– Скажи мне, почему все великие духи говорят, а наш Терновник нет? – услышал он вопрос Владычицы Ангелины к мужу. – Василина рассказывала, что ментально общалась с нашим огнедухом, и Колодец умеет говорить, и великие ветра. А наш нет.
– Он просто долго был один, – ответил ей дракон, чья кровь была так вкусна, но его почтительность – еще вкуснее. – Вы общаетесь с вашим духом хотя бы раз в семь лет. А наш Терновник сотни лет был один, и, к стыду моему, мы его опасались, хоть и почитали, и не думали, что договор можно изменить. Но теперь, когда вокруг него будут люди и драконы, он быстро повзрослеет. И, думаю, мы еще сможем с ним пообщаться.
Терновник запомнил это. Ему понравилось наблюдать за людьми, понимать, почему они действуют так или иначе, отчего боятся и радуются, – ему словно со всех сторон показывали представление, и он не мог от него оторваться.
После правителей к терновнику пошли и простые драконы, а в городе, там, где еще оставались его побеги – и жители из тех, кто прятался от врагов в своих домах или уже успел вернуться. Столько добрых слов было сказано ему, столько масла пожертвовано, что терновник подумал-подумал и оставил по побегу не только в садах Владык, но и в городах у храмов богини – теперь ему никогда не будет скучно, да и лишние жертвенные масла никому еще не помешали.
А если кто-то будет докучать ему глупыми или злыми просьбами – он всегда сможет усыпить непочтительного.
Ангелина и Нории спать легли поздно. Владыке, прежде чем возвращаться в Истаил, нужно было убедиться, что все инсектоиды в окрестностях уничтожены, а иномиряне – либо пленены, либо убиты. В леса, туда, где были с воздуха замечены крупные группы врагов, выдвигались наземные отряды из тех бойцов: мужчин из отрядов самообороны, магов, драконов, – у кого еще оставались силы. Полетел туда и Нории. Не хватало еще, чтобы иномиряне разбойничьими группами растеклись по Пескам, нападая на поселения и наводя ужас на людей.
Тюрьмы города переполнились сотнями пленников. Кто-то сдавался сам, кто-то собрался в группы и отчаянно попытался прорваться к порталу – но магистр Нефиди восстановил вокруг него щит, завязав на накопители, и лорташцам ничего не оставалось кроме как биться или сдаваться.
Что делать с ними, предстояло еще решать.
Оживал и дворец. Здесь горели в парке костры, здесь раздавался смех и песни. Ангелина, ожидавшая мужа, чувствовала усталую деловитость, с которой большой дом возвращался к хозяйственной рутине, и радовалась ей, глядя из окна в ночь, пахнущую цветами и снегом, кострами и ванилью.
По переговорным чашам было передано в девять белых городов, что атака на Тафию отбита и враг не прошел, и что Владыка и Владычица вернутся в столичный Истаил через несколько дней.
Город-на-реке вновь наполнялся жизнью: кто-то из жизнестойких торговцев даже вышел на Базар, кто-то праздновал, переживая свой страх, кто-то искал новый дом, благо в Тафии пустых было еще много, кто-то оплакивал погибших. По всем храмам звучали молебны, и много их произносили сегодня за Владыку Четерии, ставшего вровень с богом и победившем его. Жители Тафии и раньше гордились тем, что у них Владыкой легендарный Мастер клинков, а сейчас их восторг и благоговение были так велики, что стань они пламенем – костер над Тафией был бы виден и из Йеллоувиня.
Четери еще спал, и Ани, думая о нем, тоже испытывала неведомое доселе благоговение. Впрочем, все его испытывали – словно в покоях Владыки восстанавливался после самого важного боя в жизни не шутливый, легкий Мастер, а существо высшего порядка.
Ангелина после отлета Нории, уносящего на своей спине бойцов, успела навестить Светлану – и поздравить ее, и полюбоваться крошечным, с две ладошки, мальчишкой, который спал на груди у матери. Долго задерживаться не стала – у Светы было множество помощников, и всем требовался отдых.
Она зашла и к старым магам, решившим остаться во дворце до завтра, и уже бойко попивающим вино из запасов Владыки, и поблагодарила их, и предложила обращаться, если нужна будет любая помощь. Ли Сой, Гуго Въертолакхнет, Галина Лакторева, Таис Инидис – они сидели тесным кружком, общаясь, как очень близкие люди, и Ани вдруг представила, как через много-много лет будет так же сидеть с седовласыми сестрами, посмеиваясь и что-то обсуждая, и на сердце ее потеплело.
