь купленный им участок высоченным забором. И уже осенью Гришин туда переехал.
– Мишаня, что происходит? – рыдала его красавица жена, узнав о готовящемся разводе. – Я оступилась один раз, а ты…
Он никак не реагировал. И утешать не собирался. Пришлось бы обнять ее, погладить по голове, а он вдруг стал этого всего стесняться. Его тело подводило уже лет семь как, одрябнув и ослабев. А жена была просто красавицей. И однажды, глянув на себя голого в зеркале ванной, он ужаснулся. Представил, как она на него смотрит и содрогается от отвращения.
– Я оставляю тебе квартиру. И кое-какие деньги, – обещал он.
– Кое-какие?! – округляла она глаза. – Это сколько?
