– А если они виски с коньяком притащат?
– Ничего, у тебя в винном холодильнике и «Пюи фюмме» имеется, и «Гевюрцтраминер» из Альта-Адидже, и «Пфефферер». Не пропадешь.
Планы воодушевляли, вот только в пятницу Варя приехала из салона хоть и сильно улучшившая свой внешний вид и этим заметно воодушевленная, но в то же время расстроенная.
Сенечка давно спал. Данилов усадил ее за стол. Часть пельменей, предназначенных для воскресенья, сварил для себя и любимой, на пробу. Налил Варе и себе по бокалу красного бургундского.
После того как поели и выпили, языки развязались.
– Ты чем-то расстроена, – проницательно заметил Алексей.
– Да ты представляешь, что случилось с моей Мариной?
– А что? – нахмурился Алексей.
Мариной звалась маникюрша в центровом салоне, к которой Варя ходила лет пятнадцать. Можно сказать, они дружили – хотя никогда не встречались вне Марининой работы. Но болтали между собой (в меру) откровенно.
Мастер ногтевого сервиса (как коряво писалось в рекламе) была старше Кононовой, лет сорока семи. И все Варя про нее знала: сын вырос, живет отдельно, с девушкой; муж работает таксистом на элитном «Мерседесе»; мама старенькая, после инсульта, нуждается в помощи и уходе. О себе Кононова, естественно, рассказывала дозированно: работает, дескать, айтишником.
Про те два года, в течение которых тело ее пролежало в коме, а сущность путешествовала во времени, она объявила всем, что работала в Америке. Теперь вернулась, вышла замуж за свою давнюю любовь Алексея-экстрасенса, сына родила.
Марина всегда была позитивная, веселая, заводная. А тут – сама не своя, чуть не плачет. Почему? Что случилось? Оказывается, муж ушел к другой. После двадцати с лишним лет брака! В одночасье! Собрал чемоданчик – и был таков.
Да была бы соперница молодухой, еще можно понять! Но нет! Лет на семь Марины старше! И его, мужа, лет на пять! Типа бизнесвумен, дом на Рублевке, квартира на Тверской. За деньгами, что ли, за ее погнался? Или присушила она его чем? Может быть, ведьма? Приворожила?
– Я ей, – сказала Варя Данилову, – посоветовала к тебе на прием сходить. Она ведь знает, чем ты занимаешься.
– Да? Ну пусть приходит. Вот только, боюсь, мужа я ей не верну. Разве что страдания облегчу. И помогу шоры с глаз снять, вокруг себя посмотреть, кого-то нового найти.
– Жалко женщину. Ты уж денег с нее за визит не бери, а? Или по льготному тарифу. А то у нее и так все заработанное на сиделку для матери уходит.
– Пусть обращается. И вот странное совпадение. – Данилов обычно никогда не рассказывал подруге жизни о тех, кто к нему обращался; хранил, так сказать, «врачебную тайну», этические соображения перевешивали. Однако тут разговорился: – Представляешь, ко мне сегодня дамочка приходила ровно с теми же проблемами. Очень похоже: муж ушел к какой-то грымзе, которая старше их обоих.
– Так, может, это Маринка и была?
– Ну нет! Моя обеспеченная, хорошо зарабатывает, сама бизнесвумен (да у меня обычно в основном такие или жены бизнюков), цветами торгует в промышленных масштабах, несколько магазинов. Сын и дочь выросли, из дома упорхнули, учатся за границей оба. Кто у нее муж, она говорить избегала, но у него тоже с деньгами проблем нет. И опять аналогичная ситуация: завелась у мужика женщина на стороне, причем недавно, раньше (жена клянется, она б почувствовала) такого не было. И тоже как в твоем случае: полюбовница старше его. И он к ней уходить собирается. И вот моя пациентка плачет, жалуется: помогите вернуть! Я ей внушаю простую вещь: как хорошо, распрямитесь, ведь вам дали свободу! А она: нет, я люблю, я к нему привыкла, приворожите, присушите его ко мне снова!
– А ты что?
– А что я? Попросил привести мужа ко мне, но она говорит, он не пойдет. Договорились, что она подстроит где-то встречу всем троим: она, муж ее и я. И еще она мечтает меня с той женщиной свести, чтобы я ее вразумил.
– Может, это одна и та же ведьма? И с твоей пациенткой, и с моей Мариной? Портит из вредности мужиков, заставляет страдать хороших тетенек?