Навестила она и Викторию с Мартином фон Съедентентом. И если в прошлых покоях она увидела дружбу и близость сквозь времена, то здесь на нее глазами сильно постаревшей волшебницы, державшей в руках руку мужа, глянула вековая любовь. Глянула и улыбнулась – вот так будет и у тебя через пятьдесят лет, потому что и ты так же искренне любишь, как она.
Не только людям она должна была отдать дань уважения. Обойдя всех, с кем разделена была прошедшая страшная битва, Ангелина вернулась в покои, которые Чет выделил им с Нории и высыпала в чашу из пропахшего гарью и кровью мешочка драгоценные камни с огнедухами. А затем полила их ароматическим маслом, зажгла его – и щедро окропила самоцветы кровью, потому что без духов бы тоже все не справились, а они требовали подпитки.
Заснуть без Нории она так и не смогла, хотя очень устала за этот день. И потому, когда похолодало и пошел снег, удивилась, а затем и обеспокоилась за жителей Песков. Но им она помочь не могла, зато могла согреть тех, кто находился во дворце.
Ангелина приказала служанке разбудить управляющего Эри, чтобы узнать, есть ли во дворце согревающие артефакты – а когда оказалось, что их нет, потому что необходимости никогда не возникало, велела собрать все жаровни дворца, залить в них масла, уложила в каждую по самоцвету и договорилась с огнедухами, что они согреют покои, пока идет снег.
Нории вернулся после двух ночи. Ангелина, услышав шум больших крыльев, с успокоившимся сердцем наблюдала из окна в голубоватом свете почти полной луны, как ссаживает он во внутреннем дворике с фонтаном – в который ее когда-то перенес Колодец – тех, кто помогал добить иномирян. Был среди них и брат Светланы, и принц Ши с десятком гвардейцев, и Александр Свидерский.
Бойцы расходились, и Нории, заметив Ани в окне, улыбнулся и пошел к ней.
Зайдя в спальню, супруг бросил взгляд на жаровню с расставившей лапы саламандрой, протянул к жене руки. Ани поцеловала его в холодные губы, заглянула в зеленые глаза, и он осторожно, не прижимая, приобнял ее.
– Не хочу тебя испачкать, – тихо пророкотал он и тоже коснулся губами ее губ, прежде чем отстраниться. Он тоже был уставший, грязный, пахнущий чужой кровью, древесной щепой и грязью, муравьиной кислотой – и очень удовлетворенный.
– Справились, – сказал он, снимая грязную одежду, – если и остался кто в лесах, то единицы. Выловим. Там и сопротивлялись больше из страха, чем из желания, но повозиться пришлось.
– Замерз? – спросила она, наблюдая за ним с какой-то непривычной, щемящей грудь, совсем расклеившей ее нежностью.
– Нет, – он улыбнулся. Посмотрел за окно, у которого трепетали занавески. – Матушка празднует возвращение мужа, в мире сейчас много силы. С ней не замерзнешь. А с тобой рядом тем более.
Он направился в купальню – и Ани пошла за ним. И там, опустившись на низкую софу, смотрела, как моется он, как ныряет в чаше-бассейне, как смотрит на нее, мягко улыбаясь. И она не выдержала, подошла, сев за его спиной на теплый мрамор.
– Дай я вымою тебе волосы, – попросила она. И действительно вымыла, перебирая красные и седую пряди, массируя голову, с нежностью гладя по плечам. Нории расслабленно лежал в чаше, положив голову на бортик, прикрыв глаза, и улыбался, и принимая ее заботу, и понимая, почему она ей нужна – потому что полдня назад они спиной к спине стояли в другом мире, не зная, выживут ли, удастся ли вернуться, а затем переживали атаку бога, и бой богов, и день этот мог быть последним и для них, и для всей Туры – а обыденность помогала пережить все это, прикрыть щитом повседневности, приглушить.
На теле его и на лице оставались едва заметные ромбовидные шрамы.
– Как хорошо, что у тебя снова появился Ключ, – проговорила она едва слышно. – Я привыкла к нему в твоих волосах.
– Спасибо богине, – отозвался Нории. – Прилетим в Истаил, сходим на ночь в храм ее, поблагодарим ее, порадуем.
Ани усмехнулась и не стала спрашивать, как порадовать богиню. Все было и так понятно.
