Вчера вечером Джо Карп и Фрэнк Рейли пригласили меня на вечеринку. Там было много девушек, еще Джимпи и Эрни. Я помнил, как мне было хреново после того, как я перебрал в прошлый раз, и предупредил Джо, что больше пить не стану. Тогда он дал мне обычную колу. Она была какая-то странная, но я подумал, что просто у меня во рту горчит.
Поначалу было очень весело.
– Потанцуй с Эллен, – сказал Джо. – Она тебя кой-чему научит. – И подмигнул ей так, будто ему что-то попало в глаз.
Эллен сказала:
– Отстал бы ты от него.
Он хлопнул меня по спине.
– Это Чарли Гордон, мой приятель, мой кореш. Он не абы кто – его повысили до тестомешальщика. Я тебя просто попросил с ним потанцевать и его порадовать. В чем дело?
Он подтолкнул меня к ней. И она со мной танцевала. Я три раза упал и не мог понять почему, если мы танцевали одни. Я то и дело спотыкался о чьи-то вытянутые ноги.
Все собрались вокруг и смеялись, глядя на нас. Каждый раз, когда я падал, смех становился громче, и я тоже смеялся, потому что это было забавно. Но в последний раз я не засмеялся. Я встал на ноги, а Джо снова толкнул меня назад.
Тогда я увидел, какое у Джо лицо, и в животе возникло странное ощущение.
– Вот умора, – сказала одна из девушек. Все смеялись.
– А ты был прав, Фрэнк, – проговорила Эллен. – Это просто театр одного актера.
И она протянула мне яблоко.
– На, Чарли, угощайся.
Я его надкусил, но оно оказалось ненастоящее.
Фрэнк захохотал. Он сказал:
– Я же говорил, он сожрет. Можете представить себе тупицу, способного съесть восковое яблоко?
Джо сказал:
– В последний раз я так ржал, когда мы в баре Халлорана спровадили его смотреть, не идет ли дождь, и удрали.
И тогда я вспомнил, как в детстве ребята из нашего квартала позволили мне поиграть с ними в прятки, и я водил. Досчитал по пальцам до десяти и пошел искать. Искал, пока не стало совсем холодно и темно и пришлось идти домой.
Я так никого и не нашел и не понял почему.
Сказанное Фрэнком все мне объяснило. Вот что произошло у Халлорана. Вот что делали Джо и компания. Разыгрывали меня и потом насмехались. Как те дети в прошлом.
Ржущие рожи выныривали надо мной из тумана.
– Глядите на него. Весь пунцовый.
– Покраснел. Чарли красный как рак.
– Эй, Эллен, что ты сделала с Чарли? Я его никогда таким не видел.
– Ничего себе его Эллен разогрела.
Я не знал, что делать и куда деваться. От того, как она терлась об меня, возникло странное чувство. Все смеялись надо мной, и я словно почувствовал себя голым. Хотелось спрятаться так, чтобы меня не нашли. Я выбежал из квартиры. Это была многоэтажка с длинными коридорами, и я никак не мог найти лестницу. Про лифт забыл напрочь. Наконец увидел лестницу, выбежал на улицу и потом долго шел домой. Я не знал раньше, что нужен Фрэнку, Джо и остальным только для того, чтобы выставлять меня дураком.
Теперь я знаю, что такое «свалять Чарли Гордона».
Мне стыдно.
И еще. Мне снилось, как та девушка, Эллен, танцует и трется об меня, и, когда я проснулся, простыни были скомканные и мокрые.
13 апреля
Так до сих пор и не вышел на работу. Я попросил миссис Флинн, домовладелицу, позвонить мистеру Доннеру и передать, что я заболел. Последнее время миссис Флинн поглядывает на меня с опаской.
Думаю, это хорошо – узнать, что над тобой смеются. Я об этом много думал. Все потому, что я тугодум и не всегда понимаю, когда делаю не то. Поведение тупиц людей обычно забавляет.
Во всяком случае, теперь я знаю, что становлюсь умнее с каждым днем. Я знаю пунктуацию и могу правильно писать. Мне нравится находить в словаре сложные слова и запоминать их. И я стараюсь очень аккуратно писать отчеты, хотя это трудно. Теперь я много читаю, мисс Кинниан говорит, я глотаю книги. И я понимаю многое из прочитанного, оно как-то остается у меня в голове. Иногда я вспоминаю какую-нибудь страницу, и она встает перед глазами словно картинка.
Но мне в голову приходят и другие вещи. Так было сегодня утром, когда я только проснулся и лежал с открытыми глазами. Как будто в стенках моей памяти открылись такие огромные дыры, что я смог в них пройти. Думаю, это случилось давным-давно… Когда я только начал работать у мистера Доннера. Я вижу улицу, на которой стоит пекарня. Сначала сквозь дымку, но потом очертания становятся все четче, как будто пекарня находится прямо передо мной, а остальное затуманивается, и я не уверен…
Старичок с детской коляской, переделанной в жаровню, запах жареных каштанов, снег на земле. Тощий парень испуганно таращится на вывеску. Что там написано? Буквы расплываются в какую-то кашу. Сейчас я знаю, что там написано «Пекарня Доннера», но в своих воспоминаниях буквы не различаю. Ерунда выходит. Думаю, парень с вытаращенными глазами – это я.