– Идея здравая, надо попросить у пациентки фото разлучницы. И ты тоже у своей маникюрши спроси. Сличим.
Следующим вечером, в субботу, после своего приема Данилов пылесосил и полы мыл – во всех пяти комнатах и двух санузлах генеральской квартиры. Варя все-таки приготовила два легких летних салата: с креветками и ананасами и крабами с фасолью. Не могла принимать гостей с полупустым столом.
Будущий визит будоражил кровь. Шутка ли: первый случай, когда они с Даниловым встречали гостей как муж и жена, – короткий междусобойчик с Петренко с женой, подружкой Верой и Сименсом после крестин Сенечки не в счет; тогда выпили, стоя, по бокалу шампанского.
Откуда вдруг и правда свалились на них этот Вежнев и эта Люба? И почему они друг с дружкой вместе в гости ходят? У них роман? И что на самом деле кроется за столь навязчивыми предложениями сблизиться с семьей Даниловых? Коль скоро оба гостя из спецслужбы, логично предположить, что, возможно, сдружиться они желают не по велению сердца, а по заданию – но зачем? И чьему заданию? Петренко?
Несмотря на все страхи и опасения, вечер прошел довольно мило. Гости и впрямь натащили много готовой еды, принесли бутылку виски и белого сухого из Нового Света. Держались они так, словно младшие в семье пришли в гости к старшим: уважительно, даже с пиететом. Никаких любовных поползновений со стороны Вежнева (как опасалась Варя) не последовало. С большим вниманием он слушал байки Данилова, смеялся. Одет оказался по летнему времени в льняной костюм цвета кофе с молоком, быстро попросил разрешения снять пиджак и щеголял в однотонной черной майке, обтягивающей мощный мускулистый торс.
Люба выглядела решительно не как старлей самой засекреченной спецслужбы, а словно профурсетка с улицы красных фонарей: откровенное декольте, короткая юбчонка, высоченные каблуки и чулки в сеточку. И кокетничать с Даниловым принялась напропалую. Тот с ней, конечно, флиртовал, но в меру, не переходя границы и нигде своим поведением не оскорбляя Варю.
«Они как ролями поменялись, – думала она, – теперь Вежнев ко мне индифферентен, зато девушка резвится, на Алешу наседает».
На всякий случай она Сенечку недолго в детской укладывала, без песен и сказок, только покормила, поцеловала его перед сном.
Пили мало, самоконтроль не теряли. После ужина взялись играть в настолки. Для «Мафии» игроков было мало. Сыграли в «Кто я» – когда на лоб клеят стикеры и отгадывают персоналии. Потом в детектив – «Клуэдо». И в «Спящих королев». Казалось, всем было весело.
Ни о какой службе никто, естественно, не говорил.
Часов в десять Данилов стал неприкрыто зевать. Каждый раз, загораживая рот, говаривал: «Вы извините, господа, у меня сегодня был рабочий день», – но намек и без того выглядел очевидным. Гости предложили помочь собрать посуду – хозяева решительно отказались. Тогда старлей Люба с капитаном Вежневым поблагодарили за приятный вечер и откланялись. На прощание еще раз восхитились прекрасной квартирой, доставшейся Варе от отца: доктора наук и генерала.
Когда собирали посуду и грузили ее в посудомойку, Кононова нетерпеливо спросила супруга-экстрасенса:
– Ну? Ты их прокачал?
Тот развел руками:
– Да, я пытался.
– И?
– Они оба, видимо, проходили обучение. Не знаю, чье и кто их готовил. Да и где преподают у нас люди, кто бы экстрасенсам мог противостоять? Они ведь тоже экстраординарные способности должны иметь? Такие теперь в вашей организации служат?
– При мне ничего подобного не было, – дернула плечом Варя.
– Короче, оба поставили мощный блок. Проникнуть в их сущность я так и не смог. Хотя несколько раз пытался.
– Вот так история! Значит, оба экстрасенсы, да посильнее тебя?
– Или, повторюсь, тщательно подготовлены соответствующими специалистами.
– Но кем?
– Понятия не имею. Я увидел в них только то, что они держали на поверхности. И не пытались скрыть. А, может, наоборот, специально выпячивали.
– Что, например?
– Вежнев этот явно по отношению к тебе, Варвара Игоревна, имеет похотливые устремления.
Варя вспыхнула. Промелькнуло: «Вот как? Значит, он даже не счел нужным скрывать свой интерес?» Но вслух сказала:
– Это его проблема.