* * *
Вей Ши после похорон старика Амфата и боя Мастера с богом-войной пошел во дворец – как и сказал ему Четери, – туда, где разместились йеллоувиньские гвардейцы. Во дворце и в парке пахло сладкими лепешками, ванилью от цветков терновника, чем-то мясным и вкусным: слуги, вернувшиеся во дворец, старались изо всех сил, чтобы накормить всех, кто бился и отстоял Тафию.
Вей узнал, как устроились его бойцы, а затем встал в тени во дворе у увитой терновником стенки, чтобы дождаться возвращения Владыки Нории. С облегчением увидел на спине опустившегося во двор дракона спящего Мастера и Светлану с малышом и родными. Кивнул жене Мастера издалека – все в порядке и с ней, и с ребенком, который едва заметно светился родной стихией. Значит, помог его подарок, значит, все правильно он сделал.
Светлана, уставшая и со слегка безумным взглядом, спускалась с крыла Владыки осторожно, ей помогали, приняли ребенка. Встречал ее и брат, Матвей, прибывший почти одновременно, и она крепко обняла его, а он что-то добродушно проговорил. Вея она, кажется, и не заметила – но он был не в обиде, ей сейчас точно было не до него.
Спустились и Владычица Ангелина, и родные Светы. Затем драконы сняли Четери, и весь двор сбежался посмотреть на него: люди и драконы выглядывали из окон, бежали к Владыке в драконьем обличье, окружая толпой, чтобы только посмотреть на того, кто победил бога.
– Мастер! Мастер! – раздавалось повсюду благоговейное.
Вей поймал себя на совершенно детском желании тоже побежать к людям, попробовать коснуться героя, словно можно было одним касанием взять частицу славы и мощи, которую Пески увидели в Четери. Мастер клинков спал расслабленно и безмятежно, но волосы его из красных стали чуть серебристыми, словно седой паутинкой накрылись. И показалось Вею издалека – хотя что там можно было разглядеть? – что лицо его стало старше. Или то заострились черты от близости к смерти и невыносимой нагрузки, что он пережил?
Четери подняли на руки и понесли во дворец, остальные драконы осторожно взяли Светлану с родными в кольцо, чтобы не дай боги не пострадали в давке.
Владыка Нории тоже обернулся человеком и обнялся с очень похожим на него молодым драконом – Вей уже знал, что это его брат, Энтери, который коснулся его лица и что-то проговорил, не стесняясь слез.
– Я все тебе расскажу, дай только перевести дух, – услышал Вей ответ, уже когда направлялся к своим.
День длился и длился – всех гостей и соратников накормили, отвели в купальни, предоставили покои для отдыха. Вей не думал пока, как гвардия будет возвращаться в Йеллоувинь – если не заработают телепорты, отец пришлет за ними машины. Его же место здесь, в учениках и послушниках. По крайней мере пока не очнется Мастер и Вей не сможет попросить у него несколько дней, чтобы наведаться в Пьентан.
Наследник, тоже искупавшись в теплом источнике в парке, по которому он столько прогуливался в разговорах с Четери и где занимался до изгнания в обитель, забрался в дальнюю беседку и закрыл глаза. Он хотел еще дойти до разрушенной обители и спросить у настоятеля Оджи, нужна ли какая-то помощь, но сейчас тело требовало немного побыть в тишине, помедитировать.
Пока он восстанавливал гармоничное течение энергий в организме, его сознания мягко коснулся отец и отступил – убедился, что с сыном все в порядке, а обстоятельно поговорить, так, чтобы Вей мог показать все, чему стал свидетелем, они смогут ночью.
Но до наступления ночи Вей Ши узнал, что Владыка Нории собирает отряд на зачистку лесов вокруг Тафии.
Мастер спал – а, значит, он, Вей, по-прежнему отвечал за безопасность его жены и сына. Поэтому он, верный слову, вызвался поучаствовать – и с удивлением увидел на спине Владыки и простолюдина Матвея, взявшего второй клинок Мастера.
Вернулись во дворец они поздней ночью. Отец уже ждал его во сне. И по результатам разговора Вею все же предстояло вернуться в Пьентан раньше, чем удастся поговорить с Мастером. Вернуться и надеть одежды наследника.
* * *
Снег укрывал и Иоаннесбург, который силой королевы Рудлога избежал разломов, но пострадал от прошедших по нему богу-стрекозе и стихийного духа Бермонта. Цепочка из двух десятков гигантских следов, сотни разрушенных домов, речная заводь в виде медвежьего следа вместо части дворцового парка – и тысячи обездоленных людей.