Яркие неоновые огни. Кругом рождественские елки, ходят разносчики. Люди замотаны в шарфы, поднимают повыше воротники пальто. Но на нем нет перчаток. Руки окоченели, и парень опускает на землю кипу бурых бумажных пакетов. Останавливается, чтобы посмотреть на заводные игрушки у одного из разносчиков: медведь ходит вразвалку, прыгает пес, тюлень крутит мяч на носу. Ходит, прыгает, крутит. Будь это его игрушки, он был бы счастливее всех на свете.
Хочется спросить краснолицего разносчика в коричневых хлопковых перчатках, можно ли подержать медведя всего минутку, но страшно. Он поднимает кипу пакетов и забрасывает на плечо. Тощий, но сильный после стольких лет тяжелой работы.
– Чарли-дурачок, голова-кабачок!
Дети с хохотом кружатся возле него и дразнят, будто мелкие собачонки путаются в ногах. Чарли улыбается им. Ему бы хотелось бросить свои пакеты и поиграть с ними, но при мысли об этом по спине бегут мурашки. Он чувствует, как старшие мальчишки швыряют в него чем ни попадя.
Возвращаясь в пекарню, он видит еще мальчишек, стоящих в темной подворотне.
– Глядите, это же Чарли!
– Привет, Чарли! Что это у тебя? Хочешь, в кости перекинемся?
– Подь сюды! Мы тя не тронем!
Но что-то в этой темной подворотне и в их усмешках таится такое, что по спине снова бегут мурашки. Он пытается понять, в чем дело, но вспоминает только грязь и мочу на своей одежде и то, как орал дядя Герман, когда он вернулся домой весь перепачканный. А потом дядя схватил молоток и побежал искать мальчишек, которые так с ним обошлись… Чарли пятится от мальчишек в подворотне, роняет свою ношу. Снова поднимает и всю оставшуюся дорогу до пекарни мчится бегом.
– Где тебя носило, Чарли? – орет Джимпи из глубины пекарни.
Чарли протискивается через распашные двери и кладет свою кипу пакетов на один из стеллажей. Прислоняется к стене и прячет руки в карманы. Вот бы сейчас покрутить вертушку.
Ему нравится быть здесь, в пекарне, где полы белые от муки – белее закопченных потолка и стен. На подошвы башмаков налипла белая корка, белые крупинки забились в швы одежды, и под ногти, и в трещинки на коже.
Здесь он расслабляется – сидит на корточках, так крепко прижавшись спиной к стене, что кепка с буквой Д наползает на глаза. Приятно пахнет мукой, сладким тестом, хлебом и выпечкой. В печи что-то потрескивает, навевает сон.
Сладко… тепло… сонно…
И вдруг он падает на пол, долбанувшись головой о стену. Кто-то сшиб его с ног.
Это все, что вспомнилось. Вижу отчетливо, но почему так случилось, не знаю. Со мной бывало подобное в кино. Сначала ничего не понятно, потому что все происходит слишком быстро, но на третий или четвертый раз разбираешься, о чем говорят. Надо поговорить об этом с доктором Штраусом.
14 апреля
Доктор Штраус говорит, что очень важно записывать воспоминания вроде вчерашнего. Тогда мы сможем обсудить их у него в кабинете.
Доктор Штраус психиатр и нейрохирург. Я не знал. Думал, обычный доктор. Но, когда я пришел к нему сегодня утром, он рассказал, как важно изучать самого себя, чтобы разобраться в своих проблемах. Я сказал, у меня нет никаких проблем.
Он рассмеялся и подошел к окну.
– Чем умнее ты становишься, тем больше у тебя проблем, Чарли. Твой интеллектуальный рост будет опережать рост эмоциональный. И ты сам заметишь, как по мере твоего развития будет расти желание многое обсудить со мной. Помни: ты можешь приходить сюда всякий раз, когда потребуется помощь.
Если пока собственные сны и воспоминания мне не вполне ясны, то когда-нибудь разрозненные кусочки соединятся в единое целое и я больше узнаю о себе. Очень важно, что говорят люди в моих видениях. Это имеет отношение к моему детству, и я должен припомнить, что тогда происходило.
Я и не подозревал о таком. Когда я стану достаточно умным, то пойму все слова из моих воспоминаний, и про мальчишек в подворотне, и про дядю Германа, и про родителей. Но доктор Штраус предупредил, что мне от этого может стать не по себе, будет ощущение, что голова сейчас лопнет.
И теперь я должен приходить к нему дважды в неделю. Мы просто сидим, я рассказываю, что меня беспокоит, а доктор слушает. Это называется терапией: мне нужно выговориться, чтобы почувствовать себя лучше. Я рассказал ему, например, про женщин. Про тот танец с Эллен, который привел меня в возбуждение. И что я чувствовал себя как-то странно: одновременно дрожал и потел, а в голове гудело так, что чуть не стошнило. Наверное, потому что всегда считал подобное запретным и грязным. Но доктор Штраус сказал, что случившееся со мной после вечеринки – это поллюция, обычное дело для мальчиков.
