Меня затопила новая волна ярости, такая сильная, что потемнело в глазах. Эта женщина, эта… разрушительница стояла на пороге моего дома и выражала сожаление. Сожаление!
– Убирайтесь, – я вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть. – Немедленно.
– Мама, – голос Алексея прозвучал нервно, с подростковым надломом. – Пошли отсюда.
– Нет, – Ирина сделала шаг вперёд, и я инстинктивно отшатнулась. – Нам нужно поговорить. Всем вместе. Цивилизованно.
Цивилизованно? Я едва сдержала истерический смех. Что может быть «цивилизованного» в ситуации, когда в твой дом вламывается любовница мужа?
– Ира, – за моей спиной появился Андрей. – Не сейчас.
– Сейчас, – она была настойчива, уверена в себе. – Я не хочу затягивать. У нас мало времени до рождения малыша, и нам нужно определиться с жильём.
Она говорила так буднично, словно мы обсуждали расписание совместного отпуска, а не крушение моей жизни. Головокружение усилилось, к горлу подкатила тошнота.
– Мне плевать на ваши планы, – процедила я, поражаясь их наглости. Они вошли – словно захватчики, вторгшиеся на чужую территорию. – Чего вы хотите? Зачем пришли?
Ирина опустилась в кресло, где ещё недавно сидела моя мама. Эта картина – чужая женщина в кресле моей матери – казалась настолько кощунственной, что я на мгновение потеряла дар речи.
– Я хочу предложить решение, – она говорила спокойно, деловито, словно на рабочем совещании. – У нас сложная ситуация, но нам нужно найти выход. Я подумала о квартирном вопросе.
Квартирный вопрос. Она говорила о недвижимости, когда речь шла о разрушенных жизнях. О квадратных метрах, когда на кону стояли разбитые сердца.
– Видите ли, – продолжала она, поглаживая живот круговыми движениями – жест, от которого меня передёрнуло, – у меня однокомнатная квартира в старом районе. Небольшая, но уютная. Нам с Лёшей её хватало, но с появлением Андрея и малыша будет тесновато. А вам с дочерью и мамой… вашей маме ведь лучше? Она сможет вернуться к себе?
Я не верила своим ушам. Эта женщина предлагала нам съехать из просторной трёхкомнатной квартиры и переехать в её однушку, чтобы она могла вселиться в мой дом со своим сыном и будущим ребёнком от моего мужа?
– Вы с ума сошли, – я покачала головой, не веря своим ушам. – Вы думаете, я просто… соберу вещи и уеду? Отдам вам нашу квартиру? Наш дом?
– Мы могли бы договориться о компенсации, – Ирина чуть наклонила голову. – Андрей сказал, что большую часть взноса за эту квартиру делал он. Юридически…
– Заткнись, – слово вырвалось с такой силой, что все застыли. – Просто заткнись. Не смей говорить со мной о юридических тонкостях. Я продала дом и дачу моей бабушки, чтобы вложиться в эту квартиру. Я каждый месяц отдавала половину своей зарплаты на этот кредит. Я ремонтировала, обставляла, превращала эти стены в дом. Я…
Голос сорвался. Перед глазами всё плыло, комната кружилась, как на карусели. Я рухнула на стул, вцепившись руками в столешницу, чтобы не упасть.
– Оля, – голос Андрея звучал где-то далеко-далеко, – тебе нехорошо? Может, воды?
– Не смей ко мне прикасаться, – прошипела я, отшатнувшись от его протянутой руки. – Ни ты, ни она. Убирайтесь из моего дома. Сейчас же.
– Послушайте, – Ирина поднялась, расправив складки плаща, – я понимаю ваши чувства. Но нам нужно решить этот вопрос. У вас дочь. У нас – сын и скоро будет ещё ребёнок. Андрей не может жить на две семьи вечно.
– Не мог бы – и не начинал, – я наконец нашла в себе силы встать, выпрямиться, встретить её взгляд. – У вас хватает наглости прийти в мой дом и говорить о «цивилизованном решении»? После того, как вы разрушили мою семью?
– Я никого не разрушала, – в её голосе впервые прорезались стальные нотки. – Ваша семья разрушилась задолго до моего появления. Андрей был несчастен. Он чувствовал себя ненужным, забытым, отвергнутым.
Я перевела взгляд на мужа, который стоял, опустив голову, не смея смотреть мне в глаза. Трус. Жалкий трус, который даже сейчас не нашёл в себе мужества прекратить этот кошмар.
– Это он тебе так сказал? – горечь в моём голосе могла бы отравить колодец. – Что я плохая жена? Что я не уделяла ему внимания? Что я виновата?