Еще не успели выбить всех иномирян из города, еще по окраинам носились оставшиеся без всадников сотни инсектоидов, а спасательные службы уже разворачивали убежища в школах и детских садах. Сила анхель перенесла тех, кто оказался в подвалах под завалами на поверхность, и ныне храмовые подворья трещали от количества прихожан, жаждущих принести молитву и Хозяину Лесов, силой своей не позволившего раздавить тех, кто прятался под землей, и всем богам, и Триединому, чистая благодать которого спасла такое количество людей.
Мариан Байдек спал. Работали государственные службы. Королева Василина, собрав координационное совещание и согласовав со всеми министерствами задачи, посмотрела за окно, на теплый и яркий закат. Отправила с огнедухом Алине письмо, что сестру вернут во дворец завтра утром, когда придет в себя придворный маг, истощенный восстановлением дворцового щита. И пошла к детям, которых успела забрать из укрытия после возвращения из часовни.
После напряжения, страха и ярости последних дней ей до слез хотелось глотнуть обыденности.
Она отпустила отдохнуть няню с помощниками и в окружении охраны вышла гулять с детьми, щенками и Ясницей по парку там, где не видно было гари от сожжённых ею деревьев. Королева катила коляску с Мартиной, вытаскивая дочку, когда та хотела на ручки или шагать – и тогда коляску брал на себя кто-то из охранников. И Василь, и Андрюшка были необычайно серьезны – а она показала им черную луну и как могла спокойно рассказывала, что на столицу напали враги, что щит лопался из-за того, что на него наступил огромный стихийный дух, и что мама с папой всех победили, а папа теперь спит, потому что очень устал.
– Ты же тоже устала, мама, – серьезно заметил Василь.
– Устала, но я умею подпитываться от огня, и это же сможете делать и вы, – объяснила Василина. – Папа другой крови, и он не спал почти двое суток.
Эта долгая тихая прогулка с детьми действительно помогла ей прийти в себя – они останавливались на берегу новой заводи, которую Василина уже окрестила Медвежьей лапой, они ходили к конюшням, посмотреть, не испугались ли лошадки, они смеялись над тем, как носятся туда-сюда за Ясницей псы уже ростом по пояс Василине, они ходили под погодный купол к пруду, который подарили Василине Мариан и Святослав Федорович, и даже на старое семейное кладбище, дойдя до самых курганов, от которых веяло теплом.
Василине было чем заняться – но дела государства делали сейчас министерства и службы, а детям следовало помочь пережить страх, показать, что плохое кончилось и все теперь будет хорошо.
На обратном пути стало холодать. Василина накрыла и себя, и детей, и охранников теплым щитом, над которым стали таять первые снежные хлопья, и под все усиливающимся снежком они добрели до семейного крыла, такие расслабленно-утомленные, что на страх сил уже не осталось.
После ужина в семейных покоях она самолично искупала всех троих – и они забрались к пахнущему гарью Мариану на огромную кровать и тут же уснули, согревшись друг о друга. В изножии кровати лежал искрящийся меч Вечного воина в украшенных шиповником ножнах, от которого тоже шло тепло.
Они спали – а в городе и вокруг него без перерыва продолжали работать люди. Бодрствовали в министерстве обороны – потому что нужно было доочищать Иоаннесбург и его окрестности от врагов и инсектоидов, распределять попавших в плен иномирян. Там, где сохранилось электричество или смогли подключить генераторы, заработали телепорты, которые вместе с радио стали единственным средством связи, и через телепорт-почту стала передаваться информация в регионы, а из регионов – в столицу.
Там, где территория была очищена от иномирян, работали спасатели – размещали людей, обеспечивали их питанием. В Рудлоге, как и по всему миру, люди выходили на помощь коммунальным службам – где-то начинали восстанавливать дороги, разрушенные разломами, линии электропередач и телефонной связи, где-то срочно ремонтировали разорванные газовые и водопроводные трубы, подвозили воду, продукты.
И все это засыпал мягкий белый снег. Но никто не роптал – все понимали, что это знак новой жизни.
* * *
Алина Рудлог, одетая в великоватые ей розовые домашние штаны и кофту с капюшоном, ждала открытия Зеркала.
Мягкая ткань приятно касалась кожи, так, что принцесса иногда застывала, прислушиваясь к забытому ощущению комфорта. Ей все казалось сейчас странным и непривычным, и это несоответствие немного отвлекало от чувства разбитости, которое она испытывала.