– А Люба, – продолжил Данилов, – отчетливо вознамерилась меня совратить с пути истинного.
– Ее поползновения я и без твоего просвечивания заметила.
– Короче, твои коллеги – люди явно непростые. И на нас какие-то непонятные виды имеют. Я б держался от них подальше.
– Это все ты, – по обыкновению, свойственному многим представительницам женского пола, Варя перевела стрелки на партнера: – «Давай да давай в гости их пригласим».
– Все правильно: пусть враги будут к нам поближе. Я, кстати, посмотрел, погуглил, кто автор изречения. Но ясности по-прежнему нет. То ли Лао-цзы сказал, то ли Маккиавелли, то ли Марлон Брандо в роли крестного отца.
– А между собой Вежнев с Любой, – поинтересовалась Кононова, – в каких состоят отношениях, на твой просвещенный взгляд?
– А ты сама путем оперативного наблюдения не заметила?
– Мне показалось, между ними ничего нет.
– Мне тоже. Но я к этому выводу по их повадкам и жестам пришел; сканировать себя они меня не подпустили.
– Да, Данилов, пора тебе на пенсию, – со смехом заключила Варя. – Какой-то непонятный и никому не известный Вежнев тебя переиграл.
– Ой, не говори.
Супруг обнял ее.
Посуда осталась недоубранной. Неприкрытый флирт со стороны другой женской особи распалил Алексея. Вдобавок можно было не спешить с делами: завтра понедельник, у него выходной. С утра встанет, приберет.
Данилов
Ночью Данилову был сон. Очень тяжелый, неприятный. Так с ним порой бывало: чем милее и спокойнее действительность – тем тягостней ночные видения. Но подобных, очень подробных, ясных в самых малых деталях он не видел давно – с тех пор, как они расправились почти два года назад с исчадием ада Козловым.
Сыночку во сне минуло лет двенадцать, он находился на самом пороге взросления: высокий, но нескладный, немного нелепый, с несоразмерно длинными ногами и руками. Сутулящийся, с быстрыми переменами настроения от вселенской скорби к безудержному веселью. И с нелепым жаргончиком, где мелькали словечки, не принятые нынче и которые, видимо, появятся в ближайшем будущем. Например, «брындец» – в виде эмоционального восклицания: «О, брындец!» Или «Эй-Ай» – то есть «искусственный интеллект», произносилось в смысле иронической похвалы, вроде «голова», «умник»: «О, папаня, да ты Эй-Ай!»
На дворе в его сне стоял год две тысячи тридцать пятый, шло лето, Данилов это точно знает. И он видит их всех, включая себя – чего в обычных снах никогда не бывает. Варя изрядно постарела: появились морщинки возле глаз, резче обозначились губы. Зато стала гораздо худее, чем нынче, – и даже стройнее, чем до беременности. Видно, что постоянно занимается спортом: мощные, накачанные руки, плоский живот. И он сам, Данилов, неплох для тогдашних пятидесяти с небольшим лет: немного морщин, искорки седины в волосах – а в остальном все норм, никаких пивных животиков, стройный, подтянутый, моложавый.
Он видит себя в зеркальце, которое вмонтировано в козырек машины. Авто у них новое, какое-то китайское, и от этого Данилов (во сне) слегка досадует. Вдобавок его расстраивает, что их в семействе по-прежнему только трое.
Он и сам хотел, и Варя после свадьбы соглашалась: успеть завести двоих, а то и троих детишек. Но, видать, что-то в жизни пошло не так, не по плану.
Они втроем, с Варей и подросшим Сеней, едут куда-то. Точнее, не куда-то, а на все ту же Варину дачу, где (как Данилов во сне знает) теперь выстроен новый красивый дом. На дворе, как и в реальности, – лето, супруга в милом легком сарафане и белых кроссовках. Она сидит на пассажирском сиденье рядом с ним. Сенечка – сзади.
Они объезжают пробку и поэтому выбрали путь по той самой дороге, где когда-то, больше тридцати лет назад, погибли Варины родители. Тогда по непонятной причине служебная «Волга», которой управлял Варин отец, генерал Игорь Павлович Кононов, вылетела с шоссе и врезалась в отдельно стоящую сосну.
С тех пор Варвара эту дорогу избегает – но сейчас Данилов зачем-то снова поехал здесь: возможно, чтобы досадить благоверной? В результате они мчатся по практически пустому шоссе и – ругаются друг с другом.