– Никто не виноват, – Ирина смягчила тон. – Так бывает. Люди меняются, чувства тоже. Нельзя цепляться за прошлое.
– Можно подумать, ты эксперт в семейных отношениях, – я не могла сдержать сарказм. – Первый брак не сложился, решила попробовать с чужим мужем?
Я увидела, как дрогнуло её лицо, как сжались губы в тонкую линию. Попала в цель. Алексей, всё это время молча стоявший у двери, шагнул вперёд, его лицо исказилось от гнева:
– Не смейте так говорить с моей мамой!
– А ты не смей повышать голос в моём доме, – огрызнулась я, чувствуя, как по телу разливается странное онемение, словно все нервные окончания одновременно отключились. – Все вон. Немедленно. Или я вызову полицию.
– Ольга, – Андрей наконец заговорил, его голос звучал устало, обречённо, – давай не будем усложнять. Подумай о Кате. О своей маме. Ты правда хочешь скандала?
Я рассмеялась – звук вышел хриплым, надломленным, похожим на карканье.
– Я? Я не хочу скандала? – истерика подступала, грозя захлестнуть меня полностью. – А чего хочешь ты, Андрей? Чтобы я тихо ушла? Уступила тебе квартиру, за которую платила? Отдала тебе дочь, которую растила? Растворилась, исчезла, перестала существовать – просто потому, что ты нашёл себе новую игрушку?
Дверь спальни тихо скрипнула. На пороге стояла мама – бледная, растерянная, с расширенными от испуга глазами.
– Что происходит? – её голос дрожал. – Оленька, кто эти люди?
Ирина поднялась, одёрнув плащ. Странное выражение скользнуло по её лицу – что-то среднее между раздражением и неловкостью.
– Простите за беспокойство, – она повернулась к Андрею. – Мы поговорим позже. Дома.
«Дома». У них был общий дом. Общий дом, общий будущий ребёнок. Осознание этого факта снова ударило, как кувалдой по голове.
Они ушли – Ирина, Алексей и Андрей, захвативший сумку с какими-то вещами. Я стояла в коридоре, вцепившись в дверной косяк, не чувствуя ни рук, ни ног. За спиной тихо плакала мама, постепенно осознавая масштаб катастрофы.
– Оленька, – её голос звучал надломленно, – что же теперь будет?
Я медленно повернулась, глядя на неё – маленькую, хрупкую, испуганную. Мою маму, которую я так боялась потерять, ради которой, если верить Андрею, «перестала быть женщиной».
– Не знаю, мам, – честно ответила я, чувствуя, как по щекам текут слёзы. – Не знаю. Но мы справимся. Как-нибудь справимся.
Я опустилась на пол, прислонившись спиной к закрытой двери. Только сейчас, когда они ушли, я почувствовала, как меня бьёт крупная дрожь, как немеют губы, как темнеет в глазах. Шок. Классический шок после психологической травмы.
«Цивилизованно решить», – звучал в голове голос Ирины. Как будто можно цивилизованно решить предательство. Как будто можно культурно оформить измену. Как будто существует элегантный способ разрушить чужую жизнь.
Я подтянула колени к груди, обхватив их руками, и позволила себе то, чего не могла позволить при них – разрыдаться, отдавшись боли полностью, без остатка. Содрогаясь всем телом от рыданий, я выплакивала нашу историю: первую встречу, предложение руки и сердца, рождение Кати, уютные вечера, семейные праздники – всё, что оказалось ложью.
А ещё я оплакивала будущее, которого теперь не будет: спокойную старость рядом с любимым человеком, совместные путешествия, когда Катя вырастет, внуков, которых мы могли бы нянчить вместе… Все эти мечты рухнули, погребены под обломками нашего брака.
Мама неловко опустилась рядом со мной на пол, обняла за плечи. От неё пахло лекарствами и лавандовым мылом – запах детства, запах безопасности. Я уткнулась лицом в её плечо, как делала в детстве, когда мир становился слишком страшным, слишком жестоким.
– Он хочет всё отнять, – прошептала я сквозь слёзы, – нашу квартиру, нашу жизнь. А я была слишком занята, слишком измотана, чтобы замечать. Неужели я правда была такой плохой женой?
– Ш-ш-ш, – мама гладила меня по голове, как маленькую. – Не говори глупостей. Ты была прекрасной женой. И остаёшься прекрасной дочерью и матерью. А он… он просто трус и предатель.