Ей не хотелось ничего делать. Ей хотелось снова закрыть глаза и заснуть, только бы не вспоминать снова и снова Макса, рассыпавшегося темной золотой пылью. Но она вспоминала – и это, и их последний рывок к порталу, и путь от ее появления на Лортахе, потому что там, в ее воспоминаниях, он был еще жив. Жив и любил ее.
Сердце ныло, и она сама никак не могла собраться – расколотая, оглушенная всем произошедшим. Да и тело было слабеньким, мышцы – атрофировавшимися, несмотря на то что во время сна ей ежедневно проводили массажи и физиопроцедуры. Ходила она сейчас медленно, едва-едва, качаясь и расхаживаясь. После Лортаха, где многонедельный марафон на выживание сделал ее тело сильным и ловким, оно казалось чужим.
Ее одежда ждала пробуждения, чинно сложенная в шкафчике больничной палаты: Василина позаботилась, передала сюда любимые вещи, белье, обувь. На соседних полках лежали мужские вещи – Алина разглядела их, когда медсестра доставала одежду для нее и попросила себе рубашку.
Она сейчас была надета на голое тело, под кофтой, и это была та степень близости с Максом, которая принцессе осталась. Да, рубашку постирали, от нее пахло стиральным порошком, но Алине все равно казалось, что от нее исходит едва заметный запах той самой туалетной воды, которую она когда-то почувствовала в ванной Тротта.
Ему бы понравилась его рубашка на ней. Алина была в этом уверена.
После пробуждения и первых часов в слезах, шоке, переписке с родными и тревоге, она постепенно приходила в себя. Матушка Ксения и отец Олег, врачи и медсестры окружили ее такой заботой, что ее оказалось слишком много – она отвыкла от людей, от помещений и техники, и мозг перестраивался обратно с неохотой, словно запаздывая.
После всех обследований и процедур, после питательной капельницы и первых глотков родной, такой вкусной туринской воды, Алине помогли перейти на минус второй этаж, в королевский отсек. Он был такой большой, что в нем могла при необходимости поместиться вся их семья.
Бункер ее-прошлую очень бы впечатлил. Сейчас она даже не обратила внимание на то, мимо чего они проходили, разве что отметила, что вокруг были люди в военной форме.
В отсеке был и душ – и Алина, отказавшись от помощи, долго стояла, подняв лицо, под теплой водой, намыливалась и нюхала клубничные и морские гели для душа и пахнущие травами шампуни, гладила стенки кабины и затуманенные от пара краны. Волосы были так спутаны, что пришлось промывать несколько раз – их, пока она спала, расчесывали как могли, но на затылке все равно образовался колтун.
Мысли ее были такими же спутанными, как волосы – и несмотря на то, что она до этого сумела написать сестрам ответы на их письма, а также четко отвечала на вопросы врачей, Алина ощущала себя как под толщей воды, как будто она еще не до конца вернулась. Мир становился настоящим, когда она трогала его, нюхала, пробовала – словно мозг снова привыкал жить в нем.
Выйдя из душа, такая слабая, будто день бежала по лесу, принцесса попросила выделенную ей в помощь медсестру удалиться, убедив ее, что она не упадет прямо сейчас. А затем сняла перед зеркалом полотенца с тела и мокрых волос и долго вглядывалась в отражение.
Она ведь на Лортахе почти не видела себя. Один раз удалось посмотреться в трогше – обсидиановое зеркале в ванране в поселении дар-тени. А помимо этого были лишь смутные образы в реках и родниках.
Алина смотрела на себя и казалось ей, что видит совершенно другого человека, незнакомого и взрослого. Чуть выше, чем она себе запомнилась на Лортахе, с длинной шеей, тоненькими руками и ногами со следами катетеров, впалым животом и обтянутыми кожей скулами, зелеными глазами и пухлой верхней губой. Бледная, болезненная, со спутанными волосами, потемневшими от воды до цвета мокрой соломы.
Она пошатнулась и прижалась ладонью к зеркалу. И вдруг узнала свою руку – пусть худую и с выступившими венами, пусть с аккуратно обстриженными кем-то ногтями – но это была ее рука, Алины с Лортаха, рука с черным брачным браслетом, которую какие-то недели назад она рассматривала у озера на сопке-вулкане. И эта деталь словно склеила ее, словно позволила слиться той, сильной и упорной Алине, которая шла до конца сквозь боль и страх, и нынешней, слабой и почти раздавленной потерей.