Словом, несмотря на мой стремительный прогресс, он считает, что в вопросах, касающихся женщин, я все еще дитя. Это странно, но я должен выяснить о своей жизни все.
15 апреля
В последнее время я много читаю и запоминаю почти все. Мисс Кинниан говорит, что кроме истории, географии и арифметики, я должен изучать иностранные языки. Профессор Немур дал мне еще несколько кассет, чтобы я слушал их, пока сплю. Я до сих пор не знаю, как работают сознание и подсознание, но доктор Штраус говорит, беспокоиться не о чем. Он взял с меня обещание, что, изучая программу колледжа, я не буду читать никаких книг по психологии, пока он мне не разрешит. Говорит, что это собьет меня с толку и заставит думать о психологических теориях, а не о собственных идеях и чувствах. Но читать романы – это нормально. На этой неделе я прочитал «Великого Гэтсби»[2 - «Великий Гэтсби» (1925) – роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда (1896–1940).]«Американскую трагедию»[3 - «Американская трагедия» (1925) – роман Теодора Драйзера (1871–1945).] и «Взгляни на дом свой, ангел»[4 - «Взгляни на дом свой, ангел» (1929) – роман Томаса Вулфа (1900–1938).]. Чего только не вытворяют эти мужчины и женщины!
16 апреля
Сегодня я чувствую себя намного лучше, но еще злюсь из-за того, что все эти люди надо мной потешались. Когда мой IQ будет в два раза выше 70, как обещает профессор Немур, может быть, люди полюбят меня и станут моими друзьями.
Я не очень разобрался, что такое IQ. Профессор Немур сказал, это такая штука, которая измеряет, насколько ты умный, – как на весах в аптеке. Но доктор Штраус всерьез с ним поспорил и сказал, что IQ вообще не взвешивает интеллект, а показывает, насколько высок он может быть, как цифры на мерной чашке. Но все равно нужно чем-то наполнить чашку.
Берт Селдон, который меня тестирует и работает с Элджерноном, сказал, что в каком-то смысле оба неправы. Насколько он понимает, IQ измеряет множество разных вещей, в том числе и уровень знаний. Но это совсем не лучший показатель ума.
Так что я до сих пор толком не знаю, что такое IQ. Все болтают про эту штуку самое разное. У меня сейчас около 100, а скоро будет больше 150, но меня все равно будут пичкать всякой дребеденью. Просто не понимаю: если они не знают, что это такое и где находится, как они узнают, сколько этого у меня? Но лучше промолчу.
Профессор Немур говорит, послезавтра мне предстоит тест Роршаха. Интересно, что это такое.
17 апреля
Прошлой ночью мне приснился кошмар, и сегодня утром, проснувшись, я вызвал свободные ассоциации, как советовал делать доктор Штраус, когда вспоминаешь свои сны. Надо подумать о сне и просто очистить разум, пока в голову не придут другие мысли. Я делаю это до тех пор, пока в голове не становится пусто. Доктор Штраус говорит, это значит, я достиг точки, когда мое подсознание пытается помешать сознанию вспоминать. Это стена между настоящим и прошлым. Иногда эта стена рушится, и я могу увидеть, что за ней.
Как этим утром.
Мне снилось, как мисс Кинниан читала мои отчеты. Во сне я сажусь писать, но больше не могу ни писать, ни читать. Как отрезало! Мне становится страшно, и я прошу Джимпи из пекарни написать за меня. Но когда мисс Кинниан читает отчет, она злится и рвет его, потому что там оказываются грубые слова.
Я прихожу домой, где меня уже ждут профессор Немур и доктор Штраус и устраивают мне нагоняй за то, что я понаписал непристойности в отчете. Когда они уходят, я подбираю разорванные страницы, но они превращаются в кружевные валентинки, залитые кровью.
Это был ужасный сон, но я вылез из постели, записал его и занялся свободными ассоциациями.
Пекарня… выпечка… урна… кто-то пинает меня… падаю… весь в крови… пишу… большой карандаш на красной валентинке… маленькое золотое сердечко… медальон… цепочка… все в крови… и он смеется надо мной…
Цепочка от медальона… она крутится… солнечный свет бьет в глаза. Мне нравится смотреть, как она крутится… скручивается и вертится… и маленькая девочка наблюдает за мной.
Ее зовут мисс Кин – то есть Харриет.
– Харриет… Харриет… Мы все любим Харриет.
А потом снова ничего. Пусто.
Мисс Кинниан читает отчет через мое плечо.
Мы в Центре для отсталых взрослых, и она читает мои
сочинения.
Центр превращается в школу № 13, и мне одиннадцать лет, и мисс Кинниан тоже одиннадцать, только это теперь не мисс Кинниан. Это маленькая девочка с ямочками на щеках и кудрявыми локонами, и зовут ее Харриет. Мы все любим Харриет. Сегодня День святого Валентина.
Я помню…