За окном сгущались сумерки. Скоро вернётся из школы Катя. Надо будет что-то ей объяснить, как-то рассказать о том, что её отец больше не будет жить с нами. Как найти правильные слова? Как не сломать её детское сердце правдой? Как самой не сломаться от необходимости быть сильной?
Я не знала ответов на эти вопросы. Знала только одно – я не сдамся. Не отдам квартиру, в которую вложила столько сил, любви и денег. Не позволю отнять у дочери её дом. Не дам себя растоптать. Если Андрей думал, что я тихо уйду в тень, освободив место для его новой семьи, он жестоко ошибался.
– Я вызову адвоката, – мой голос звучал хрипло от слёз, но твёрдо. – Завтра же. Пусть всё решает суд.
Мама кивнула, её рука, слегка подрагивающая после инсульта, по-прежнему гладила мои волосы.
– Правильно, девочка моя. Борись. Ты всегда была бойцом.
В глубине души я знала, что нас ждёт долгий, мучительный процесс – раздел имущества, споры об опеке, выяснение, кто и сколько вложил в семейный бюджет. Но сейчас, сидя на полу в прихожей, в объятиях мамы, я чувствовала странное спокойствие. Шок начал отступать, уступая место холодной решимости.
Впереди ждала война. И я была готова сражаться.
Глава 3+
Утро наступило внезапно, без перехода – словно кто-то щелкнул выключателем. Я не помнила, как заснула. Последнее, что отложилось в памяти – мамины руки, гладящие меня по спине, её тихий шепот: «Всё будет хорошо, девочка моя». Банальные слова, которые мы повторяем, когда не знаем, как утешить. Когда правда слишком жестока.
Часы показывали 5:23. За окном едва брезжил рассвет, окрашивая верхушки деревьев в нежно-розовый. Мир снаружи был прекрасен и безмятежен, словно вчерашний день не случился, словно моя жизнь не раскололась на «до» и «после».
Тело ломило, как после тяжелой болезни. Глаза горели от слез, а в горле застрял колючий ком. Я повернула голову: рядом мирно спала Катя, свернувшись калачиком и прижав к груди плюшевого медведя. Вчера, когда она вернулась из школы, я не нашла в себе силы рассказать ей правду. Просто сказала, что папа уехал в командировку. Малодушно, знаю. Но так хотелось подарить ей еще один вечер беззаботности, еще одну ночь спокойного сна.
Осторожно, чтобы не разбудить дочь, я выскользнула из кровати. Тихо, почти на цыпочках, прошла на кухню. Руки действовали на автопилоте: налить воду в чайник, достать чашку, заварить чай. Обыденные действия в мире, который больше не был обыденным.
Вчерашнее потрясение сменилось ледяной ясностью. Странно, но я чувствовала себя удивительно спокойной. Не тем беспомощным спокойствием, которое наступает, когда нет сил бороться, а холодной, кристальной решимостью. Как будто к моему мозгу подключили дополнительную мощность, заставляющую работать с невероятной четкостью.
Я знала, что делать. Точнее, знала, чего не делать: не сдаваться, не отступать, не верить ни единому их слову. Ни Андрею с его жалкими оправданиями, ни этой Ирине с её «цивилизованными» предложениями.
Нет. Просто нет.
За стеной тихо заскрипела кровать – проснулась мама. Через минуту она появилась в дверном проеме, в старом халате, с растрепанными седыми волосами. Её лицо осунулось за ночь, под глазами залегли глубокие тени.
– Не спится? – спросила она, опускаясь на стул напротив меня.
Я покачала головой, протягивая ей чашку с чаем.
– Нужно собрать документы, – мой голос звучал странно – тихий, но твердый, какой-то чужой. – На квартиру, на кредит, на все совместные счета.
– Оленька, милая, – мама осторожно коснулась моей руки, – может, сначала отдохнешь немного? Придешь в себя? Впереди тяжелые дни…
– Нет, – оборвала я её. – Нет времени на слабость. Он хочет отнять у нас дом? Хочет всё решить «цивилизованно», в пользу своей новой семьи? Не выйдет.
Я резко встала, открыла кухонный шкаф, достала старую жестяную коробку из-под печенья. Там хранились все важные бумаги – квитанции, чеки, договоры. Мама наблюдала за мной с тревогой, но не пыталась остановить.
– Помнишь, когда я продала свою долю в бабушкиной квартире? – спросила я, выкладывая на стол стопку документов. – Это было за полгода до свадьбы. Мы с Андреем уже планировали семью, искали жилье побольше.
Мама кивнула. Конечно, она помнила. Это был повод для нашей первой серьезной ссоры – она считала, что я совершаю ошибку, вкладывая всё в совместное жилье до брака. Но я была уверена в Андрее, в нашем будущем. Наивная дурочка.