Она все та же. Такая, какой ее сделал Лортах и лорд Макс… просто Макс.
– Мой Макс, – прошептала она, глядя на свои губы.
А той, какой она была до Лортаха, она уже себя почти не помнила.
Принцесса вновь потрогала волосы, думая, не стоит ли прямо сейчас их обрезать к привычной длине, поискала ножницы… и остановила себя. Надела снова рубашку, нашла расческу, и не меньше часа расчесывала волосы, распутывая по волоску колтун, терпеливо, спокойно. Уставая держать руки поднятыми, ложилась отдохнуть на несколько минут, а затем снова расчесывала. И распутала-таки все так, что они волнами легли ей ниже талии. Высушила и заплела в две косы, как носила в университете.
И это поставило на место еще один осколок души, сшив ее с собой-до-Лортаха.
Время клонилось к вечеру, пришли результаты анализов на состояние поджелудочной и печени, и ей принесли обед. Суп-пюре из кабачка на курином бульоне. Компот из сухофруктов.
– Ваша пищеварительная система почти три месяца была на энтеральном жидком питании, – объяснил врач, – и поэтому первые недели питание будет очень щадящим, и вам придется ежедневно проходить процедуры у виталиста, который будет стимулировать перистальтику. Иначе могут быть неприятные последствия. Поэтому никаких излишеств, ваше высочество.
Алина не расстроилась. Чуть солоноватое, мягенькое, теплое и жиденькое кабачковое пюре казалось ей безумно вкусным, лучшей пищей на свете, и она даже расстроилась, что смогла съесть только три столовых ложки – больше не захотелось. Врач и об этом предупреждал.
– А можно мне еще хлеба? – попросила она у медсестры. Та засомневалась, пошла советоваться с доктором – и все же принесла кусочек, посыпанный солью.
Алина чуть не заплакала, взяв его – она нюхала его, слизывала соль, откусывала по крошке, рассасывая во рту, и, сгрызя один уголок, аккуратно отложила его в сторону.
После пары перекусов она ожила настолько, что начала соображать, что не одна с врачами и священниками в бункере. Ближе к вечеру к ней зашел майор Вершинин, который представился командиром местного гарнизона, с должным почтением поинтересовался, как она себя чувствует, и спросил, не хочет ли она пообщаться со Стрелковским Игорем Ивановичем, который тоже находится тут.
– Конечно, – обрадовалась она. И, когда через несколько минут Стрелковский вошел, с радостью обняла его, как родного. Хотя они никогда близко не общались, он был частью ее прошлого и ее жизни.
– Я еще когда вас принесли во дворец из университета, заметил, что вы стали очень похожи на вашу мать, ваше высочество, – сказал он, недоверчиво качая головой и рассматривая ее. – Она, конечно, была повыше и пополнее, но, если бы не ваши губы и разрез глаз, я бы сказал, что вы ее копия.
– Я и сама вижу, – призналась Алина. – Игорь Иванович, я сейчас буду вас пытать вопросами. Макс рассказывал мне о том, что нас с ним оставили под защитой монастыря Триединого на побережье. Как мы оказались здесь? И что творится в мире?
Со Стрелковским они, сев в креслах у фальшивого окна-экрана, изображающего то море, то лес, провели не меньше часа – он говорил и о том, что случилось в разных странах, о том, где в мире удалось победить иномирян, а где они еще, скорее всего, остаются на данный момент, о жизни столицы, о том, что монастырь Триединого у моря оказался под угрозой удара и поэтому принцессу с Троттом перевезли сюда, обустроив здесь часовенку, о том, что было ему известно о сестрах и королеве – и Алина слушала, понимая, что и людям здесь приходилось несладко. Сказал он вскользь о том, что вчера на хуторе был бой, в бункер пытались прорваться враги, но все закончилось хорошо.
Принцесса все это время крутила в руках кусочек хлеба, откусывая потихоньку, и все равно съела меньше половины. Все это, и вкус, и запах, и рассказ Стрелковского тоже возвращали ее в этот мир.
Игорь Иванович не спрашивал ее о Лортахе, но по нему видно было, что он понимает, что ее пребывание там не было легкой прогулкой. Рассказал он о том, что знал от Тандаджи – что маги во главе с Свидерским и Алмазом Григорьевичем пытались дозваться до Алины, используя ее связь с Матвеем.