– Если так, я тебя не держу, – говорит Варя. – Можешь убираться к ней. Имущество как-нибудь разделим. Сеня со мной, конечно, останется. Я разрешу вам с ним встречаться по воскресеньям.
– Варя, Варя! – морщится он. – Да перестань! Ничего я по отношению к ней не чувствую!
– Не чувствуешь?! А какого ж рожна ты в постель к ней лезешь?
– Да не было между нами ничего, поверь!
– Да? А эти эсэмэски любовные? А эти возвращения под утро с чужими запахами? И это ты называешь «не было»?
От темы разговора и от того, что их ругань слышит Сенечка, Данилов начинает злится. Поднимается градус обсуждения (а вместе с ним и кровяное давление, и пульс), он начинает сильнее прижимать педаль газа, и вот авто летит по извилистой дороге все быстрее и быстрее: сто десять километров, сто двадцать, сто тридцать.
– Хватит вам, родители! – ломким голосом увещевает сзади Сеня.
– И впрямь, Варя! Давай потом доспорим, если ты так хочешь, и без сына.
– Ага, ты сына застеснялся! – возражает жена – в действительности никогда она не бывала столь сварливой за все время их связи. Неужели Варя такой может быть? Или это он ее довел? – Нет, пусть парень слышит. Пусть знает, как его любимый папочка себя ведет! И каким мужчине быть не подобает!
– Сеня, Варя! Да не было ничего! Все это твои, Варвара, болезненные фантазии!
– Да-да, «болезненные»! Давай меня в сумасшедшую запиши. Это у тебя заболевание, приапизм называется, или седина в бороду, бес в ребро: ни одной юбки не пропускаешь, особенно если она – на молоденьких крепких бедрах.
Данилов злится все сильнее, притом (он ощущает это во сне) его зрение становится как бы туннельным: оно сужается, потому что по краям обзора – красноватая пелена, и только в середине стелется, извивается шоссе. Но вместо того чтобы сбавить ход и остановиться, образумиться, отдохнуть, он нажимает на акселератор все сильнее. Так что даже Сеня, любящий быструю езду, сзади замечает:
– Папа, сбавь ход!
И ровно в этот момент периферическим зрением, в багровой пелене, Алексей замечает какой-то объект, вдруг бросающийся поперек его движению со второстепенной дороги: кажется, это машина, выкатывающаяся на основную трассу. Но вместо того чтобы затормозить – а места для этого, кажется, хватало, – Данилов, уходя от столкновения, резко дергает руль влево. Его авто выскакивает со своей полосы движения, пролетает встречную. А потом – удар. Обочина, кювет, и машина летит, кувыркаясь, через голову.
Алексей на секунду теряет сознание.
Бешеное вращение прекращается через пару секунд. Данилов приходит в себя. Авто лежит на крыше. Сработали все возможные подушки безопасности. Кругом осколки от разбитых окон.
– Варя! Сеня! – орет он. Ему никто не отвечает.
Алексей смотрит направо. В ремнях висит безжизненное Варино тело. Он отстегивает свой ремень безопасности. Падает вниз, на лежащую на земле крышу.
Пытается выбраться из авто. Дверь заклинило.
Цепляясь о погнутое железо, он выползает через разбитое окно наружу. Машина беспомощно лежит колесами кверху. Из-под капота растекаются жидкости и поднимается парок.
Данилов встает. Кажется, он ничего не повредил, руки, ноги, шея, голова – в норме. Только сильно болят ребра от ремня безопасности. Алексей бросается к Варе. Она на своем сиденье недвижима. Лицо ее залито кровью. Но при этом она дышит. Он дотрагивается до ее шеи, чувствует ровный пульс: слава богу!
Алексей кидается назад, к сыну. А вот там все плохо. Тело мальчика неподвижно и выглядит безжизненным. Оно беспомощно висит на ремне.
– Сеня, Сеня! – тянет к нему руки отец. Но нет никакого отклика.
Неимоверным усилием он отстегивает ремень безопасности и через разбитое окно пытается вытянуть мальчика наружу. Тот не проявляет признаков жизни. Руки и ноги его болтаются, как у тряпичной куклы.
Данилов вытаскивает его из машины. Теперь тело сына лежит на очень зеленой траве.
Выбегают какие-то люди из остановившейся на шоссе машины – возможно, из той, что выскочила им наперерез. Слышатся возгласы:
– Нужен врач…
– Звоните в скорую…