– У меня остались документы о продаже и банковская выписка о переводе денег, – я нашла нужную бумагу, пожелтевшую от времени. – Вот, смотри – первоначальный взнос за ипотеку. Сорок процентов от этой суммы – мои деньги.
Мои пальцы быстро перебирали бумаги, выискивая нужные, раскладывая их в аккуратные стопки. Это давало странное ощущение контроля, как будто, упорядочивая документы, я упорядочивала и свою разрушенную жизнь.
– А это, – я достала потертую записную книжку, – все расходы на ремонт. Я записывала каждую копейку. И вот, смотри – чеки за мебель. Большую часть покупала я, на деньги от своих проектов.
Когда-то Андрей смеялся над моей педантичностью, над тем, как я храню все квитанции, записываю все траты. «Ты как моя бабушка, пережившая войну», – говорил он, целуя меня в макушку. А я отвечала, что порядок в бумагах – это порядок в голове. Как же я оказалась права.
– Это всё доказательства, – продолжила я, глотая подступивший к горлу ком. – Доказательства того, что эта квартира – наша совместная собственность, несмотря на то, что записана на него. Что я вложила в неё не только душу, но и деньги. Свои собственные деньги.
Мама смотрела на меня с какой-то странной смесью гордости и печали.
– Ты всегда была предусмотрительной, – тихо сказала она. – Даже в мелочах.
Я горько усмехнулась. Предусмотрительной? Если бы. Если бы я действительно была такой, разве не заметила бы первые признаки его измены? Странные звонки, внезапные «командировки», запах чужих духов?
– Не предусмотрительной, – возразила я, продолжая разбирать бумаги. – Просто… педантичной. Привыкла всё документировать. Профессиональная деформация архитектора – любовь к точности.
За окном уже совсем рассвело. Первые лучи солнца пробились сквозь занавески, ложась золотистыми полосами на кухонный стол, освещая разложенные передо мной документы – свидетельства моей былой веры в совместное будущее.
– Мам, – я посмотрела ей прямо в глаза, – ты ведь знаешь, что я никогда не была карьеристкой? Я ушла в декрет, когда родилась Катя, потому что хотела быть рядом с ней. Когда она подросла, я вернулась в профессию… но не хотела большую часть времени находиться на работе, и все же согласилась стать руководителем отдела. А потом… потом случился твой инсульт.
Глаза мамы наполнились слезами:
– Оленька, неужели ты думаешь, что я не понимаю, чем ты пожертвовала ради меня? Я каждый день благодарю Бога за такую дочь. И каждый день кляну судьбу, что стала для тебя таким бременем.
– Нет, – я покачала головой, сжимая её руку. – Нет, мамочка. Ты никогда не была бременем. Ты – мой родной человек. Я не могла поступить иначе. И дело не в тебе. А в том…
Я запнулась, подбирая слова.
– В том, что он обвинил меня в потере себя как женщины. Что я погрязла в заботах о тебе и Кате, что превратилась в «только мать и дочь». Но ведь это и есть любовь, разве нет? Заботиться о близких, быть рядом, когда им тяжело?
Мама медленно покачала головой:
– Для настоящих мужчин – да. А для таких, как Андрей… Им нужна не жена, а вечная любовница. Вечно восхищенная, вечно беззаботная, вечно доступная. С первыми морщинками, с первыми сложностями они бегут искать новую игрушку.
Я никогда не слышала, чтобы мама говорила так жестко. Обычно она была сдержанна в оценках, особенно когда дело касалось Андрея. «Он хороший отец», «он обеспечивает семью» – вот и все, что она обычно о нем говорила, даже в те редкие моменты, когда мы ссорились.
– А знаешь, – продолжила мама, глядя куда-то поверх моего плеча, – твой отец тоже говорил, что я перестала быть женщиной, когда полностью посвятила себя тебе. Что я стала «только матерью». Слово в слово, как Андрей.
Я замерла, не веря своим ушам. За двадцать пять лет, прошедших с ухода отца, мама никогда не говорила о причинах их расставания. «Не сошлись характерами», «так сложились обстоятельства» – вот и всё, что я слышала.
– Он… изменял тебе? – вопрос вырвался сам собой.
Мама печально улыбнулась:
– Да, с соседкой, потом коллегой. Классика жанра, правда? Кажется, у всех предателей напрочь отсутствует оригинальность.
Мы помолчали. Солнце поднималось всё выше, наполняя кухню светом. В соседней комнате заворочалась Катя – скоро проснется, нужно будет готовить завтрак, собирать в школу…
